Эволюция коллективного образа премии «Поэзия»

Принято считать, что премии помогают читателям сориентироваться в огромном мире современной литературы. В случае с поэзией это работает не так хорошо, как хотелось бы. Крупных брендов вроде Букера или Нацбеста здесь нет, вместо них – локальные мероприятия, в многообразии которых легко запутаться. Поэтов обычно награждают без особого пиара, в узком кругу специалистов. Там же обсуждают и всё самое интересное: почему дали именно ей или ему, кого обошли вниманием и как теперь жить дальше.

На этом фоне премия «Поэзия» выгодно отличается своей открытостью. Во-первых, она вручается лишь в третий раз и не успела стать предсказуемой и скучной. Во-вторых, соревнуются не подборки или книги, а отдельные стихотворения, на чтение которых элементарно уходит меньше времени. В-третьих, «Поэзия» отходит от привычной схемы «длинный список – короткий список – лауреат(ы)» – лучшее стихотворение выбирают сразу из ста, и возникает ощущение равенства шансов для множества максимально непохожих друг на друга авторов. Эксперты премии публично рассказывают о том, за кого они проголосовали, а список, в котором публикуют претендентов (премиальный лист), становится чем-то вроде сборника современной поэзии, её моментальным снимком или срезом.

Коллективный портрет современного поэта

Именно премиальный лист, а не объявление лауреата – главное событие премии «Поэзия», что вполне естественно. Трудно судить по одному стихотворению даже о поэтике отдельного автора и уж тем более – о состоянии поэзии за прошедший год. Кроме того, когда в жюри премии оказываются литераторы с противоположными эстетическими взглядами, победителем чаще всего будет компромиссная фигура – поэт не слишком традиционный и не слишком новаторский, то есть средний. Но корпус текстов, отобранных членами профессионального сообщества, кое о чём говорит. В первую очередь о том, каким оно привыкло себя видеть.

Премиальный лист «Поэзии» – не «золотой фонд», а скорее коллективный портрет или собирательный образ поэта, выражение лица у которого постоянно меняется. В чертах «Поэзии» за 2018 год много человеческого: 39 текстов из 100 так или иначе касались личных, интимных переживаний, воспоминаний. Разделили победу в первом сезоне тексты Екатерины Симоновой и Дмитрия Веденяпина, в которых личное выражено наиболее внятно и доступно, а художественное высказывание изложено самым очевидным образом:

Тебя не будет, тебя не будет, тебя не будет, –

Подпрыгнул как-то в своей кроватке дошкольник Изя,

Ладошки взмокли, губа трясётся, глаза как блюдца,

Один на целом-прецелом свете во мраке жизни.

Настало утро, и мальчик Изя и все проснулись.

Вот солнце светит, вот папа ходит, вот мама гладит.

Ночные страхи вдруг расступились, перевернулись

В какой-то дикий теду бе нябет, теду бе нябет.

(Веденяпин)

В итоге

смерть даёт нам не меньше, чем жизнь:

законченный образ, историю,

которую нужно однажды рассказать,

чтобы не сойти с ума.

(Симонова)

Под те же критерии подходят стихотворения и Нади Делаланд («Ребенок с возрастом перестает нудить, / требовать, чтобы ему уступили место в маршрутке, / понимает, что мамы нету, что он один, / что она умерла, что какие шутки»), и Олега Дозморова («Жизнь, как у гиппопотама, / одиночество и травма / каждого здесь ждет. / Человек – урод»), и многие другие. При этом в меньшинстве оказались не только сложные тексты, требующие расшифровки, но и прямые политические манифесты, не менее прозрачные, чем тексты победителей.

Поэзия как искусство возвышенности

Магистральная тема «Поэзии» за 2019 год (25 стихотворений) – творческая саморефлексия. Тексты о том, каково быть поэтом и видеть «грамматику света». «Впадая в прелесть легкого письма», как же не поведать о «потерянной ноте», которая «звенит, звенит, звенит / иголкой в облаках», «ангельском зрении» и звуках, что «подкрадываются как небесные удочки». По понятным причинам такая поэзия в первую очередь интересна самим авторам, ведь она проговаривает сакральный, «возвышенный» статус их речи. Причем «возвышенность» не следует понимать примитивно, как, например, выбор лексики – она именно в позиции «на возвышении», над условным множеством людей. Ироническое осмысление сакральности поэзии в премиальном листе тоже встречается (например, у Анны Аркатовой и Владимира Козлова), но очень редко.

Забавно, что победивший текст Юлия Гуголева нарочито неэстетичен, звонко-ангельское комильфо небесных удочек тут и не ночевало. Но сюжет выдает все ту же «возвышенную» оптику: поколение «отцов-мучителей и дедов» тащит лирического героя в «стожопое оно» общественной бани, а тот благородно взирает на него с высоты нового, свободолюбивого мироощущения («отец бубнит, что мы – другой разряд. / Что проку спорить с ним? – все верно: мы – другой»):

А шайка наша – деды и отцы.

