Майка Лунёвская. Насколько люди могут быть целы
Prosodia публикует стихи финалиста премии «Лицей» Майки Лунёвской в сопровождении ее графики, мир которой сильно связан с поэтическим.
Чем это интересно
Справка о Майке Лунёвской
Майка Лунёвская (творческий псевдоним) родилась в Тамбове, но уже в три года переехала в областное село Первая Березовка, где живет до сих пор. Окончила Тамбовский государственный технический университет по специальности «юриспруденция». Работала помощником аудитора, оператором аттракционов, бухгалтером. В 24 года поступила в Воронежскую государственную академию искусств на театральный факультет, но не проучившись и года, ушла из академии. Работала артисткой в детском гастролирующем театре, юристом. Сейчас занимается сельским хозяйством. Финалистка премии «Лицей» в 2024 году. Стипендиатка Фонда СЭИП по результатам Форума молодых писателей (2021, 2022, 2023). Публиковалась в журналах «Знамя», «Юность», «Наш современник», «Эмигрантская лира» и других изданиях. Выпустила музыкальные альбомы «Сад», «Пустота» и несколько EP. Увлекается графикой. Живёт в селе 1-я Берёзовка (Тамбовская область).
***
Сначала мы поехали смотреть
на воду (не ушла ли половодка),
потом пошли на кладбище смотреть
(на рост травы и надо ли грести),
а после я уехала бросать
на землю абрикосточки от лета,
чтоб вырос сад среди больших полей.
И синее, почти как изолента
(что держатся два ястреба на ней),
лежало небо, брошенное в воду.
***
У бабушки волосы длинные, ниже пояса.
Она пробует их расчесать, но болит рука.
Я помогаю и разделяю волосы,
гребнем веду, прижимая его слегка.
Под руками река разделяется в три потока,
и один за другим сливаются в общем русле.
За девяносто лет река обмелела, и только.
А волны в ней остаются.
***
Я не помню, то ли трактор,
то ли был комбайн колхозный,
был он красный или ржавый,
год какой, распад державы,
я не помню, но талоны
точно были, газ в баллонах,
в трубах газ не проводили.
Мы на тракторе играли,
залезали на подножку,
на колёса залезали
и в кабину вроде тоже.
Не брыкался, а покорно
он стоял с детьми на шее,
и оранжевые зёрна
в животе его лежали,
и подшипниковый шарик,
и шнурок для украшенья.
Был не грустный, а серьёзный,
молчалив, но не печален,
он последний зверь колхоза
на развалинах развалин.
Не осталось и скелета,
может бродит призрак где-то.
***
Я была патриотом, когда это было немодным.
На стиральной доске никто не хотел играть –
стыдно стоять с доской в шумовом оркестре.
Мы пели народные песни перед народом:
тысяча зрителей в парке на Дне района,
мамой сшитые сарафаны, пайетки-блёстки
(постеснялись бы так выступать иные подростки,
в этом возрасте всё же думаешь о другом),
я думала, как не забыть слова.
Потому что мой папа работает худруком.
Я пою. У меня под платком белые рукава.
У меня алюминий в руке.
– А играешь на чём?
– На реке.
Это волны под ложкой гремят на стиральной доске.
***
мой дед сажал и сам сушил табак
и сам крутил цыгарки из газеты
а то что был тяжёлый на кулак
не я должна винить его за это
рабочая одежда тёмно-синяя
фуражка непременный атрибут
советское наследие насилие
живи свой час пока не отберут
его отец пришёл с войны и бросил
из дома всё что нажито забрал
и с той поры мой дед его не видел
и напоследок я не знаю что сказал
в четырнадцать на равных с мужиками
он брёвна заработал для семьи
какими обладая кулаками
(здесь пауза чтоб глянуть на свои)
прости что я любимейшая внучка
за бабушку вступилась и калоша
летевшая в неё в меня попала
что я тогда обиделась навечно
отказываясь дедушку любить
прости меня мой дедушка любимый
единственный поскольку умер позже
и я тебя
люблю тебя
я тоже
я больше на тебя не обижаюсь
***
дорогой тариф у здешнего колеса
я прошла пешком бо́льшую часть пути
не тамбовский волк берёзовская лиса
в темноте глаза и страшно вперёд идти
год или два назад в этой же полосе
вынужденно присев ближе к березняку
я смотрела в глаза мёртвой уже лисе
посреди берёз лежала она в снегу
и бежала с гусём в зубах под немой горой
и свою стерегла нору у ольшанских вод
и бросалась под бампер нивы огненной головой
шла за мной шла за мной шла за мной
и ещё идёт
***
Я не нуждаюсь в том необходимом,
что для других опора и углы.
Весенний сад пропах, как куртка дымом,
и звёзды прогорели до золы.
Как яблони стоят и смотрят мимо,
и не бегут на звук бензопилы,
так я стою цела и невредима,
насколько люди могут быть целы.
***
Абрикосы стоят по щиколотку в воде,
я стою в нигде, подсчитываю шаги.
У земли небольшая корка на животе,
куры скребут и дёргают корешки.
Скоро трава подпрыгнет и свет впитает,
с этой земли не вывести лебеду.
И на мой вопрос: «Чего тебе не хватает?»
я стою в саду и жду, что сама взойду.
***
хотя и неприметная вода
но можно подойти – вокруг полого
и можно пить – ничто не угрожает
мне кажется косули здесь недолго
стояли а теперь вот я стою
и обернувшись узнаю что дятел
меня как человека не заметил
что для него я звук соседней жизни
которую не хочешь представлять
скрипят стволы вдали собаки лают
а ветер носит в сумке пух озёрный
и зонтики разбрасывают зёрна
и скромен свет но всем его хватает
***
Путь муравьёв – пунктир
через кору и кожу.
Мне доверяет мир,
я доверяю тоже.
«Не убивай меня», –
не говорит, но слышу.
Жёлтый цветёт синяк
вверх по стволу и выше.
Читать по теме:
Георг Гейм. Кадастровая контора
Прежде чем увидеть свет, рукопись «Кадастровой конторы» пролежала в чемодане полвека, текст остался известен только специалистам. Между тем, цикл показывает, что поэзия экспрессионизма могла быть и смешной, и саркастически злой, и рефлексирующей над своими же собственными приёмами и образами. Перевод с немецкого и вступление — Антона Чёрного.
Владимир Кочнев. По краю осенней гибели ползет стрекоза
Prosodia публикует ясные верлибры Владимира Кочнева из Перми — в них пытается найти себе место человек, превращенный в маргинала миром социального абсурда.