Владимир Маяковский. Летающий Шарло

День памяти величайшего киноактера XX века Чарльза Спенсера Чаплина Prosodia отмечает стихотворением Владимира Маяковского «Киноповетрие», где бродяга Шарло становится летающим пролетарием.

Рыбкин Павел

Фотография Чарли Чаплина | Просодия

Киноповетрие


Европа.

            Город.

                        Глаза домищами шарили.

 В глаза –

            разноцветные капли.

 На столбах,

            на версту,

                        на мильоны ладов:

!!!!!ЧАРЛИ ЧАПЛИН!!!!!                          

 

Мятый человечишко

                        из Лос-Анжелоса

через океаны

                        раскатывает ролик.

И каждый,

            у кого губы нашлося,

ржет до изнеможения,

                        ржет до колик.

Денди туфлястый (огурцами огурятся) –

к черту!

            Дамища (груди – стог).

Ужин.

            Курица.

                        В морду курицей.

Мотоцикл.

            Толпа.

                        Сыщик.

                                  Свисток.

В хвост.

            В гриву.

В глаз.

            В бровь.

Желе-подбородки трясутся игриво.

Кино

            гогочет в мильон шиберов.

Молчи, Европа,

                        дура сквозная!

Мусьи,

            заткните ваше орло.

Не вы,

            я уверен, –

                        не вы,

                                   я знаю, –

над вами

            смеется товарищ Шарло.

Жирноживотые.

                        Лобоузкие.

Европейцы,

              на чем у вас пудры пыльца?

Разве

            эти

            чаплинские усики –

не всё,

            что у Европы

                        осталось от лица?

Шарло.

            Спадают

                        штаны-гармошки.

Кок.

            Котелочек около клока.

В издевке

            твои

                        комарьи ножки,

Европа фраков

                        и файфоклоков.

Кино

            заливается щиплемой девкой.

Чарли

            заехал

              какой-то мисс.

Публика, тише!

                  Над вами издевка.

Европа –

            оплюйся,

                        сядь,

                        уймись.

Чаплин – валяй,

                        марай соусами.

Будет:

            не соусом,

                        будет:

                        не в фильме.

 Забитые встанут,

                        забитые сами

метлою

            пройдут

                        мировыми милями.

А пока –

            Мишка,

                        верти ручку.

Бой! Алло!

Всемирная сенсация.

                    Последняя штучка.

Шарло на крыльях.

                        Воздушный Шарло.

 

(1923)



Чем это интересно


Стихотворение написано по впечатлениям второй поездки Маяковского в Германию летом 1923 года. В декабре того же года поэт отправляет заявление в издательство Мосполиграфа, предлагая свой новый сборник «Слова сегодняшнего образца». Среди стихотворений этого сборника упоминается «Чарли Чаплин» – имеется в виду, скорее всего, «Киноповетрие». В феврале следующего года его текст появляется в журнале «Огонек» под заголовком «О развлечениях Европы». Все три названия не слишком обязательны, и, в принципе, можно согласиться с историком и теоретиком кино Юрием Цивьяном, назвавшим это стихотворением Маяковского проходным (см. его статью «О Чаплине в русском авангарде и о законах случайного в искусстве». НЛО. №81. 2006; все дальнейшие ссылки на Ю. Цивьяна даются по этой статье). Киновед тонко отметил в тексте аллюзию на немую сцену в финале гоголевского «Ревизора». Пожалуй, следовало бы добавить еще и отсылку к хрестоматийной реплике городничего «Чему смеетесь? Над собою смеетесь!». Призыв к мировой революции лежит на поверхности. Зато появление воздушного Шарло в финале – это уже загадка. Речь вроде бы идет о новом фильме. Цивьян со знанием дела свидетельствует, что, кроме как в «Малыше» (1921), в сцене драки с ангелами, Чаплин в своих немых картинах ни в каких воздушных трюках участия не принимает. Тогда откуда прилетел Шарло?


