Валерий Перелешин: ты мне как сын, дарованный судьбою

Акростих

Жалеть о том, что я в ином кругу,
Едва ли мне позволено, изгою,
Но, вдохновлен задачей дорогою,
Я твой расцвет любовно стерегу.

Верь, юноша: тебе я не солгу
И праздною не развлекусь игрою:
Ты мне, как сын, дарованный судьбою
Коварною на дальнем берегу.

О, я хочу преемника такого
В тебе найти, чтоб ты сверканью слова
Служил, как я – по высшей мере сил.

Кто упрекнет мой дух за вероломство?
Избранника и прежде я просил –
И с ним, и в нем произвожу потомство?

(20 апреля 1971)

Чем это интересно

К моменту написания этого стихотворения Валерий Перелешин (настоящие имя и фамилия – Валерий Францевич Салатко-Петрище) был достаточно известной в эмигрантских кругах фигурой, его даже называли «лучшим русским поэтом Южного полушария».

Поэт родился 7 (20) июля 1913 года в Иркутске. В 1920 году мать увезла его в Харбин, где Перелешин окончил гимназию и юридический факультет. В 25 лет стал монахом Казанско-Богородского монастыря в Харбине, защитил кандидатскую диссертацию по богословию. С 1939 года работал в русской духовной миссии в Пекине. С 1945 года Перелешин был переводчиком в шанхайском отделении ТАСС.

В 1950 году в Китае окончательно установился маоистский режим, и Перелешин решил переехать на постоянное жительство в США. Однако в том же году в США наступила эпоха маккартизма, и поэт был выслан из Штатов за попытку «создания китайской коммунистической партии».

В 1953 году Перелешин переселился в Бразилию, где и прожил до конца своих дней (умер в 1992 году). В Рио-де-Жанейро он преподавал русский язык, работал продавцом в ювелирной лавке, много переводил с китайского, французского, испанского, латинского языков.

К 1953 году на счету поэта были четыре поэтические книги, выпущенные в Харбине. Причем на титульном листе второго сборника «Добрый улей» (1939) стояло имя – монах Герман. Сборник открывался стихотворением «Мы», в котором были и такие строки:

Мы стали русскими впервые
(О если бы скостить века!),
На звезды поглядев чужие,
На неродные облака.
И вот, на древние разброды,
На все разлады несмотря,
Мы знаем – русского восхода
Лишь занимается заря...

В дальнейшем публицистика в творчестве Перелешина практически сошла на нет – поэт сосредоточился на внутреннем мире.

Я – веселый из самых веселых,
И ко мне не касается зло:
Я пишу о деревьях и пчелах,
Прославляю Господне тепло.

(из стихотворения «Оправдание», 22 февраля 1941)

С 1953-го до весны 1967 года Перелешин, по его словам, «прожил на бразильских каникулах». Вернуться в литературу его убедила знакомая по Харбину Юстина Крузенштерн-Петерец (поэтесса, сотрудница «Голоса Америки», автор «Нового русского слова»).

В 1968 году в Мюнхене вышла пятая поэтическая книга Перелешина – «Южный дом». В основном это были стихи прошлых лет, подводящие итог духовным и «географическим» исканиям поэта.


Заблудившийся аргонавт

Мне в подарок приносит время
Столько книг, и мыслей, и встреч,
Но еще легковесно бремя
Для моих неуставших плеч.

Я широк, как морское лоно:
Все объемля и все любя,
Все заветы и все знамена,
Целый мир вбираю в себя.

Но когда бы ведать, что с детства
Я Китаю был обручен,
Что для этого и наследства,
И семьи, и дома лишен, –

Я б родился в городе южном –
В Баошане или Чэнду –
В именитом, степенном, дружном,
Многодетном старом роду.

Мне мой дед, бакалавр ученый,
Дал бы имя Свирель Луны,
Или строже: Утес Дракона,
Или тише: Луч Тишины.

Под горячим солнцем смуглея,
Потемнело б мое лицо,
И серебряное на шее
Все рельефней было б кольцо.

И, как рыбки в узких бассейнах
Под шатрами ярких кустов,
Я бы вырос в сетях затейных
Иероглифов и стихов.

Лет пятнадцати, вероятно,
По священной воле отца,
Я б женился на неопрятной,
Но богатой дочке купца.

Так, не зная, что мир мой тесен,
Я старел бы, важен и сыт,
Без раздумчивых русских песен,
От которых сердце горит.

А теперь, словно голос долга,
Голос дома поет во мне,
Если вольное слово «Волга»
На эфирной плывет волне.

Оттого, что при всей нагрузке
Вер, девизов, стягов и правд,
Я – до костного мозга русский

(29 июня 1947)

А в это время в Москве начинающий советский поэт и писатель-фантаст Евгений Витковский (1950–2020) открыл для себя мир эмигрантской литературы.

