Владимир Корвин-Пиотровский: как весело он бьет мячом

Как весело он бьет мячом
О землю, твердую от зноя,
Играет ветер над плечом
Матроской легкого покроя.

И чем размашистей удар,
Тем мяч подпрыгивает выше, —
Вот он почти уже на крыше —
Упругий, своевольный шар.

Ударь еще — еще паденьем
Притихший день ошеломи, —
Груз, становящийся виденьем,
Рукой умелой подними.

Пускай за окнами бранится
Жильцов унылая орда, —
Или теперь, иль никогда
Стекло в осколки разлетится.

13.1.1950

Чем это интересно

Томас Венцлова в статье «О жизни и творчестве Владимира Корвин-Пиотровского» пишет: «Владимир Львович Корвин-Пиотровский — вероятно, наименее известный из значительных русских поэтов ХХ века».

Корвина-Пиотровского ценили Бердяев, Бунин, Набоков, Саша Черный. Но сегодня его имя знакомо, прежде всего, тем, кто занимался литературным наследием русской эмиграции.

Вероятно, одной из причин недостаточного внимания к творчеству Пиотровского (и последующего забвения) был характер поэта. «Внутренне он всегда был очень живым и житейски приспособленным человеком, редко бывал «тепел» в поэзии, в жизни, в спорах, в быту. Он мог быть сух и даже заносчив, но иной раз обжигал своей горячностью, упорством убедить оппонента в правильности своих воззрений, которые кстати сказать, не всегда бывали устойчивыми. Некоторыми это свойство может быть принято как слабость или как избыток упрямства, но, может быть, именно эта его «поэтическая вольность» и питала его вдохновения, - вспоминал Пиотровского писатель и литературовед Александр Бахрах, - иногда чувствовал он остро и свою “инородность” и “безродность”. И потому, конечно, в отношениях с другими бывал он часто и труден и странен».

Томас Венцлова пишет о поэзии Корвин-Пиотровского так : «.. избегал авангардных экспериментов: его творчество в целом укладывается в рамки постсимволизма, имеет параллели с акмеизмом, однако связано и с некоторыми более поздними направлениями, в том числе с литературой экзистенциализма».

У Корвина-Пиотровского было немало пограничных ситуаций, чтобы осознать себя как «экзистенцию».

В Первую мировую войну дворянин Пиотровский был артиллерийским офицером. В Гражданскую белый офицер Пиотровский спас от расстрела своего гимназического товарища, коммуниста Лифшица. Болел тифом и должен был "уползти из госпиталя на четвереньках», спасаясь от красных".. Однако был взят в плен и «чрезвычайно неумело…расстрелян красными партизанами».

Непонятно как, но, в конце концов, Пиотровский оказался в польском лагере.После побега оттуда в 1921 году был интернирован в Германию, некоторое время учился в Берлинском университете. Работал шофером. В 1930-м женился на молодой сотруднице французского посольства Нине . Входил в берлинский Клубе поэтов.

К берлинскому периоду относятся и пять поэтических книг Пиотровского, и дружба с членом Клуба поэтов Владимиром Набоковым (есть даже примеры их совместного поэтического творчества, это 20-е годы, Берлин).

Перед самой войной, в 1939 году Пиотровский с семьей перебрался в Париж. Участвовал во французском Сопротивлении, был арестован гестапо. В автобиографической справке 1966 года поэт написал, что «удостоился смертного приговора и симпатии своих товарищей по тюрьме». Приговор не был приведен в исполнение – поэта обменяли на пленных немцев.

Двенадцать пробило, соседи уснули,
Закручена в жгут простыня,
На мили кругом — ни огня.
Никто не услышит пронзительной пули,
Когда-то искавшей меня.
Она затерялась в небесном просторе,
Летит и жужжит и поет,
Проносится мимо, но, может быть, вскоре
Ночную добычу найдет.

Французский писатель Aндрэ Фроссар, так сказать, сокамерник Пиотровского, вспоминал поэта как человека благородного, с чувством юмора. «Кроме того, он был удивительно смел, и я никогда не замечал в нем ни малейших признаков моральной слабости».

Сама жизнь заставляла поэта обретать свою сущность, выбирать между «тварью дрожащей» и тем, кто «право имеет». Такой выбор автор предлагает сделать и герою своего стихотворения. Пусть даже его поступок незначителен и, в общем-то, комичен.

Пускай за окнами бранится
Жильцов унылая орда, —
Или теперь, иль никогда
Стекло в осколки разлетится.

Такую поэзию русские парижане – в большинстве своем не имевшие столь богатого жизненного опыта - не оценили. По свидетельству поэта Юрия Терапиано, поэзию Пиотровского «нашли провинциальной, внешней, а его погоня за формальным блеском противоречила … одному из основных положений “Парижской ноты”» .

Кроме того, современникам стихи Пиотровского казались монотонными: он отдавал явное предпочтение четырехстопному ямбу.

Подводя итог своим отношениям с русским поэтическим Парижем, Пиотровский написал «Эпитафию».

Он был незнатен, неучен,
Но был поэт. Он был немногий,
Который даже исключен
Из эмигрантских антологий.

Прохожий! Мирно посиди
На сей гробнице незавидной,
Но, ради Бога, не буди
Его своей слезой обидной.

Он спит. Он, может быть, во сне
Внимает ангелам гремучим,
Громам архангельским, — зане
Был сам крылатым и певучим.

В начале 1961 года поэт с семьей поселился в США, принял американское гражданство. Семья жила на французские сбережения, а с 1963 года родителям помогал профессор математики Андрэ де Корвин, сын поэта.

Умер Корвин-Пиотровский в Лос-Анджелесе 2 апреля 1966 года.

В 1969 году в Вашингтоне вышло избранное поэта в двух томах «Поздний гость». В 2012-ом под таким же названием вышло и первое в России относительно полное и комментированное издание поэтических сочинений Корвина-Пиотровского.