«Арарат» и К°: об одном стихотворении Евгения Рейна

Стихотворение Е. Рейна «Арарат» впервые было опубликовано в февральском номере журнале «Новый мир» за 1996 год [1]. Местом действия этой городской баллады становится «старый» ресторан «Арарат», располагавшийся с 1937 по 1974 годы в Москве в доме № 4 по ул. Неглинной на первом этаже одноименной гостиницы («новый» возобновит свою работу только с 2002 года). Это было не только постоянное место встречи московских армян, но и излюбленный ресторан многих иностранцев и представителей советской богемы – литераторов, андеграундных музыкантов, художников.

Сюжет произведения строится на том, что лирический герой Рейна и его спутник в канун святок 1962 года собираются отужинать в армянской ресторации, расположенной в самом центре Москвы. О сотрапезнике мы узнаем, что «Его уже преследовали. Он / В Москву приехал, чтобы уберечься». Имя второго персонажа, подвергаемого гонениям, намеренно сокрыто и заменено местоимением «Он». Некоторые детали внешнего облика уже позволяют догадываться, кого именно имеет в виду рассказчик: «он рыжеват еще», его лицо «сквозит еврейской простотою / И скромностью такого неофита, / Что в этом «Арарате» не бывал». За наружной скромностью и непритязательностью («На нем табачная проста тройка, / Пиджак, жилет да итальянский галстук») угадывается какое-то особое предназначение этого человека – и рассказчик истории проговаривается об этом тайном знании будущего: «на лице / Нет той печати, что потом возникла, – / Печати гениальности». В этом же ряду оказывается произнесено и имя гонителя: «Его преследует подонок Лернер, / Мой профсоюзный босс по Техноложке, / Своей идеологией, своей коррупцией», – благодаря чему мы наконец понимаем, о ком идет речь: спутник балладного героя Рейна – двадцатидвухлетний Иосиф Бродский, которому еще только предстоит путь становления поэта «конца прекрасной эпохи».

Таким образом, уже в зачине стихотворения нам представлена группа отчетливо выраженных классификаторов рождественского сюжета о бегстве Спасителя в Египет: преследование в «поэтическом младенчестве», бегство в другой город, грандиозность грядущей судьбы, которую только предстоит принять, и, наконец, имя – Иосиф. Согласно Евангелию от Матфея (единственному каноническому тексту, где описан этот сюжет), после того как волхвы, принеся свои дары младенцу Иисусу, не вернулись к царю Ироду, праведному Иосифу во сне явился ангел, повелевший: «Встань, возьми Младенца и Матерь Его и беги в Египет, и будь там, доколе не скажу тебе, ибо Ирод хочет искать Младенца, чтобы погубить Его» (Мф. 2:13). Подтекстовый параллелизм стихотворения с этим фрагментом Евангелия устанавливает следующую систему соответствий: перед нами разворачивается христологический сюжет, внутри которого молодой Иосиф Бродский уподобляется одновременно Иосифу-обручнику и будущему Мессии, а герой Рейна – его биографу-евангелисту.

Топика «Нового завета» просматривается еще в одном эпизоде – сцене разговора двух приятелей за ресторанным столиком: «Он говорит, что главное – масштаб, / Размер замысленный произведенья. / Потом Ахматова все это подтвердит». И здесь возникает чрезвычайно существенная для понимания глубинного смысла стихотворения эквивалентность: Анна Ахматова, в близкий круг общения которой совсем недавно, в августе 1961 года, вошел Иосиф Бродский, уподобляется в тексте Пророчице Анне, которая вместе с Симеоном Богоприимцем первой узнала в беззащитном ребенке будущего Мессию,  когда Иосиф Обручник и Дева Мария со Спасителем пришли в храм, чтобы представить своего первенца пред Господом и принести положенную иудейским законом жертву. Об этом говорится в Евангелии от Луки: «Тут была также Анна пророчица, дочь Фануилова, от колена Асирова, достигшая глубокой старости, прожив с мужем от девства своего семь лет, вдова лет восьмидесяти четырех, которая не отходила от храма, постом и молитвою служа Богу день и ночь. И она в то время, подойдя, славила Господа и пророчествовала о Нем всем, ожидавшим избавления в Иерусалиме» (Лк. 2: 36–38). Этот параллелизм будет впоследствии усилен самим Иосифом Бродским в стихотворении 1972-го года «Сретение», посвященном Анне Ахматовой.

