РОДЕН: УЧИТЕЛЬ И ИСТОЧНИК ВДОХНОВЕНИЯ

Реймская Богоматерь

                                                            Марье Самойловне Цетлин


                                                                         

В минуты грусти просветленной
Народы созерцать могли
Её – коленопреклоненной
Средь виноградников Земли.
И всех, кто сном земли недужен,
Её целила благодать,
И шли волхвы, чтоб увидать
Её – жемчужину жемчужин.
Она несла свою печаль,
Одета в каменные ткани,
Прозрачно-серые, как даль
Спокойных овидей Шампани.
И соткан был её покров
Из жемчугов лугов поёмных,
Туманных утр и облаков,
Дождей хрустальных, ливней тёмных.
Одежд её чудесный сон,
Небесным светом опалён,
Горел в сияньи малых радуг,
Сердца мерцали алых роз,
И светотень курчавых складок
Струилась прядями волос.
Земными создана руками,
Её лугами и реками,
Её предутренними снами
Её вечерней тишиной.
…И, обнажив, её распяли…
Огонь лизал и стрелы рвали
Святую плоть. Но по ночам,
В порыве безысходной муки,
Её обугленные руки
Простёрты к зимним небесам.

(19 февраля 1915)




Чем это интересно

Тут интересно все. Можно отдельно разбирать посвящение, потому что Мария Цетлина (урожденная Тумаркина, 1882 – 1976) – это и общественный деятель, член партии эсеров, и издатель (в частности, эмигрантского литературно-художественного журнал «Окно», 1923 – 1924), и покровитель искусств: помогала в том числе и Волошину. Можно заняться эпиграфом: он взят как раз из «Бесед об искусстве» Родена и в переводе звучит так: «Увиденный в три четверти, Реймский собор напоминает фигуру огромной женщины, коленопреклоненной в молитве». Ну и, наконец, стихи написаны в ответ на расстрел и бомбардировки немцами Реймского собора осенью 1914-го, в ходе Первой мировой войны. По этому поводу высказались и многие другие русские поэты: Валерий Брюсов, Михаил Кузмин, Осип Мандельштам.

На все это ни места, ни времени не хватит. Поэтому скажем о главном – о самом тексте. Он интересен парадоксальным использованием древнего приема под названием «экфрасис» – описания в стихах произведения пластического искусства: живописи, скульптуры, архитектуры. Парадоксальность заключается в том, что перед нами – двойной возвращенный экфрасис: первый обозначил уже сам Роден, увидев в соборе скульптуру коленопреклоненной женщины. Получилась некая искусственность в квадрате, но она всей тканью стиха была возвращена природе, из которой и возник собор. Заодно это и возвращение к словам Родена: «Я утверждаю: соборы Франции возникли из французской природы».

То же и у Волошина. Собор возникает из пейзажей Шампани (несколько смущает эта старообразная «овидь», то есть горизонт – за словом надо лезть в словарь Владимира Даля), из туманов, дождей, облаков. Они отвердевают в камне, но одновременно делают его живым, текучим, струящимся. Происходит своего рода структурный обмен стихий.

Обратим внимание и на сам прием экфрасиса, потому что собор – не только природа, архитектура или скульптура, он еще и книга. Волошин в незавершенной работе «Дух готики» писал: «Прочесть готический собор от его первой страницы до последней, от портала до самого острия стрелки, венчающей его крышу, расшифровать его гримуары, раскрыть его гиероглифы – вот желание, которое охватывает, когда входишь внутрь этого архитектурного папируса, испещренного письменами».

Еще до «Реймской Богоматери» поэт выступил с циклом стихов «Руанский собор» (1905 – 1907), и вообще по силе одержимости демоном архитектуры в русской поэзии Волошина можно сопоставить только с Мандельштамом, если вообще какие-либо сопоставления тут уместны. Максимилиан Александрович не просто писал стихи и критические работы об архитектурных памятниках. Он сам принимал участие в строительстве антропософского храма Гётеанум в швейцарском Дорнахе (вместе с Андреем Белым). Храмом можно назвать и знаменитый Дом поэта в Коктебеле: до революции в нем перебывали едва ли не все заметные деятели культуры Серебряного века, а после находили приют и красные, и белые.

Еще в 1899 году, в книге «Зодчие древних и средних веков», И. Михайловский написал: «Архитектура в ряду искусств занимает первое место». Спорить с этим бессмысленно хотя бы по той простой причине, что только искусство архитектуры обитаемо: ни в картине, ни скульптуре, ни в стихотворении жить нельзя. Они разве что дают некоторые образцы для подражания или модели поведения. Возможно, стоит уточнить одно: в ряду архитектурных произведений первое место принадлежит собору. Он не только обитаем. Он представляет собой наиболее гармоничный пример синтеза всех искусств. И одновременно – новую природу.


Справка об авторе

Максимилиан Волошин (1877 – 1932) – русский и советский поэт, переводчик, художник-акварелист, художественный критик, одна из ключевых фигур культуры Серебряного века. Наряду с его литературными трудами широкую известность получил Дом поэта в Коктебеле. Именно там, например, родилась самая известная мистификация эпохи, поэтесса Черубина де Габриак (Елизавета Васильева), из-за которой Волошин даже сражался на дуэли с Николаем Гумилевым на Черной речке в Санкт-Петербурге. Одно из лучших стихотворений автора так и называется – «Дом поэта» (1926). Оно заканчивается заповедью потомку, которую одновременно можно считать жизненным кредо самого поэта:


Будь прост, как ветр, неистощим, как море,
И памятью насыщен, как земля.
Люби далёкий парус корабля
И песню волн, шумящих на просторе.
Весь трепет жизни всех веков и рас
Живёт в тебе. Всегда. Теперь. Сейчас.