Цивьян проводит целое расследование о рисунке Варвары Степановой (жены Александра Родченко) из третьего номера конструктивистского журнала «Кино-фот» за 1922 год, целиком посвященного Чарли Чаплину. На этом рисунке актер изображен запускающим самолет методом «от винта», а бегущая по полю надпись сообщает, по-видимому, название картины: «Человек на пропеллере». Такого фильма у Чаплина нет. Цивьян полагает, что речь может идти о работе чаплинского двойника, вернее, профессионального актера, работающего в амплуа Шарло, –Честера Конклина. Замазать на афише буквы «Конк» и написать поверх «Чап» было легче легкого. В оригинале картина называлась Dizzy Heights and Daring Hearts (1916): из-за неуклюжести буквального перевода и невозможности передать его аллитерационную игру «Головокружительные высоты и Отважные сердца» стали «Человеком на пропеллере». Вероятно, Маяковский мог видеть этот выпуск «Кино-фота», и картинка Степановой ему запомнилась.  


Цивьян не отвергает и более прямолинейных сближений. В 1923 году было создано добровольное Общество друзей воздушного флота (ОДВФ), и стихи о покорении неба буквально захлестнули советскую поэзию. В издательстве «Красная новь» вышла целая антология авиастихов «Лёт» под редакцией не кого иного, как Николая Асеева, хорошо знакомого  с Маяковским (напомним, что Валентин Катаев в прославленной книге «Алмазный мой венец» дал первому прозвище Соратник, а второму – Командор). Маяковский тоже принял участие в антологии, да и вообще много писал об авиации в том году. Этим стихам и сборнику в целом посвящена еще одна интересная статья, на сей раз профессора русской литературы и кино Юрия Левинга – «Латентный Эрос и небесный Сталин: о двух антологиях советской "авиационной" поэзии» (НЛО. 2005. №76). Ничего эротического в образе воздушного Шарло из «Киноповетрия» нет, но на летающего пролетария он тянет вполне. Цивьян даже замечает, что этому товарищу точно был бы больше к лицу кожаный шлем, чем, например, ангельские крылья.


Поэму «Летающий пролетарий» Маяковский напишет в 1925 году ко второй годовщине ОДВФ. Действие в ней происходит в далеком будущем, 110 лет спустя. Чаплина в этом будущем нет. Но вот что интересно: Америка, уже развязавшая мировую войну, внезапно обрушивается изнутри благодаря восставшим рабочим. Поэт пишет: «А город будто огни зажег – / разгорается за флагом флажок. / Для нас приготовленные мины / миллиардерам кладут под домины» (В.В. Маяковский. Сочинения в 2-х томах. Т 2. М.: Издательство Художественная литература, 1988. С. 324). Очень хотелось бы в этих огнях прочитать огни большого города, но фильм Чаплина с этим названием выйдет на экраны только в 1931 году. Зато в поэме есть сцена демонстрации кинофильма на облаках: «А дальше в кинематографическом раже / по облакам – верстовые миражи» (там же, с. 344). Точно таким же образом будут показывать кино не только в знаменитой «Москве 2042» Владимира Войновича, но уже в том же 1925 году в романе Виктора Шкловского и Вс. Иванова «Иприт», причем картина будет называться «Шарло и комсомол» (Иванов Вс., Шкловский В. Иприт. СПб.:Ред Фиш. ТИд Амфора. 2005. С. 142–143. См. также статью Аси Булатовой «"Чарли наш": Чаплин, социализм и кинестетическая эмпатия в теоретических и художественных текстах Виктора Шкловского». НЛО. №159. 5/2019). Ее снимет Госкино, по советскому же сценарию, но в Калифорнии. И если у Маяковского Америка повержена в своих притязаниях на мировое господство и воздушную гегемонию, то в «Иприте» побеждает Антанта: как раз во время демонстрации фильма для строителей Волховской ГЭС под вражеские самолеты сбрасывают бомбы с отравляющими веществами.

Киномеханик Митрофан Семенов, выглянув из своей демонстрационной, видит настоящий апокалипсис: «Над корчащимися в последних предсмертных судорогах телами, над прорванными плотинами, над несущимися по воде трупами, над остатками разрушенных жилищ, брошенными батареями, орудиями, над следами разрушения и гибели великого сооружения, над зверской печатью вероломного набега, – с гримасами и кривляньями несся сам великий и несравненный Чарли Чаплин».

Бросается в глаза размещение строк фирменной маяковской лесенкой. Говорить о прямых перекличках с поэмой это, конечно, не дает никаких оснований, тем более что тексты создавались практически одновременно, но с момента публикации «Киноповетрия» прошло все-таки уже больше года, и эволюция воздушного Шарло Маяковского вполне могла иметь место. В любом случае несомненен процесс национализации великого актера: воистину Чарли наш. 