Какие ж все-т’ки взрослые – лжецы!

Иначе для чего им это нужно,

чтоб человек, который и не жил,

под пиво с воблой (чисто рыбий жир!),

сидел, потел и крякал с ними дружно:

Как вкусно! Как прекрасен этот мир!

Кончается стихотворение фразой «миром правит ложь», и образ «невольника чести» сияет с новой силой. Кстати, у «стожопого оно» Гуголева и у «жадной толпы» Лермонтова есть интересное сходство: оно (как любое «быдло») – всегда не ты. В конечном счете, тема творческой саморефлексии позволяет не только подчеркнуть свой статус и продемонстрировать навыки высокого письма, но и противопоставить себя воображаемому большинству – существу, которое можно тыкать палкой в бок без всякого реального риска.

Поэзия как политика

В этом году в премиальном листе «Поэзии» произошла революция: рискованные, политически заряженные стихи впервые потеснили и герметичные тексты о природе поэзии, и ностальгические элегии. Главный мотив – ощущение тревоги, и вместе с тем – готовность к борьбе. Больше половины текстов из ста посвящены противостоянию внешней силе (государству, обществу, патриархату и т.д.) Другими словами, поэты уверены, что «за ними пришли» – или скоро придут.

В общем масштабе политических преследований эпизодов с поэтами немного. Присвоение статуса иноагента Татьяне Вольтской и арест Кирилла Медведева вызвали резонанс в литературной среде, но связаны, кажется, с их внепоэтической активностью. Михаил Жванецкий как-то сказал, что фраза «есть на телевидении одна хорошая передача» звучит как донос. Фраза «есть один хороший поэт» пока, слава богу, не производит такого эффекта. Кажется, у тревоги другая природа: поэты убеждены, что их исключительная способность воспринимать реальность и облекать ее в слово нуждается в защите прежде многих других вещей.

Местами премиальный лист «Поэзии» за 2020 год напоминает сборник наглядной агитации: «поставьте в Петрозаводске памятник педофилу / господи всю жизнь помнить это лицо / он уже есть во мне на всю жизнь / можно поставить на площади Ленина» (Л. Юсупова), «Как голое тело сжигает подростка, / стране отключили мозги» (Г. Аросев), «мы живём в россии / состоящей из снега и пыток / гостеприимства и пыток / книжных магазинов и пыток» (К. Шавловский), «для чего они / злые сырые записки / если Маруся отчизна не любит меня?» (Т. Скарынкина). Равнодушие окружающих становится формой насилия: «вы должны сделать всё возможное, / чтобы убить всех, кто хочет, / чтобы вы были в хорошем настроении» (А. Черкасов), «когда торчит из глотки трубка / и раздуваются меха, / какого вам ещё стиха» (О. Аникина). Со многим из этого я готов согласиться. Но не странно ли стыдить тех, кого изначально не признаешь равным себе?

Защищать поэзию, безусловно, нужно, даже если она вам не близка – хотя бы как форму свободы слова. Но хочется знать, за что вписываешься. Оппозиционный политик, например, публикует программу, и его последователям понятно, ради каких идеалов они рискуют. А в чем сегодня основная идея современной русской поэзии? И кто имеет право ее формулировать?

Феминистская поэзия (чьи представительницы каждый год исправно попадают в премиальный лист) вроде бы так и делает: декларирует идеи и концепты прямо в стихах. Но, как показывает сборник «Поэтика феминизма», даже для нее взаимоотношения с каноном важнее взаимодействия с обществом. В одном параграфе идеологи фемпоэзии долго рассказывают о ее глубокой связи с историей литературы и другими видами женского письма, уже в следующем – энергично от них открещиваются, и до вопросов, действительно волнующих миллионы женщин, доберется только самый упорный читатель.

Статус поэзии как последний рубеж

При нынешнем состоянии поэтической среды единственная концепция, которая объединяет все ее сегменты – сакральный статус поэзии. Кроме идеи собственной исключительности, сообщество поэтов ничего особо не предлагает – для возникновения широкого интереса к поэзии (и, как следствие, сопереживания ей) этого недостаточно. Формула «поэзия + политика», во-первых, устраивает далеко не всех, во-вторых, хороша пока только в теории, а на практике второе все время заслоняет первое.

Взаимное недоверие между непоэтической средой и поэтами («взаимное аутсайдерство», по остроумному выражению Евгении Вежлян) в условиях общей угрозы, под скрип загибаемых скреп не ослабевает, а наоборот – усиливается. Премиальный лист «Поэзии» за 2020 год – важный с исторической точки зрения документ, потому как наглядно это демонстрирует. И ровно по той же причине не имеет значения, кто победит – впрочем, прошу заранее принять мои поздравления.