Тая Ларина. Есть вещи пострашней других вещей

Чем это интересно

Поэзия Таи Лариной психологически очень точна, причем перед нами доведенная до предела психология индивидуалиста, чей портрет становится портретом коллективным, оснащается историческими деталями общей памяти. Итоги эксперимента над личностью, попадая под увеличительное стекло поколенческого подхода, обнажают не только свою безжалостность, но и абсурд ловушек, расставленных индивидуализмом. «Мы пишем, пишем, пишем свою историю. / И просто не успеваем её читать». Надо заметить, что в этих ловушках сознание поэта могло бы и остаться, но оно находит из них выход.

 

С жанровой точки зрения, поэзия Таи Лариной, устроена как смесь форм, которые нечасто друг с другом встречаются. Аналитическая элегия исследует переживание лирического я во всей их сложности, историческая элегия интересуется эпохой, но иногда остается глуха к индивидууму. А здесь эти два типа элегии образуют общее, интересно устроенное пространство.

  

Справка о Тае Лариной

 

Родилась в 1987 году в Москве. Окончила Литературный институт имени Горького и МГППУ. Лауреат молодёжной премии «Триумф» (2009), лонг-лист премии «Гипертекст» (2022), лонг-лист премии «Лицей» (2019, 2020, 2023). Участник Форума молодых писателей (2020). Публиковалась в «Литературной газете», журналах «Юность», «Новая Юность», «Нева», «Интерпоэзия», «Кольцо А» и др. В 2020 году вышла книга «Закон радости» (издательство «Стеклограф»).

  

***
В несуществующем две тысячи седьмом
мы были счастливы, а главное, мы были
двадцатилетними настолько, что сегодня
почти что неприлично вспоминать.
И музыку мы слушали такую,
что вспоминать сегодня неприлично, –
там вечно все страдали от чего-то,
и в каждой песне было про войну.
Такую, безопасную, конечно,
вот например, с любимым человеком,
с самим собой, с проклятыми «другими»…
Тогда-то это всё и началось.
В две тысячи седьмом светило солнце.
Я помню этот свет, такой беспечный,
он заливал проспекты и бульвары.
Мы в этом свете были лучше всех.
Сияла золотая неизвестность,
И мы в неё шагали и смеялись.
И музыка в наушниках играла.
«Смотри, я на тебе, как на войне!»

 

***

«Здравствуйте, Анна. Пишет Вам Мироздание.

К нам обращения сыплются отовсюду:

Просят советов, знаков и указаний,

Требуют помощи и ожидают чуда.

Просьбы приходят устные и в конверте,

Бланки и формуляры, обрывки писем,

Записи диктофонные (уж поверьте),

Эти бумажки жжёные (вот сдались им!).

Мы отвечаем всем. Это очень важно.

Женщинам в возрасте, юношам мускулистым.

Тут на неделе кораблик пришел бумажный —

Мы приглашали стороннего специалиста.

Блеклые распечатки на оборотке,

Жалобы, петиции, обещания…

Но и у нас бывают недоработки.

Так, на последнем пятничном совещании

Выяснились внезапно такие факты,

Даже сказать неловко, так это странно…

Мы за работой не замечали как-то:

Вы нам ни разу не написали, Анна.

Все ли у вас в порядке? Мы ждем ответа.

Может быть, что-то нужно? Пишите! Либо...

Просто скажите вслух. Мы услышим это».

Анна кладет письмо, говорит: «Спасибо».

 

***

За стенами всеобщего детсада

нет ничего – какой-то гул и дым.

Спасает лишь высокая ограда

с плакатом про дорогу молодым.

Спасают лишь засовы на воротах,

Щеколда на калитке, тихий час.

У взрослых очень важная работа.

Как хорошо, что взрослым не до нас.

Под одеяло прячусь с головою

и кажется, от страха не дышу.

Пусть лучше волк за окнами завоет.

Но в щели лезет только белый шум.

Безжизненный, безжалостный, прохладный,

он заполняет всё пространство тут.

Бояться больше нечего, и ладно.

И вечером за нами не придут.

 

***

В Америке убивают чёрных, в России – белых.

Двадцатый век начинается как попало.