Наконец, в экспозиции баллады намечен еще один весьма значимый для понимания текста ассоциативный ряд: сочетание топонима «Арарат» с мотивом предстоящего подъема («И впереди процесс, с которого и начался / Подъем» – выделено нами, С.К.) создают отсылку к целой группе ветхо- и новозаветных сюжетов о восхождении на Священную Гору.

Во-первых, это сюжет спасения человечества, связанный с образом Ноева ковчега, который был построен ветхозаветным патриархом по велению Бога для спасения от потопа своей семьи и всех животных: когда потоп закончился, ковчег остановился «на горах Араратских» (Быт. 8: 4). И персонажи баллады Рейна могут быть уподоблены обитателям ковчега, которые оказались в числе избранных и пережили «гнев Господень», войдя в состав «нового человечества» и обретя избавление (пусть и временное) и «благодать пред очами Господа» (Быт. 6: 8). В метафорическом смысле они нашли если не спасение, то временное прибежище в ресторане «Арарат» во время декабрьской московской непогоды: «Метель в Москве». Кроме того, согласно Библии, выйдя из ковчега, Ной занялся возделыванием земли, насадил виноградник и выпил вина (Быт. 9: 20). По сюжету стихотворения, вкушение священного напитка из плодов винограда героям и предстоит осуществить.

Во-вторых, этот мотивный комплекс может быть отсылкой к подъему и пребыванию на горе Синай Моисея, беседовавшего с Яхве и получившего скрижали завета для своего народа. Перед первым восхождения на вершину Моисей с Аароном, Надавом, Авиудом и семьюдесятью старейшинами осуществляет жертву всесожжения (Исх. 24: 1–10), после чего в одиночестве «приближается к Господу» и «вступает в середину облака и восходит на гору» (Исх. 24: 18), чем подчеркивается его отдельность и исключительная избранность. При этом все собравшиеся у подножия горы не получают божественного благоволения последовать за Моисеем: «И Он не простер руки Своей на избранных из сынов Израилевых: они видели [место] Бога, и ели и пили» (Исх. 24:11). Таким образом, гости ресторана «Арарат», которые едят и пьют, могут быть уподоблены народу, оставшемуся на сорок дней у подножия Священной горы в ожидании возвращения избранника:

Вокруг кипит армянское веселье,
Туда-сюда шампанское летает,
Икру разносят в мисочках цветных…
Кругом содом армянский. Кто-то слева
Нам присылает вермута бутылку.
Мы отсылаем «Айгешат» – свою.

Кроме того, Моисей был косноязычен, поэтому Бог выбирает ему в помощники брата Аарона служить «его устами» (Исх. 4:16). Как мы помним, Бродский тоже страдал сразу несколькими дефектами речи: «С годами дефекты речи исправились, осталась только картавость, но в силу особенностей голосового аппарата произношению Бродского была свойственна назальность» [2] – и лирический герой Рейна метафорически может быть уподоблен первосвященнику Аарону, сопровождавшему «брата» и переводившему народу волеизъявления Яхве.

Семантика восхождения и преображения на умозрительной вершине поэтической славы адресует нас также и к новозаветному претексту, связанному с восхождением Спасителя на гору Фавор и Его преображением там в присутствии учеников. Об этом событии сообщают все евангелисты, кроме Иоанна: «и преобразился пред ними: и просияло лице Его, как солнце, одежды же Его сделались белыми, как свет» (Мф. 17:1); «и возвел на гору высокую особо их одних, и преобразился перед ними. Одежды Его сделались блистающими, весьма белыми, как снег, как на земле белильщик не может выбелить (Мк. 9:2–3); «взошел Он на гору помолиться: И когда молился, вид лица Его изменился, и одежда Его сделалась белою, блистающею. И вот, два мужа беседовали с Ним, которые были Моисей и Илия; явившись во славе, они говорили об исходе Его, который Ему надлежало совершить в Иерусалиме» (Лк. 9:28–30).

