Уолт Уитмен: превращение капитана

О Капитан! мой Капитан!

О Капитан! мой Капитан! сквозь бурю мы прошли,

    Изведан каждый ураган, и клад мы обрели,

    И гавань ждет, бурлит народ, колокола трезвонят,

    И все глядят на твой фрегат, отчаянный и грозный!

          Но сердце! сердце! сердце!

              Кровавою струей

                  Забрызгана та палуба,

                       Где пал ты неживой.

О Капитан! мой Капитан! ликуют берега,

    Вставай! все флаги для тебя, – тебе трубят рога,

    Тебе цветы, тебе венки, – к тебе народ толпится,

    К тебе, к тебе обращены восторженные лица.

           Отец! ты на руку мою

              Склонися головой!

                 Нет, это сон, что ты лежишь

                     Холодный, неживой!

Мой Капитан ни слова, уста его застыли,

   Моей руки не чувствует, безмолвен и бессилен,

   До гавани довел он свой боевой фрегат,

   Провез он через бурю свой драгоценный клад.

          Звените, смейтесь, берега,

               Но горестной стопой

                    Я прохожу по палубе,

                        Где пал он неживой.

(1865; пер. К. Чуковского)

Чем это интересно

Эти стихи были написаны на смерть Авраама Линкольна, 16-го президента США, национального героя Америки. Линкольн скончался утром 15 апреля 1865 года после совершенного на него накануне покушения в театре Форда (Вашингтон, округ Колумбия).

Уитмен посвятил памяти президента еще несколько стихотворений: «Когда сирень цвела перед домом…», «Пусть будет тихо в лагерях сегодня…», «Этот прах был некогда человеком…» и «Перестановка». Все они написаны свободным стихом, широкие возможности которого автор с успехом продемонстрировал уже в первом издании своих «Листьев травы» (1855). Но ни одно из них не получило такой широкой известности, как стихотворение «О Капитан! мой Капитан!».

Известность эта легко объяснима как раз теми свойствами, которых лишен верлибр: наличием регулярного размера, богатством рифмовки и четкой строфической организацией. На слух стихи воспринимаются как песня – с ясным делением на куплет-рефрен. Это впечатление подкрепляется и главным композиционным приемом – одновременным использованием анафоры и эпифоры. В свободном стихе такое тоже часто встречается, но вне регулярного метра на песню само по себе, без музыкального сопровождения, все-таки не тянет. Кроме того, Уитмен предложил еще и одну сквозную, всем понятную метафору – «государства-корабля». Не будем забывать и про общий антураж .

Поэт, прозаик и переводчик Илья Оганджанов совершенно справедливо отмечает исключительную театральность стихотворения. В самом деле, реквизит тут богатый: «И мелодраматическое "О" с первой строки и далее везде, и "Капитан", увенчанный заглавной литерой, и весь постановочный героико-романтический сюжет с вернувшимся из похода кораблем и ликующей на берегу толпой, бросающей в воздух чепчики, и непрестанные восклицания и восклицательные знаки... Да и сама реальная история, которой посвящена эта надгробная песнь, – под стать: смерть в президентской ложе во время спектакля, убийца-актер, пистолетный выстрел, заглушенный взрывом зрительского хохота, и в финале – траурный поезд, который две недели колесит по стране с гробом Линкольна, как бродячая труппа с балаганом. Все здесь словно на котурнах, с пережатой педалью, через край и по-американски грубовато. Все – кроме смерти, ее жгучей подлинности».

Есть и еще кое-что – то самое, что составляет главную тайну настоящей поэзии. «…Удивительно, – пишет Оганджанов, – стоит произнести "O Captain! My Captain!" – как культурологический и литературоведческий туман рассеивается. И остается один звук – и звук этот держит и не отпускает».

Он не отпускает до сих пор, хотя прошло вот уже полтора с лишним века после написания стихотворения. Очень помогло и важнейшее из искусств – кино. После выхода в 1989 году фильма «Общество мертвых поэтов» слова «O Captain! My Captain!» стали некой магической формулой прощания. Те, кто не видел или забыл эту действительно древнюю уже картину (но не древнее же самих стихов!), могут зайти на Ютуб и посмотреть сцену, когда ученики колледжа провожают своего незаслуженно уволенного учителя литературы, мистера Джона Китинга. Он научил их ценить и понимать поэзию. Парни один за другим встают на парты и произносят только одну эту фразу – «O Captain! My Captain!». Можно сколько угодно говорить себе, что Китинг – не герой, и уж тем более не Линкольн и не Кеннеди (когда его убили, на траурных церемониях снова звучал Уитмен). Стихи действуют вне зависимости от того, о ком идет речь.

