Последний миг русской Сафо

           * * *

До Родиона-ледолома,
За тринадцать дней вперед,
Дрогнуло речное лоно,
Затрещал упрямый лед.

Не ходила я на реку,
Только по примете некой
Знала я наверняка,
Что вот-вот пойдет река,

Что сквозь лед тепло струится
И под теплые струи
Подставляет водяница
Бедра стройные свои,

Что природа в непокое,
Что хмельно ее вино, –
Что сейчас пойдет такое,
От чего в глазах темно!

(20 апреля 1932)

Чем это интересно

Софья Парнок – явление страстное, независимое, нетрадиционное и при этом, как ни парадоксально, христианское. Чувственный, эстетический, мистический разгул Серебряного века в ней как будто всегда сдерживался христианским представлением о пути, который должна проделать душа. Стихотворение о том, как вскрылся лед на реке, вошло в тетрадку «Ненужное добро» в период, когда Парнок уже долгое время не публиковалась. Через год она умрет от разрыва сердца. Этот цикл чудом сохранился и был впервые опубликован Софьей Поляковой в 1979 году в США.

Это стихотворение передает творческий подъем, пережитый поэтессой в 1931–1932 годы. Последняя ее вышедшая при жизни книга «Вполголоса» (1928) производит впечатление прощания с жизнью. Мотив удушья, которое испытывает душа на земле, мотивы ухода в вечность, призрачности земного существования в ней абсолютно доминируют. Кажется, что от всего наследия Серебряного века в этот момент остался духовный аскетизм, в котором просветление даруется очень редко. Тем важнее увидеть, что просветление – или скорее, пробуждение – в творчестве Парнок все же произошло.

Стихотворение о пробуждении реки надо воспринимать в контексте страстного любовного цикла, посвященного Н.Е. Веденеевой, называемой в нем прямо. О тональности цикла говорит, например, такое восьмистишие:

Жить, даже от себя тая,
Что я измучена, что я
Тобой, как музыкой, томима!
Жить невпопад и как-то мимо,
Но сгоряча, во весь опор,
Наперерез, наперекор –
И так, на всем ходу, с разбегу
Сорваться прямо в смерть, как в негу.

(24 марта 1932)

Редкие строки по сочетанию прямоты высказывания, интенсивности страсти, христианской готовности к смерти. Стихотворение о пробуждении реки ценно как раз тем, сколь мощный внешний образ был найден для того, чтобы показать подобное состояние души. Здесь много скрытого эротизма. В его центре – отношения лирического «я» с рекой, которая оказывается некой стихией, живущей внутри этого «я». И вот лирическое «я» чувствует, как дрогнуло «речное лоно», опознало по «примете некой», что сейчас «пойдет река». Это лирическое «я» чувствует «тепло» воды, это оно преображается в «водяницу», в которую, по поверьям, превращаются утопившиеся жертвы несчастной любви. Это оно, как мы понимаем, и было замерзшей рекой, и теперь в ее «глазах темно» оттого, что «сейчас пойдет такое»… Возможно, это самый страстный поэтический пейзаж в русской поэзии. И то, что он создается в глухой атмосфере начала тридцатых, оставляет ощущение последнего прорыва самого Серебряного века с его поэзией «непокоя».

«С точки зрения рассудка и жизненной практики этот всплеск высокого поэтического безумия никак необъясним, – пишет Елена Романова в своей книге о Парнок. – И все же он абсолютно закономерен с точки зрения внутреннего развития поэта: как показывает анализ творческого наследия Парнок, одной из центральных мифологем ее личностного ядра была идея «последнего мига» на различных уровнях его воплощения».

Справка об авторе

Софья Яковлевна Парнох (Парнок – псевдоним) родилась в семье почетного гражданина Таганрога, провизора и владельца аптеки Якова Соломоновича Парноха. Мать Александра Абрамовна была по профессии врачом, она родила троих детей и умерла из-за врачебной ошибки, когда старшей – Соне – было десять лет. Близнецам Валентину и Елизавете было в тот момент четыре. Все эти дети в будущем станут поэтами. Замкнутость отца располагала к формированию самостоятельной личности. Одна из лучших биографов Парнок Д. Бургин пишет, что к Софье рано пришло чувство отчужденности и уверенности в себе, которое очень поможет ей противостоять общественному неодобрению и критике в будущем. Отец через пять лет женился на немке-гувернантке, появился и четвертый ребенок – Алиса. Но в этом большом доме, который хорошо сохранился в Таганроге, навсегда поселилась тяжелая атмосфера отчужденности.

Софья закончила Мариинскую женскую гимназию в Таганроге с золотой медалью. Уже в это время она пишет стихи, но период ученичества у нее был достаточно длинным. Здесь же, в Таганроге, проходил пятилетний трагичный роман с Надеждой Поляковой – отношения, которые, конечно, еще более отчуждали Парнок от повседневности провинциального города. В какой-то момент она решила уехать учиться в Женевскую консерваторию, бросила ее. Поступила на юридический факультет Высших женских курсов в Петербурге и примерно с 1908 года жила в центре литературного мира.

Впервые в печати ее стихи появились в 1906 году, но первая книга – «Стихотворения» – только через десять лет. Этот период – тоже ученичество. Парнок пробует себя в роли критика, прозаика, сочинителя детских сказок, оперного либретто. В кругу ее общения появляется композитор Михаил Гнесин, родившийся в Ростове-на-Дону, чуть позднее Максимилиан Волошин и Марина Цветаева, сближение с которой произошло в 1914 году. От этих отношений остался цветаевский цикл «Подруга», который был настолько страстным и непривычным для своего времени, что впервые увидел свет только в 1976 году.

Православие родившейся в еврейской семье Парнок – обретенное, сознательное, подчеркиваемое. Когда именно она крестилась в православие, неизвестно, но точно после 1907 года, когда по еврейскому обряду был совершен ее очень краткий брак с В. Волькенштейном.

Будучи в центре литературной жизни, Парнок, однако, никогда не примыкала ни к одной из литературных группировок. Жила в Крыму, Петербурге, Москве. Выпустила еще четыре книги: «Розы Пиерии» (1922), «Лоза» (1923), «Музыка» (1926), «Вполголоса» (1928). В последние годы, лишенная возможности публиковаться, зарабатывала переводами. Была похоронена в Москве, на Немецком (Введенском) кладбище. На похоронах присутствовали Борис Пастернак и Густав Шпет. Некрологом на ее смерть откликнулся только Владислав Ходасевич, живший в это время в Париже. Он написал, что Парнок было издано много книг, неизвестных широкой публике – «тем хуже для публики».