Но в тексте стихотворения этому кульминационному преображению предшествует еще один важный эпизод:

И вот подходит к нам официант,

Подводит человека в грубой робе,

Подвиньтесь – подвигаемся, а третий

Садится скромно в самый уголок.

Этим третьим оказывается армянин из Дилижана, который заблудился в Москве, двое суток не ел и случайно набрел в ресторан со знакомым и знаковым для каждого армянина названием:

Москва вот ужас. Потерялся я.

Не ем вторые сутки. Еле-еле

Нашел тут ресторанчик «Арарат».

Для двух других героев баллады становится очевидно, что здесь он впервые и испытывает чувство неловкости: на фоне богатых и обеспеченных столичных армян («А публика вокруг – что говорить? / Московские армяне – все в дакроне, / В австрийской обуви, а на груди – нейлон») он производит впечатление «бедного родственника» из глубокой провинции: «На нем костюм из самой бедной шерсти, / Крестьянский свитер, грубые ботинки, / И видно, что ему не по себе». И даже на своих соседей по столику он смотрит, «как на мильонеров». Причем, прежде чем произойдет знакомство, подсевшему случайному гостю Евгений и Иосиф предложат разделить с ними трапезу: «Пока не принесли вам – вот сациви, / сулгуни – вот, ты угощайся, друг!».

В знак благодарности Ашот (так зовут случайного знакомого – и двоякая семантика его имени также образует особый подтекст стихотворения: 1) от арм. «надежда этого мира», 2) от тюркского: «не боящийся огня», «играющий с огнем», «перепрыгивающий через огонь») решает угостить своих новых знакомых армянским коньяком, привезенным с собой из Дилижана:

И вдруг Ашот резиновую сумку

Каким-то беглым жестом открывает

И достает бутылку коньяку.

В самом Дилижане в советское время, тем более в конце 1950-х – начале 1960-х гг., не было ни собственного винного завода, ни производства по выкурке коньячного спирта. Рискнем предположить, что герой баллады Евгения Рейна привозит с собой из Дилижана напиток производства Ереванского коньячного завода (ЕКЗ). Вероятнее всего, это не марочный коньяк десятилетней и более выдержки, купажированный самим Маркаром Седракяном: «Отборный» (выпускался с 1901 г), «Юбилейный» (с 1937-го), «Армения» (с 1940-го), «Двин» (первый релиз выдержанного коньяка произошел в 1945 году, хотя поставлялся Уинстону Черчиллю с 1943 года), «Ереван» (с 1947-го), «Праздничный» (с 1957-го) в розничную продажу не поступали и даже для советской партийной номенклатуры являлись большой редкостью. Скорее всего, Ашот угощает Иосифа и Евгения ординарным коньяком «Арарат», который выпускался ЕКЗ с 1955 года с тремя, четырьмя и пятью звездочками – по числу лет выдержки коньячного спирта.

Для смыслового контекста стихотворения это чрезвычайно важный момент: топоним «Арарат», таким образом, упоминается в тексте произведения на уровне заглавия один раз, но подразумевается – дважды: «Арарат» – это еще и наименование напитка, который сближает персонажей баллады. Совместность его вкушения обладает не только объединяющей героев функцией, но и придает судьбе одного из них провиденциальное измерение:

Янтарный зной бежит по нашим жилам,

И спутник мой преображен уже.

И на лице чудесно проступает

Все то, что в нем таится:

Гениальность и будущее,

Череп обтянулся, и заострились скулы,

Рот запал, и полысела навзничь голова.