Но нам до этого нет никакого дела.

Мы глядим устало.

Не предлагай нам чужих ошибок, чтобы учиться.

Ты знаешь, что на это мы не способны.

Случится только то, что должно случиться.

Мы всё опишем тщательно и подробно.

Не призывай добрее быть и умнее.

Нам нужен враг. Пусть он будет, к примеру, красный.

Мы столько лет ненавидели, что умеем

лишь ненавидеть. Время не трать напрасно.

Любовь – это замечательно, но любовь и

прочая ерунда не заменят пули.

Мир слишком тесен, нужно быть наготове,

чтоб нас любовью этой не обманули.

Быть может, с нами тоже случится чудо.

Мы будем ждать его, отмеряя числа

и проводя ритуалы. Ну а покуда

не приставай к нам с муторным здравым смыслом.

 

Тоскуя по небесному санаторию,

все выбирают дело себе под стать.

Мы пишем, пишем, пишем свою историю.

И просто не успеваем её читать.

 

***

Простите, я не с вами, я одна.

Не так уж это страшно оказалось.

Могла бы и привыкнуть, в самом деле,

что нет на свете никаких «своих».

А если очень хочется к другим,

которые всё сразу понимают,

которые всё точно так же видят,

которые не собираясь в стаи,

стоят себе тихонечко в углу,

я просто вспоминаю, что как только

я встану в тот же угол и безмолвно

коснусь чужой руки, нас станет двое.

Что, в общем-то, противоречит смыслу,

что рушит, по идее, всю идею.

Поэтому я к ним не подхожу.

 

***

Теперь, когда мы знаем, что на свете

есть вещи пострашней других вещей,

мы больше не рыдаем в туалете

о том, что «всё не так, не так ваще!»

На грани грандиозного абзаца

(«ни в жисть не пережить такую жесть!»)

мы больше не обязаны казаться

не тем, что есть.

Всё в принципе не так уж плохо было,

но поезд, разумеется, ушёл.

О чём я горевала? Я забыла.

И это, в общем, тоже хорошо.

А слёзы никого и не спасли бы,

и не спасли бы никого слова.

За то, что я могу молчать – спасибо.

Спасибо, что бываю неправа.

А тот, кто вечно прав и точно знает,

куда направить нужно пулемёт,

тот снова ничего не понимает.

И никогда, наверно, не поймёт.

 

 

***

Тридцатилетним детям девяностых

никак не разрешить извечный спор.

Мы в раздевалке меряемся ростом.

Мы меряемся ростом до сих пор.

Мы скачем по обшарпанному залу

с ключом на шее, прыгающим в такт.

Он смотрит вниз и говорит устало:

«Да будет так».

Во что бы то ни стало не сдавайся!

Вперёд и вверх! Вперёд и вверх! Вперёд!

Машины, путешествия, девайсы

(а кто не врёт? Нет, кто сейчас не врёт?)

Ты можешь лучше. Ты сумеешь! Ну же!

Смотри, смотри, мы обскакали всех!

В спортзале духота. А там, снаружи

(закадровый бесчеловечный смех).

 

 

***

Нам нужно любить других

и знать, что у них внутри.

Как в бездну смотреть в них.

Как будто у нас пари:

кто не отведёт глаз,

тот и спасёт нас.

 

Нам нужно смотреть, как

растёт из людей мрак,

и понимать вполне,

что мрак этот не извне,

а прямо из них самих.

И всё же любить их.

 

А выгнется мир дугой,

заполнит нас тьма обид,

На смену придёт другой

и что-то в нас разглядит.

 

 

***

А после прилетели марсиане

(никто особо и не удивился),

смотрели грустно, головой качали,

и быстро улетели по делам.

Такой прекрасный мир был: всё понятно,

ни войн, ни эпидемий, просто люди

дебилами бывают. Ну так это

как будто никому и не вредит.

Мы скоро улетим в открытый космос

отсюда. Потому что здесь ужасно.

Нам можно всё. Нас всюду обижают.

А там нас не обидят никогда.

Мы будем там разбрасывать бутылки,

в космической ночи включать колонки,

чихать друг другу в лица и смеяться.

Мы заслужили счастье наконец.