Варлам Шаламов. «О, соглашайся, что недаром я жить направился на юг»

            * * *

Холодной кистью виноградной

Стучится утро нам в окно,

И растворить окно отрадно

И выжать в рот почти вино.

 

О, соглашайся, что недаром

Я жить направился на юг,

Где груша кажется гитарой,

Как самый музыкальный фрукт.

 

Где мы с деревьями играем,

Шутя, в каленую лапту

И лунным яблоком пятнаем,

К забору гоним темноту.

 

Для нас краснеет земляника

Своим веснушчатым лицом,

Вспухает до крови клубника,

На грядках спит перед крыльцом.

 

И гроздья черно-бурых капель

Висят в смородинных кустах,

Как будто дождь держал их в лапах,

Следы оставил на листах.

 

И ноздреватая малина,

Гуртом в корзине разместясь,

Попав ко мне на именины,

Спешит понравиться гостям.

 

Все, кроме пареной брусники

И голубичного вина,

Они знавали лишь по книгам,

Видали только в грезах сна.

 

(Колымские тетради, 1937–1956)   

 

Чем это интересно

 

Хотя Шаламов (1907–1982) считал себя в первую очередь поэтом, его стихи известны гораздо менее прозы, прежде всего, «Колымских рассказов». Только в 2020 году вышел его первый полноценный поэтический двухтомник – 1300 текстов. Лишь небольшая их часть была опубликована при жизни поэта. Не прочитан архив Шаламова, а порядка ста стихотворений сожгла после ареста поэта его жена.

 

За небольшим исключением, все имеющиеся стихи Шаламова записаны начиная с весны 1949 года, когда, как вспоминал поэт, он «стал работать фельдшером лесной командировки на ключе Дусканья близ речки Дебин, притока Колымы».

 

«Хлынувший поток был столь силен, что мне не хватало времени не только на самую примитивную отделку, не только на сокращения, но я боялся отвлекаться на сокращения. Писал я всюду: и дорогой – до больницы было по ключу двенадцать километров, и ожидая начальство, получая лекарства...»

Ключевым моментом своей поэтической жизни Варлам Шаламов называет встречу с Борисом Пастернаком. Другим важным для себя поэтом он считал Иннокентия Анненского. Любопытно, что Александр Твардовский, которому не нравилась поэзия Шаламова, называл его стихи «слишком пастернаковскими».

   

«Вот с этой любовью к Анненскому и Пастернаку я и уехал на Дальний Север». Уехал Шаламов на Дальний Север не по свей воле: в 1937 году он был осужден на пять лет лагерей за «антисоветскую пропаганду» и этапирован на Колыму в Севвостлаг. В лагере поэта осудили на новый срок, и в общей сложности он провел на Колыме шестнадцать лет: четырнадцать на общих работах и заключенным фельдшером, еще два после освобождения.

 

Первые три поэтических сборника Шаламова («Огниво», «Шелест листьев», «Дорога и судьба») вышли в период с 1961 по 1967 годы. «Колымские рассказы» при жизни автора опубликованы не были. Как писала о первых поэтических публикациях Шаламова профессор Еврейского университета в Иерусалиме Леона Токер, «только посвященные могли распознать Колыму в некоторых из их пейзажей. Более того, их ритмы и рифмы звучали как анахронизм на фоне поэзии поколения Евтушенко».

 

Непосвященные читатели не могли понять, откуда так много снега и холода в стихах поэта и что за гости приходят к нему. Гости, которые «кроме пареной брусники / И голубичного вина» «знавали лишь по книгам, / Видали только в грезах сна».

 

Опыт человека, попавшего в ад и описавшего и ад, и мечты человека, в нем живущего, были не в полной мере считаны современниками. Мало ли кто хочет сбежать на юг, чтобы «растворить окно» и «выжать в рот почти вино»? Многие хотят. Но не многие знают, как этого хотят колымские зэки.

 

Стихотворение «Холодной кистью виноградной...», как и очень многие стихи Шаламова, написано в жанре лирического «высказывания» (определение автора).

 

В стихах Шаламова «Я» часто вступает в разговор. Собеседником может быть природа, светлый Боже (хотя сын священника Варлам Шаламов был атеистом), любимая женщина. В данном случае собеседником может быть и любимая женщина, и «Я» в сказочном свободном будущем. А может, это его приятель по лагерю.

 

Но этот собеседник практически никогда не явлен в стихах. Мир Шаламова вообще безлюден. Иногда чертами людей наделяются животные.

 

<...> Зайцам и лисицам

Скатерть не годится,

Слишком ярок блеск,

Слишком блеск тревожен.

Заяц осторожен

И укрылся в лес.

 

Заячьей дорогой,

Подождав немного,

Поплелась лиса.

Снова молчаливы,

До смерти пугливы

Белые леса.

 

Достают олени,

Вставши на колени,

Из-под снега мох.

Кто бы, видя это,

Воспитать эстета

Из оленя мог?

 

<...>

 

Ну, а нынче все же

Кто же видит, Боже,

Краски красоты?

Кто понять их может,

Кто же, светлый Боже, –

Только я да Ты.

 

Большая часть стихотворений Шаламова, на первый взгляд, выглядит достаточно традиционно для русской поэзии: это силлаботоника, преимущественно ямб или хорей.

 

Однако близко знавший Шаламова советский и американский лингвист Вячеслав Всеволодович Иванов (1929–2017) писал: «Вот что мне кажется поразительным в Шаламове как поэте – то, что он понимал: необходимо писать стихи по-новому. Он не хотел впадать в пошлость традиционных форм: его поэзия стремится к оригинальности в размере, метре, ритме и рифме, о которой он так поразительно рассказал Пастернаку, – рифма как способ поиска чего-то нового не только в форме стиха, но в сути того, что он пишет».

 

Как считал Вячеслав Иванов, родословную Шаламова нужно вести от русского формализма и от Андрея Белого.

 

Сам Шаламов писал, что «уже эта первая строфа определяет любимую интонацию поэта. Ее первые слова уже подобраны, уже возникли непроизвольно в мозгу, чтобы гласные и согласные буквы представляли собой подобие кристалла геометрической правильности – повторяемый звуковой узор. И фонетические отклонения, вроде возникающих при замене "б" на "п" и т. п., обнаруживаются почти всегда тут же. Непосредственно поисковым инструментом тут служит рифма, значение которой в русском стихе очень велико и не в мнемоническом смысле, – как у Маяковского, – и не в "музыкальном", – как у Бальмонта, – а именно как поискового инструмента, инструмента разведки в море слов, событий, идей, где чисто звуковой поиск производит новые смысловые явления, которые либо тут же отвергаются, либо принимаются к записи на бумагу, либо цепляются за перо и встают в запись, как первый вариант. Это – процесс мгновенный, часто полусознательный. Начиная стихотворение, нельзя сказать, чем оно кончится, но каким будет его фонетический, интонационный облик – это предсказать можно».

 

Увы, Шаламов как поэт-новатор до сих пор практически неизвестен любителям литературы. Автор «Колымских рассказов» затмил автора «Поэзии».

 

Поэзия – дело седых,

Не мальчиков, а мужчин,

Израненных, немолодых,

Покрытых рубцами морщин.

 

Сто жизней проживших сполна

Не мальчиков, а мужчин,

Поднявшихся с самого дна

К заоблачной дали вершин.

 

Познание горных высот,

Подводных душевных глубин,

Поэзия – вызревший плод

И белое пламя седин.