Татьяна Гнедич: жить без счастья – очень неприглядно

                 * * *

Жить без счастья – очень неприглядно:
Сразу целый мир уныл и нем –
В сущности, довольно беспощадно
Грустное словечко – «насовсем»...

И ему, чтоб как-то отогреться,
Чтоб мороз печали пережить,
Силится противопоставить сердце
Маленькое слово «может быть»...

Вельзевул глядит на шутки эти –
То ль ему уныло, то ль смешно:
Знает он, что все на этом свете
Кончится словами «все равно!»

(Август 1949)

Чем это интересно

Татьяна - праправнучатая племянница Николая Гнедича, переводчика «Илиады». Окончила филологический факультет ЛГУ, работала литературным консультантом, преподавала английский язык и литературу в вузах Ленинграда. С ноября 1943 до конца 1944 года была деканом факультета иностранных языков Ленинградского государственного педагогического института имени А. И. Герцена.

Кроме того, к августу 1949 года за плечами у 42-летней Гнедич были: 3 года блокады, смерть матери, таинственное исчезновение любимого человека, два года одиночной камеры, три года лагеря в Лисьем Носу (Ленинградская область). До освобождения – пять с половиной лет. О каком счастье может идти речь? Дожить бы до освобождения.

О таких, как Татьяна Григорьевна говорят: человек – легенда. В воспоминаниях о таких людях трудно отделить вымысел от реальности. И счастье у таких людей особенное, не всем доступное.

Гнедич не надеется на какое-то большое счастье, может быть, ей достанется какое-то маленькое. Ведь судьба однажды уже была к ней благосклонна.

Многократно пересказана история перевода Гнедич байроновского "Дон Жуана". Остановимся на версии Василия Бетаки, одного из слушателей семинара поэтического перевода, который  с 1957 года Гнедич вела при Доме культуры города Пушкина.

«Во время войны Татьяна Гнедич, выпускница английского отделения филфака, недавно закончившая аспирантуру, была мобилизована и работала в Разведуправлении Балтфлота на связи с английскими и американскими союзниками.

И вот однажды прикомандированный к тому же управлению английский офицер связи, по гражданской специальности литературовед-славист, лорд Уинкотт (То ли Гнедич, то ли кто другой его прозвал тогда «Воен-кот», как рассказывала Л. Я. Гинзбург), сказал, что хорошо бы после войны ей приехать в Лондон, где они "смогут вместе немало сделать для усиления русско-британских культурных связей". И вот бедная наивная Татьяна Гнедич после этих, строго говоря, ничего не значащих слов, по её собственным словам «всю ночь промечтала о Лондоне, а на другой день пошла в партком». Дело было в 1944 году. Она по сути дела донесла на себя сама: вернула кандидатскую карточку ВКП(б), сказав, что быть членом партии недостойна.

Е. Г. Эткинд сомневается в истинности такого дурацкого происшествия, но тут же сам отмечает, что некоторое юродство не чуждо было Т. Г., а он ведь знал ее с детства: еще задолго до войны Татьяна Гнедич учила его английскому.

В результате такого самодоноса Т. Г. тут же и арестовали. И вот, находясь в предварительном заключении, она на память перевела девятую главу любимого «Дон Жуана». Во время очередного допроса до того ничего не говорившая и не писавшая Т.Г. заполнила данный ей допросный листок этой девятой главой, написав бисерным почерком на обеих сторонах листка более тысячи строк. Следователь, называвший себя Капустин, оказался в порядке чуда, человеком понявшим, кто сидит перед ним. Он добился того, что Гнедич поместили в отдельную камеру, дали книги, бумагу…Она считалась под следствием до окончания работы».

В тишине и покое Татьяна Гнедич провела два года, перевод перепечатала машинистка следственного отдела. Один экземпляр следователь отправил на отзыв известному советскому переводчику Михаилу Лозинскому. Еще один экземплярс резолюцией «Не отнимать и не читать» получила сама Татьяна Григорьевна. С ним она и отправилась на восемь лет в лагерь.

По другой легенде, ещё до ареста писательница мечтала о творчестве в тишине и одиночестве. Когда после полутора лет в одиночной камере к ней поместили другую заключённую, Гнедич возмутилась: «Зачем вы подсадили ко мне эту женщину?» «Но, Татьяна Григорьевна, никто не может выдержать одиночной камеры более полутора лет», ответил ей начальник тюрьмы. «Нам с Байроном никто не нужен», — ответила она.

В 1956 году Гнедич реабилитировали, а в 1959 году «Дон Жуан» вышел тиражом 100 тысяч экземпляров. Перевод высоко оценили критики и коллеги. Корней Чуковский назвал труд Т. Г. Гнедич подвигом, писал, что она дала русским читателям «умный, любовный перевод одного из величайших произведений всемирной поэзии».

Перевод оценило и литературное начальство: гонорар - 17 тысяч рублей и большие «потиражные»

Ефим Эткинд вспоминал: «В то лето мы жили в деревне Сиверская, на реке Оредеж. Там же, поблизости от нас, мы сняли комнату Татьяне Григорьевне. Проходя мимо станции, я случайно встретил ее: она сходила с поезда, волоча на спине огромный мешок. Я бросился ей помочь, но она сказала, что мешок очень легкий — в самом деле, он как бы ничего не весил. В нем оказались игрушки из целлулоида и картона — для всех соседских детей».

Своих детей у Татьяны Григорьевны не было. Было некое подобие семьи: из лагеря Гнедич привезла старушку, которая, поселившись вместе с ней, играла роль матери. Привезла и сильно пьющего водопроводчика«Егория» — он был как бы мужем.

В литературе «мама» и «муж» ничего не понимали.Кроме того Егорий бил Татьяну. 

Несколько лет спустя Гнедич усыновила мальчика Толю.

Настоящей семьей Татьяны Григорьевны стали участники ее переводческого семинара, который она вела практически до самой смерти в 1976 году. Среди семинаристов - Василий Бетаки, Георгий Бен, Ирина Комарова, Михаил Яснов, Виктор Топоров, Галина Усова, Владимир Васильев, Давид Шраер-Петров, Александр Щербаков.

Гнедич всю жизнь писала стихи, которые не публиковали. Книга её избранных стихотворений «Этюды. Сонеты» вышла через несколько месяцев после её смерти.