Николай Гронский: «в день Суда забытый»

Посв. М.Ц.

 

Из глубины морей поднявшееся имя,

Возлюбленное мной, как церковь на дне моря.

С Тобою быть хочу во сне – на дне хранимых

В глубинных недрах Твоего простора.

 

Так, веки затворив, века на дне песчаном,

Ушед в просторный сон с собором черным,

Я буду повторять во сне – «Осанна!»

И ангелы морей мне будут вторить хором.

 

Когда же в день Суда, по слову Иоанна,

Совьется небо, обратившись в свиток,

И встанут мертвые, я буду говорить: – «Осанна»,

Оставленный на дне – и в день Суда – забытый.

 

(1928)

 

Чем это интересно

 

Стихотворение 19-летнего поэта посвящено Марине Цветаевой. Ей в 1928 году было 36. Цветаева для Гронского – и предмет обожания, и учитель, и религия, и убежище. Убежище типа чрева кита, поглотившего Иону. Но таков выбор поэта. Слово «осанна» как нельзя лучше подходит в данной ситуации. В переносном смысле выражение «петь осанну» указывает на чрезмерное, преувеличенное восхваление кого-либо, иногда является намёком на переходящие рамки приличия подхалимство, заискивание.

С другой стороны, «осанна» – это просьба о спасении, адресованная Господу.

Какой смысл в «осанну» вкладывал Гронский, понять трудно. Подходят оба. Тем более, что из морских глубин его все равно никто не услышит и даже на Страшный суд повестка не придет. Поэт останется на дне всеми забытый.

 

Так оно, в общем-то, и получилось: поэт Гронский остался в глубинах цветаевской истории. И если о нем заходит речь, то исключительно в связи с Цветаевой.

 

Справка об авторе

Николай Павлович Гронский родился 24 (по новому стилю) июля 1909 года. Его отец был юристом и политиком, входил в ЦК партии Народной Свободы. В 1912 году был избран в IV Государственную думу.  

В 1921 году семья уехала из России. Гимназию Николай заканчивал в Париже. По настоянию отца поступил  в Парижский университет, на факультет права. Сам же Павел Павлович стал в Париже сотрудником русской газеты «Последние новости». В этой газете иногда печаталась Цветаева.

Цветаева и Гронские жили по соседству, были знакомы семьями. В начале 1928 года Николай пришел к Цветаевой, чтобы попросить ее книгу.

 

12 июля 1928 года Цветаева писала Николаю Гронскому: «Родной мой! Мы за последние те дни так сроднились, не знаю как. Заметили, кстати, на вокзале воздух отъединения, которым нас – может быть сами не думая – окружали все? Другие просто отступали, Вы все время оказывались рядом со мной, Вам молча уступали место, чтя в Вас – любимого? любящего? Просто ТО, оно, божество, вечный средний род любви (кстати, как ночь, мощь – не мужское (ъ) не женское (а) – мягкий знак, умягченное мужское, утвер(ж)денное женское).  

 О другом. Не люблю моря. Сознаю всю огромность явления и не люблю. В который раз не люблю. (Как любовь, за которую – душу отдам! И отдаю.) Не мое. А море здесь навязано отвсюду, не хочешь, а идешь, не хочешь, а входишь (как любовь!), не хочешь, а лежишь, а оно на тебе, – и ничего хорошего не выходит. Опустошение. 

 

Но есть для нас здесь – непростые рощи и простые поля. Есть для Вас, дружочек, долмэны и гроты. 

 

Если то, что Вы и я хотим, сбудется (не раньше 1 сент. !) Вы будете жить в Vaux-sur-Mer, в 1,5 кил. от моря и от меня, в полях, – хорошо? И лес есть. Там в сентябре будут дешевые комнаты. Там Вы будете просыпаться и засыпать, все остальное – у нас».

 

В 1928 году Цветаева посвятила Гронскому три стихотворения. Вот фрагмент одного из них:

 

Юноше в уста

– Богу на алтарь –

Моря и песка

Пену и янтарь

Влагаю.

Солгали,

Что мать и сын!

Младая

Седая

Морская

Синь. 

 

В декабре 1934 года Цветаева написала: «Он любил меня первую, а я его последним. Это длилось год. Потом началось – неизбежное при моей несвободе – расхождение жизней, а весной 1931 года и совсем разошлись: наглухо».

 

Стихотворение Гронского «Авиатор» Цветаева уже не прочитала.

 

Как стилосом! – не воск, – гранит, довольно. 

Изжито, отжито, – не зажило, – прощай. 

Такая боль, что мне уже не больно, 

Как мертвому, – отчаль моя печаль. 

 

Как мертвому, как стертому с скрижали. 

Как смертному с бессмертною душой 

Расставшемуся. Остаются дали, 

Сердечный стук, моторов перебой. 

 

Ревнитель скорости, – не отмечает счётчик 

Падений сердца, – замирающая трель. 

Пусть помнит в небе каждый, каждый летчик, 

Что мать его осталась на земле. 

 

В пустыне сердца нет. Тебе, наследник, 

Звук слова женщина изгнать, изъять, не знать. 

Быть может ангелы и только в час последний: 

«Есть слово женщина и это значит – мать».  

 

(1932)  

 

21 ноября 1934 года в 19:30 на станции метро «Пастер» Гронский, ехавший от одних друзей к другим, был задет проходившим поездом, сброшен на землю и тяжело ранен. Скончался, не приходя в сознание, в больнице, куда его перевезли после ранения.

 

9 декабря 1934 года в газете «Последние новости» вместо обычных для издания фельетонов была опубликована поэма  Гронского об альпинистах «Белладонна» (поэт был еще и альпинистом). Это была первая публикация поэта. О ее существовании Цветаева не знала. Выход «Белладонны» стал для нее «Посмертным подарком» (так называлась ее статья о поэме, опубликованная в декабре 1934 года).  

«Стихи Гронского не были мне знакомы, за исключением, летом 1928 года, нескольких его, восемнадцатилетних строф – мне, строф по восемь стихов, строф, неожиданно возникших посреди текста письма, как детский – из камешков и палочек – садик под ногами; еще не стихи, а пробы пера, юношеское заикание с десятью строками прозаического объяснения на один стих. Можно сказать, что поэт уже был тут – целиком, а стихов еще не было.

Ветра, луга, снега, туманы,

Твердыни скал, державы вод.

Просторы и пространства, страны,

И горизонт, и небосвод      

Первое, что нас охватывает при чтении этих строк – изумление. Откуда мне сие? 1934 год, эмиграция, Париж. И одновременное с ним чувство – благонадежности (securite) Мы cразу знаем, что все будет хорошо, что – откуда бы ни шла эта речь и куда бы ни вела – выведет! И третье, наконец, чувство (все они одновременны) – узнавание – где это я уже слышала? Не это, но такое, не это, но родное, тот же склад речи и тот же в груди ответ. В ком, в какой такой же реке, мне уже так просторно и надежно плылось и покоилось? И молниеносной подачей памяти – Державин! Корни Державина, подземным ходом полутораста с лишком лет шедшие в будущее, чтобы возникнуть новым ростком – данным. Корни Гронского, тем же, но обратным полуторастолетним ходом прощупавшиеся сквозь полную слепость юности к родным корням Державина».

 

Первая книга Гронского «Стихи и поэмы» вышла через год после его смерти в берлинском издательстве «Парабола». Цветаева написала на нее рецензию. Гронскому посвящена и ее статья «Поэт-альпинист». Издана переписка Цветаевой с Гронским. Отдельными изданиями стихи Гронского ни в СССР, ни в РФ не выходили. Но можно скачать «Параболу».