Валентин Хромов: я – волос соловья

Я – волос соловья –
Рамок летел комар.
Я – ворон, норовя –
Ракит Икар.
Ясень лил, неся
Соринок кони рос –
Сенокос, соконес –
Сокопокос.
Я – сокол, окося
Золото лоз.
А себе – небеса,
Зори роз.
Косой осок…
И сок коси
Кочан за значок
И с нами манси
Тут как тут
Турка накрут,
Тупопут
Тупаку – капут.
Цемент – немец
Тет-а-тет –
Цежен, как нежец
Тенет.
Рамок летел комар.
И суку укуси.
Рам шок – кошмар.
Исуси!

Середина 50-х

Чем это интересно

Валентин Хромов одним из первых поэтов нового поколения обратился к жанру палиндрома. Это было еще в начале 50-х

Генрих Сапгир писал о Хромове (антология «Самиздат века», 1998 год): «Познакомились мы довольно давно, но долгое время — полжизни — не виделись. С той далекой поры я запомнил его палиндром — перевертень «Потоп или Ада илиада», яркое пространное стихотворение, которое стало классическим. После многие русские поэты и стихотворцы пробовали себя в такого рода поэзии, но один из первых и лучших был и остается Валентин Хромов».

Приведенное выше стихотворение фрагментами вошло в «Потоп или Ада илиада», точнее сказать, растворилось в этом «Потопе».

Хромов входил в так называемую группу Красовицкого-Черткова, первое поэтическое объендиненине неподцензурных московских авторов 1950-х. Авторы были очень разные, но их объединял общий интерес к истории поэзии и эстетической стороне стиха. Никакого соцреализма, никакой «социальщины». Любимая книга Хромова и Черткова - «Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым».

Сам Хромов в интервью 1999 года говорил: «..мы всегда занимались только искусством. Искусство ограждало нас от окружающего безумия, хотя и губило, и с ума сводило тоже. Мы твердо знали: в существующей системе подлинное искусство невозможно».

В 2016 Валентин Константинович уточнил: «Мы никогда не жили по официальной хренологии. Считают, свободных от политики сочинителей не бывает. Как знать? Но никто из нас не купился на XX съезд и „хрущёвскую оттепель“, а потом — на „ельцинскую демократию“ и гайдаровскую „шокотерапию“. Людоеды они и есть людоеды».

Палиндром – это чистое искусство в квадрате. Соцреализм невозможен в принципе. А социальность выглядит как хулиганство.

Аврорва –
«Аврор» прорва!
Анархоохрана.
Рано. Фара. Фонарь.
Ружье дежурь!
На реке рань
И жуть стужи.
Мзаразм!

Зато какой простор для игры, для столкновений слов, эпох и стилей. Здесь тебе и хлебниковский «нежец».

Нежец тайвостей туч,
Я в сверкайностях туч.
Пролетаю, летаю, лечу.

Здесь и забытые «окося», и собственные «тупопут» и «сокопокос».

«Послевоенная молодежь исповедовала культ знаний, культ гениев, культ интеллекта. Мы еще помнили буффонады и теашествия наших родителей и старших братьев с планерами, с летатлиными, которые никогда не полетят, с фанерными моделями ГИРДовских ракет, с макетом башни Ш Интернационала, которую никогда не построят… Она бредила Хлебниковым, Мельниковым, Лисицким, Татлиным», - так Валентин Хромов описывал 50-е в книге «Вулкан Парнас. Самография».

Лидер группы Леонид Чертков ввел в практику «посещения стариков» - для обмена опытом и расширения кругозора. Был даже составлен соответствующий список: Борис Пастернак, Николай Асеев, Семен Кирсанов, Леонид Мартынов, Алексей Крученых, Алексей Чичерин, Виктор Шкловский, Николай Заболоцкий.

Вот как описывает Хромов их совместный с Чертковым визит к ветерану футуризма Н.Н. Асееву. На встрече Хромов с Черковым прочитали Николаю Николаевичу свои стихи (Хромов читал «Я - волос соловья» и про «Аврору»).

«Ник Ник остолбенел посреди комнаты – словечка не выронил. Но когда узнал, что я взялся сочинять пьесу-палиндром «Потоп/или/Параша на шарап» (так называлась юношеская версия, в которой было много необязательных непристойностей), бросился звонить Кирсанову. О чем говорил – не слышал, но догадаться можно.

Вскоре Кирс стал писать мне всякие отзывы, приглашая приехать за ними в Лаврушинский переулок. Он жил в писательском доме напротив Третьяковки. Моя подруга Юлия Фрумкина ходила в тот же подъезд к Надежде Яковлевне. Ухаживала за ней. Но я был у Кирса лишь однажды. По настоянию Асеева. Повод – рекомендация в Литинститут, освободившая меня от армии. Тогда я был исключен из МГИМО, куда меня после трех курсов перевели из закрытого хрущевской рационализацией МИВа (Московского института востоковедения). Семен Исаакович украсил спасительную бумагу смешной фразой «Хромов – единственный поэт в СССР, знающий китайский язык». Спасибо покровителям (Ник Ник, кому только не звонил!) – экзаменационная сессия уже миновала, но мне засчитали экзамены, сданные в других вузах, зачислили в студенты, дали справку в военкомат».

Асеев, кстати, платил Хромову "гонорары". Николай Николаевич часто играл на бегах, и, когда у него появлялись деньги, звонил молодому поэту и говорил: "Ну, ты что-нибудь новое написал?" — "Да". — "Неси". Асеев читал, и, если нравилось, платил по рублю за строчку. Так платили только в толстых журналах.

Понятно, что в советское время Хромова не печатали. Да он и не пытался попасть на страницы официальных изданий. В самом первом "Дне поэзии" 1956 года должна была выйти подборка: Красовицкий, Чертков, Хромов, Сергеев.

«Протаскивал ее Слуцкий. Звонил и радостно сообщал: подборка прошла Щипачева, Кирсанова. Зарубили ее в последний момент, кажется, по приказу Суркова (Алексей Сурков, первый секретарь СП СССР - Prosodia) . С тех пор никаких попыток не предпринималось. Более того, это стало делом принципа: напечататься официально было бы предательством по отношению к искусству», - вспоминал Хромов.

В постсоветское время Хромов получил известность скорее как автор мемуарных эссе о художниках и поэтах. Сочинял ««афоризмы жирафа» (палиндромоиды)». Вот афоризмы о журналах: «Знамя» – намаз. «Звезда» – Азеф. «Новый мир» – граммофон. «Зеркало» – оркестр.«Дети РА» – раритет. «Зинзивер» – ревизор. «Футурум АРТ» – мутна Брамапутра. «Prosodia» – Навуходоносор».

Умер Хромов 11 ноября 2020 года в Москве.

Я памятник себе пригрезил – крест у Беломорья.
Стоит он маяком для вольных кораблей.
Один в арктическом безмолвии,
В далеких скрипах журавлей.

И нет к нему путей через валуны и волны.
И не причалит челн к скоплению камней.
Но тень креста – ростральная колонна –
Зовет в простор без страха и сомнений.

начало 90-х