Футурист. 

               Авагардист. 

                                      Пролетарий.


P.S. Как уже было сказано, «Киноповетрие» Юрий Цивьян назвал проходным стихотворением, и мы не спорили. Но вообще-то, если в чем-то здесь и можно упрекнуть Маяковского, так лишь в том, что, обычно плакатно-наглядный и доступный, здесь он позволил себе некоторую двусмысленность в виде летающего Шарло, оставив лазейку для криптографических интерпретаций и массированного привлечения всякого побочного материала. Можно было бы еще вспомнить похвалы Чарли Чаплину из статьи «Караул!», поговорить о карьере Маяковского-киноактера и написанных им сценариях. Ясно, однако, одно: перед нами – совершенно безукоризненная схема гиперболы, сродни схеме смеха из одноименного стихотворения все того же 1923 года. Там, напомним, по железнодорожным путям шла баба с молоком. Шла и не слышала (!), как нагоняет ее летящий на всех парах курьерский поезд. Зато она услышала (или увидела, автор не уточняет) предупреждения мужика с бараниной, который – вот совпадение! – шел теми же путями и поезд-таки разглядел. По-хорошему, спрашивать себя, откуда и зачем на рельсах оказались мужик с бараниной и баба с молоком – примерно то же самое, что интересоваться, откуда взялся летающий Шарло в «Киноповетрии». Да все оттуда же – из иллюстрации приема. 


Как справедливо заметил Дмитрий Быков, Маяковский – гениальный риторический поэт, прекрасно осведомленный о том, что сила его риторики с легкостью перекрывает отсутствие содержания (см. Быков Д.Л. Тринадцатый апостол. Маяковский. Трагедия-буфф в шести действиях. М.: Молодая гвардия, 2016, с. 67, 73). Быков же написал и о бесконечном нарастании гиперболизации как ключевом приеме (с. 78), а заодно и о рекламе у Маяковского (с. 78–91). Все это в самом откровенном, даже безапелляционном виде присутствует и в «Киноповетрии». Нет никакого логического перехода от комедийного дурачества Чаплина к мировой революции, буревестником которой он вдруг становится: чистая гипербола. Точно так же появление Шарло на крыльях – чистая реклама, анонс как таковой. Правда, в нем уже логики все-таки больше. Раз уж анонсирован мировой пожар, глупо снова «марать соусами», швырять в морду курицей и раздавать пинки. Пусть Шарло летит на крыльях по небу. Тем более что вместе с ним стремительно набирают высоту и сами стихи. А что еще поэту нужно?


Справка об авторе


Владимир Маяковский (1893 – 1930) – один из крупнейших русских поэтов ХХ века, реформатор стиха, виртуоз рифмы. Проявил себя также как художник, драматург, киноактер. В статье «В сторону Маяковского» из программной книги «Расставание с Нарциссом» (М.: НЛО, 2011) критик Александр Гольдштейн написал еще об одной важной и совершенно уникальной особенности поэта: он воплотил в себе Революцию и в этом смысле «сам стал действительностью». «Уничтожение мира социального творчества, отозвавшееся ползучей капитуляцией левого искусства, побудило Маяковского отважиться на беспрецедентную акцию, значение которой не расшифровано до сих пор: он в одиночку, силами своего слова… воссоздал Революцию в ее… рвении, в несгораемой экспансии ее существования». Непосильность возложенной на себя задачи и привела поэта к гибели.

Читать по теме:

#Стихотворение дня #Русский поэтический канон #Советские поэты
Венедикт Март: захлопни книгу Марта и откинь!

27 марта исполняется 128 лет со дня рождения Венедикта Марта. Современники называли его «правнуком Вийона» и сравнивали с «проклятыми поэтами». Prosodia обращается к стихотворению «К тебе и от него», в котором поэт-визионер предостерегает «случайных» читателей от знакомства со своими стихами.

#Эссе
Мария Петровых: не даром ты сгорела

26 марта 1908 года родилась Мария Петровых – одна из самых тонких и самобытных поэтесс ХХ века, блестящая переводчица и литературный редактор. При жизни она находилась в стороне от литературного процесса и не была избалована читательским вниманием. К счастью, в настоящее время ситуация меняется. Prosodia вспоминает Марию Петровых стихотворением «Подумай, разве в этом дело…», в котором она размышляет о своей «невольной силе».