Роль мистера Китинга сыграл блестящий комик Робин Уильямс. Когда он умер в августе 2014, мир провожал его точно так же – вставая на столы и произнося «О Капитан! мой Капитан!». Телеведущий Джимми Фэллон добавил: «Нам будет тебя не хватать». Это, конечно, не совсем то же самое, что «сквозь бурю мы прошли» (а точнее – оur fearful trip is done – «окончен наш поход»). Но как приглашение к чтению работает, напоминая, что настоящего Уитмена в любом случае нужно искать в книгах, а не на экране.

Справка об авторе

Уолт Уитмен (1819–1892) родился в семье фермеров в посёлке на острове Лонг-Айленд, недалеко от Бруклина. Его мать – голландка, отец – англичанин. В семье было девять детей, Уолт – старший из них.

 

До начала 1850-х годов Уитмен был известен как журналист и автор романа «Франклин Эванс» (по заказу общества трезвости). Кроме того, были опубликованы и несколько его стихотворений. Однако, как  пишет Уитмен, однажды на него «снизошло и простерлось вокруг такое чувство покоя и мира, такое всеведение, выше всякой человеческой мудрости, и я понял… что бог – мой брат, и что его душа – мне родная... и что ядро всей вселенной – любовь». 

Было это в 1853 или 1854 году. Уитмен начал писать свою главную книгу – «Листья травы».  Первое издание (за счет автора) увидело свет в 1855 году. Имя поэта не было указано –  лишь портрет поэта в возрасте 35 лет. 

«Листья травы» – игра слов. «Травой» называли произведения низкого сорта, а «листья» – страницы, на которых эти произведения напечатаны. Кстати, Уитмен получил авторские права на название.

 

Книга вышла небольшой по объему: всего 12 верлибров. Уитмен хотел, чтобы сборник можно было носить в кармане: «Это склонит людей брать меня с собой и читать меня на открытом воздухе: мне почти всегда удобнее с читателем на открытом воздухе». Поэт рассчитывал, что его поймёт простой народ.

 

Уитмен продолжал писать «Листья...»  на протяжении всей своей жизни, включая в него новые стихотворения. Так, стихотворение «О, Капитан! мой Капитан!» он включил в 4-е издание сборника (1867 год). В последнем прижизненном издании было уже более 400 стихотворений.

 

Уолт Уитмен писал: «Всякий, кто захочет узнать, что такое Америка, в чем отгадка той великой загадки, какой является для всех чужеземцев атлетическая демократия Нового Света, пусть возьмет эту книгу, и вся Америка станет понятна ему». Однако в самой Америке эта книга стала понятна не сразу и не всем. После первого издания сборника поэт был уволен с работы в Министерстве внутренних дел: министру сборник показался оскорбительным. 1 марта 1882 года бостонский окружной прокурор Оливер Стивенс написал издателю Уитмена,  что «Листья травы» представляют собой «порнографическую литературу».

 

Двадцать восемь молодых мужчин купаются у берега,

 

Двадцать восемь молодых мужчин, и все они так дружны;

 

Двадцать восемь лет женской жизни, и все они так одиноки.

 

 

Отличный дом у нее на пригорке у самого моря,

 

Красивая, богато одетая, за ставней окна она прячется.

 

 

Кто из молодых мужчин ей по сердцу больше всего?

 

Ах, и самый нескладный из них кажется ей красавцем!

 

 

Куда же, куда вы, милая? ведь я вижу вас,

 

Вы плещетесь в воде вместе с ними, хоть стоите у окна неподвижно.

 

 

И вот она прошла здесь по берегу, двадцать девятая, смеясь и танцуя,

 

Те не видят ее, но она видит и любит. 

 

 

Так до Уитмена в Америке не писали. И так тоже не писали:

 

Негр крепкой рукою держит вожжи четверки коней, камень, прикрученный цепью, качается у него под повозкой,

 

Из каменоломни он едет, прямой и высокий, он стоит на повозке, упершись ногой в передок,

 

Его синяя рубаха открывает широкую шею и грудь, свободно спускаясь на бедра,

 

У него спокойный, повелительный взгляд, он заламывает шляпу набекрень,

 

Солнце падает на его усы и курчавые волосы, падает на его лоснящееся, черное, великолепное тело.

 

 

Я гляжу на этого картинного гиганта, я влюблен в него и не могу удержаться на месте.