Иначе говоря, коньяк «Арарат» уподобляется здесь священному напитку, обладающему преображающим человека свойством: он открывает сокрытое от обычного профанного взгляда будущее, дает некое обетование того, что неизбежно должно случится в грядущем. Более того, именно этот мотив корреспондируется с 30-м стихом 9-й главы Евангелия от Луки: «они говорили об исходе Его, который Ему надлежало совершить в Иерусалиме». Это преображение Иосифа Бродского как персонажа баллады в переносном смысле происходит на умозрительной вершине Арарата – и середина стихотворения оказывается ознаменована еще одним христологическим мотивом – неизбежности предстоящих страданий, крестной смерти и торжества победы над ней. Концепт «армянский коньяк» воспринимается в этом тексте Евгения Рейна некоей культурологической константой не только национальной армянской, но и в целом христианской картины мира. В этом смысле топоним Арарат, давший название марке бренди, продолжает выполнять свою символическую функцию, сохраняя в себе значение священной вершины, эквивалентной иерусалимской Голгофе.

Наконец, еще одним подтверждением оправданности такого истолкования текста баллады является ее финальный эпизод: «коньяк закончен» – и с наступлением полночи герои покидают ресторан на Неглинной, задумываясь о предстоящем ночлеге. Рассказчика при этом поражает один факт: во время прощания случайный знакомый Ашот пожимает руку не ему, а именно Бродскому. Тот, в свою очередь, едучи с персонажем Рейна на метро к Ардовым, произнесет всего одну фразу, которая и станет своеобразной кодой всего стихотворения: «Се человек», – подтверждая главную тональность стихотворения и аккумулируя в себе все его основные тематические группы и ряды.

Слова эти тоже евангельского происхождения и восходят к тому новозаветному эпизоду, когда Пилат выводит измученного пытками римских солдат Христа к толпе собравшихся перед преторией иудеев, обращаясь к их милосердию и состраданию: «Тогда вышел Иисус в терновом венце и в багрянице. И сказал им Пилат: «се, Человек!» Когда же увидели Его первосвященники и служители, то закричали: «Распни, распни Его!» Пилат говорит им: «Возьмите Его вы, и распните; ибо я не нахожу в Нем вины» (Иоан. 19:5-6). Слова «се, Человек!» могут быть понимаемы в двояком значении: «с одной стороны, Пилат хотел этим восклицанием сказать, что перед иудеями стоит человек совершенно ничтожный, которому разве только в насмешку можно приписывать попытки завладеть царской властью, с другой, он хотел возбудить в людях, не окончательно ожесточившихся, сострадание ко Христу» [3]. Но в любом случае восклицание Пилата содержат отсылку к образу святой и невинной жертвы, страждущей за грехи всего человечества.

В контексте стихотворения эта фраза получает двойную адресацию: с одной стороны, она характеризует Ашота из Дилижана, который, как и Сын Человеческий, не знает, «где преклонить ему главы», а с другой – самого героя Иосифа Бродского, бездомного, преследуемого завистниками, клеветниками и литературными фарисеями, которые уже замышляют над ним суд и показательную казнь. Оба персонажа узнаю́т друг в друге грядущих мучеников, случайно встретившихся в московском ресторане «Арарат» и совместно испивших «чашу причастия» с одноименным напитком – о чем и оставляет бесценное свидетельство персонаж Евгения Рейна, уподобленный «новому евангелисту».

Список литературы

1. Рейн Е. Арарат // Новый мир. 1996. № 2 (https://magazines.gorky.media/novyi_mi/1996/2/ona-voshla-v-kakom-to-temnom-plate.html). Далее текст стихотворения цитируется по этому источнику.

2. «Меня упрекали во всем, окромя погоды…» К 75-летию со дня рождения Иосифа Бродского // https://penzacitylibblog.ru/index.php/dlya-vzroslykh/item/351-menya-uprekali-vo-vsem-okromya-pogody-k-75-letiyu-so-dnya-rozhdeniya-iosifa-brodskogo/

3. Лопухин П.А. Толкование на Евангелие от Иоанна // https://azbyka.ru/otechnik/Lopuhin/tolkovaja_biblija_54/19.