Вот что он писал:

«В 1968 году неведомыми самиздатскими путями попал мне в руки номер парижского журнала "Возрождение" (1968, № 204), где нашлась обширная статья Юстины Крузенштерн-Петерец "Чураевский питомник (о дальневосточных поэтах)". И немедленно стало ясно, что миф о том, что Париж – столица русской литературной эмиграции, – это миф, сочиненный непосредственно в Париже… Однако в 1968 году, когда я решил посвятить все свободное время "Восточной Ветви" русской эмиграции, юные мои коллеги, бредившие кто Георгием Ивановым, кто Борисом Поплавским, смотрели на меня как на законченного психа».

15 июля 1970 года Витковский написал первое письмо Перелешину, 26 августа того же года – второе. Ответа не последовало. Однако на третье письмо от 17 февраля 1971 года Перелешин ответил.

Витковский писал:

«Примерно двадцать лет – с 1971 года по 1991 год – нас можно было бы назвать друзьями, хотя сам Валерий (я и теперь в мыслях называю его только по имени) употребил бы другое слово. Как он называл меня до смерти его матери в 1980 году, и как, когда, похоронив ее, он "вышел из шкафа" и позиционировал себя уже как открытый гей. Я определенно был объектом этой почти исступленной страсти, от нее русской литературе осталось куда больше, чем мне. Но ведь и я сам – часть русской литературы, точнее – ее читатель. Странная мне выпала участь. Но не более странная, чем выпала Перелешину. Мое дело было неприметно для меня самого и мне долгое время непонятно – дать влаге попасть на питающие пальму корни. Нечто подобное есть на одном из рисунков Леонардо да Винчи. Он пытался познать пути воды и законы ее движения. Я – не пытаюсь».

Перелешин и Витковский никогда не встречались (хотя Перелешин неоднократно звал Витковского в Бразилию). Но московская влага упала «на питающие пальму корни». В стихах Перелешина появился новый герой – «Москвич», «Евгений», «Женя», «Ариэль».

В 1976 году в издательстве «Посев» (Франкфурт-на-Майне) вышла 9-я книга стихотворений (сонетов) Перелешина – «Ариэль». В приведенном выше акростихе по первым буквам каждой строки можно узнать имя и фамилию адресата – Женя Витковский.

По мнению поэта Юрия Иваска, автора предисловия ко франкфуртскому сборнику, «Ариэль» – «высшее достижение Валерия Перелешина, его удача в лирике, его а к м э».

Ариэль – это ангел, встречающийся в еврейском и христианском мистицизме и апокрифах. Буквальное значение – «лев Божий».

В «Буре» Шекспира Ариэль – дух, который служит спасшему его волшебнику Просперо. В отличие от других пьес елизаветинский эпохи, есть одна вещь, которая делает Ариэля уникальным, – это человеческие качества и индивидуальность, которые вложил в героя Шекспир.

Перелешин сотворил своего Ариэля, ученика – «доверчивого, любезного, долгожданного». Поэт чувствует родство с далеким московским другом.


Двое

Наверное, в одном из воплощений
Ты был моим сиамским близнецом:
Не звал меня ни старцем, ни отцом,
А братом был Валерию Евгений.

Доверчивей мы были и смиренней
И, связаны не цепью, не кольцом,
А общими началом и концом,
Делили боль и счастье сновидений.

А нынче я гляжу на твой расцвет
Через моря и тридцать слишком лет,
И я не весь, а только половина.

Но, чтоб вернуть хоть меньшее сродство,
Хотел бы я ласкать тебя, как сына –
Как сына ты ласкаешь своего.

(20 июля 1972)

В одном из сонетов Перелешин называет себя Шекспиром: «Вот я – Шекспир второй Елизаветы». Адресат его посланий – «прозревший Вилли Хьюз», юноша, которому Шекспир посвятил 120 сонетов. Перелешин превзошел Шекспира. В «Ариэле» 150 сонетов (если я не ошибся в подсчетах).


Творец

Крепчайшего, тебя я раскрепил
Для высших нужд, не просто для забавы,
И – на творца ищи теперь управы –
Дух выпростал, а тело оскопил.

Без топоров, без молотов и пил
(Они давно заброшены и ржавы)
Я раздробил исправные суставы,
Что сам тебе придумал и слепил.

Теперь глаза и волосы, и руки
Превращены в рифмованные звуки:
Разъятая, разрозненная плоть

Топорщится и рвется в неземное,
Но разве я, твой любящий господь,
Бессмертие сулил тебе иное?

(14 января 1975)

После 1976 года об Ариэле Перелешин не писал. В свою 10-ю книгу стихов, своего рода «Избранное» (1987), поэт включил лишь два сонета из «Ариэля». Материал для лепки закончился.