Странная эпиграмма Тютчева на декабристов

14-ое декабря 1825

Вас развратило Самовластье,
И меч его вас поразил, –
И в неподкупном беспристрастье
Сей приговор Закон скрепил.
Народ, чуждаясь вероломства,
Поносит ваши имена –
И ваша память для потомства,
Как труп в земле, схоронена.

О жертвы мысли безрассудной,
Вы уповали, может быть,
Что станет вашей крови скудной,
Чтоб вечный полюс растопить!
Едва, дымясь, она сверкнула
На вековой громаде льдов,
Зима железная дохнула –
И не осталось и следов.

Странная политическая эпиграмма

Стихотворение написано Тютчевым во второй половине 1826 года, поэту в это время 23 года; впервые оно было напечатано в 1881-м. Стихотворение отличается двойственностью оценок: с одной стороны, «Самовластье» – развращающая сила, с другой – декабристы оказываются плоть от плоти этой силы. Впрочем, доказательств развращенности героев мы в тексте не найдем. По Тютчеву, выходит, что народ имена декабристов «поносит», «потомство» похоронило «память» о них как об идеалистах, которые «своею кровью скудной» решили попытаться растопить «вековую громаду льдов». Изображение государственной машины как громады льдов, казалось бы, заставляет нас видеть в авторе потенциального союзника декабристов, но при этом автор лишает их любых заслуг, даже памяти народной – и это буквально через полгода после событий. А по факту – вернее, по тексту стихотворения – лишь «безрассудство» оказывается сутью их греха, хотя объективно при желании можно было бы найти и другие. То есть странноватая получается политическая эпиграмма. Это можно попытаться объяснить.

Прообраз метафизической оды

Кажется, что это политическое стихотворение построено по логике более поздних метафизических текстов Тютчева, в которых царит стихия всесильного Хаоса, на фоне которого порой различим человеческий «челн» – например, «Как океан объемлет шар земной…» Этот «океан» – символ всесильного Хаоса, предстающего, как правило, во снах. В стихотворении о декабристах можно увидеть то же одическое противостояние стихий. Метафизическую роль «океана» играет «вечная громада льдов», а сами декабристы, таким образом, обретают черты смертного человека как такового, которому суждено в тех или иных формах сталкиваться с непобедимой вечностью. Впрочем, так прочесть стихотворение – и то с натяжкой – можно только зная зрелого Тютчева. Возможно, и сам поэт это понимал, а потому публиковать стихотворение не торопился. Да и поставить условный знак равенства между самодержавием и вечными законами Хаоса могло лишь не совсем зрелое сознание молодого человека. И тем не менее в художественном мире Тютчева такое прочтение будет вполне органичным.