Максим Семеляк: «Я тоже Егор Летов»

Максим Семеляк (р. 1974) – музыкальный критик, редактор, журналист. Родился в Москве. С 1991 по 1997 годы учился на филфаке МГУ. С 1985 года слушал отечественную музыку, в 1989 переключился на западную, в изучении последней достиг определенных высот. Не знает ни одного классического произведения, имеет весьма смутное представление о джазе, не владеет нотной грамотой. Под влиянием обстоятельств стал сочинять прозаические тексты на разные (преимущественно околомузыкальные) темы и печататься в изданиях «Московский обозреватель», «ОМ», «Интернет», «Дарин», «Ресторанные ведомости», «Русский телеграф», в журнале «Вечерняя Москва». Около семи лет проработал музыкальным критиком в «Афише». Автор книг о Сергее Шнурове и группе «Ленинград».

Prosodia: Ваша книга рассчитана на герметичный «рыцарский орден» тех, кто экзистенциально и эстетически «в теме» или адресована самому широкому кругу читателей? Какие аргументы можно привести для широкой аудитории, чтобы вашу книгу не только купили, но и прочитали?

Максим Семеляк: Мне кажется, ничего специально герметичного в ней нет, да и рыцарство тут сомнительное. Я бы вообще сказал, что это книжка для детей старшего школьного возраста, по крайней мере, я старался ее писать от лица себя тогдашнего, попробовать как-то передать те прошлые, уже почти призрачные ощущения от музыки – отсюда, например, это вполне студенческое обилие цитат. Хотя книжка написана от первого лица и там хватает чисто биографических злоупотреблений, это все-таки не совсем я. Я уже биологически старше, чем Егор Летов когда-либо был – а мне кажется, нелепо, когда один человек в 46 лет пытается на голубом глазу препарировать песни, которые другой писал в 26. «Гражданская оборона» рассматривается здесь как некое коллективное прошлое, не обязательно даже строго исторического свойства. Это нечто вроде того, о чем лучше всего сказал он сам: мы проснемся на другой стороне и, может быть, вспомним. Вся эта книжка – попытка ухватить то самое «может быть». 

Prosodia: Расскажите, что должно окружать человека в детстве, чтобы ему в подростковом возрасте начал нравиться сибирский панк?

Максим Семеляк: Трудно сказать – на своем опыте могу лишь отметить, что никаких специальных технических предпосылок у меня вроде бы не было. У меня было спокойное книжное детство, я слушал себе группу «Аквариум», не пил, не курил, не страдал (кажется) психическими расстройствами и не совершал дерзких поступков. Собственно, эта книжка попытка ответить на вопрос: что со мной не так и почему мне от этого ДО СИХ ПОР так радостно?

Prosodia: Есть ли песня «Гражданской обороны», которая изменила вашу судьбу или стала знаком необратимых перемен?

Максим Семеляк: Ну да, собственно, «Все идет по плану»: я впервые услышал ее в 90-м, кажется, году в переходе метро, по дороге на какие-то подготовительные курсы при университете. Я уже знал, что такая песня существует и считается вроде как главной, но записи пока не слыхал. Смешно, что это и сама по себе, в общем, песня-карикатура, и услышал я ее в карикатурном исполнении какого-то бродяги – но, если можно в моем случае говорить о каких-то откровениях, то это, видимо, оно и было. Вышел я из того перехода несколько другим человеком и с тех пор так и хожу.

Prosodia: Вы были знакомы со своим героем – о многом ли пришлось умалчивать, рассказывая о Егоре Летове?

Максим Семеляк: Ну не то чтобы о многом, но какие-то вещи я оставил за кадром – потому что речь идет о живых людях, а сами истории, грубо говоря, не слишком принципиальные, чтобы их во что бы то ни стало обнародовать.

Prosodia: Какие из «участков бытия» поэтического мира Егора Летова являются для вас наиболее близкими?

Максим Семеляк: Если говорить о формальных признаках, то мне куда ближе его такая сугубо куплетная внятность – ну то есть, грубо говоря, «очередь за солнцем на холодном углу, я сяду на колеса ты сядешь на иглу» – это то, что надо. А всякие там его фирменные виньетки и навороты, типа «белесый сумрак промолчал в рукаве» или «поймали в мешок золотой огурец» кажутся мне построениями довольно искусственными и, во всяком случае, морально устаревшими, но, безусловно, свою роль сыгравшими.

Prosodia: Последние альбомы Летова – глобальные и созерцательные, совсем не бунтарские. Вы, как человек рядом с Егором, что думали тогда по поводу будущего творчества Летова? Будет ли он уходить все дальше от «обязательной войны» в глобальность и «усмешку мудреца» или есть еще шанс на панк-рок?

Максим Семеляк: Шанс не просто есть, точнее был – он же собирался после «Зачем снятся сны» записать альбом совершенно в старом духе: короткие злые громкие песни, частично новые, частично перезаписать старое. До «усмешки мудреца», думаю, ему было еще далековато.

Prosodia: Какое «завещание» оставил нам Егор Летов? Можно ли его уместить в некий императив или поэтическую формулу?

Максим Семеляк: Он, конечно, много чего насоветовал, но если выбирать что-то одно и более-менее «главное», то я бы сказал, что он учил (и многих, думаю, научил) некоему яростному воплощению. Это умение воплотиться путем подключения к какому-то радужному потоку, в котором замешаны тысячи людей и судеб, до которых тебе вроде бы как до луны, и тем не менее воплотиться – значит почувствовать себя с ними если не на равных, то, по крайней мере, делающим общее с ними дело.

Я же и книжку эту, по сути, написал ровно поэтому. У меня была масса веских отговорок, чтобы ее не писать, и как-то я даже себя вполне успокоил на этот счет. И тут однажды мне приснился Егор и типа спрашивает: «а чего ты вообще сидишь и ждешь?» Ну и я как-то во сне все это ему проговариваю, мол, я уже БЕЗ ТЕБЯ не осилю такую настоящую полноценную биографию, это надо опять ехать в Омск и Новосибирск, с кучей каких-то людей встречаться, как-то восстанавливать события, у меня уже на это сил не хватит, и вообще это надо было делать раньше, по меньшей мере, когда еще были живы Кузьма и Лукич. А Егор мне и говорит: «Да пошел ты ... !!! Зачем тебе нужно в Омск и Новосибирск, что ты там не видел? И не надо ни с кем разговаривать, делай как Бог на душу положит! Не можешь настоящую биографию – пиши ненастоящую!»

Ну и я реально проснулся, позвонил Феликсу Сандалову в издательство Individuum и сам (!) предложил ему сделать эту историю. Люди, которые меня знают, с легкостью подтвердят, что это уникальный случай, чтоб я кому-то сам что-то предложил и что-то инициировал. Ну и вот. И это как раз была история про подключение. Я каждый раз вспоминаю: вот как человек в 1986 году черт знает где, на окраине земного шара, в собственной комнате, не умея в дежурном смысле ни петь, ни играть, ни записывать, берет вдруг и, путем бесконечных наложений, в одиночку сотворяет какую-то невообразимую со всех точек зрения ересь. Как ему было не страшно – я в данном случае даже не КГБ имею в виду, а просто как это в принципе возможно – ни с того ни с сего встать и сказать: я тоже Сид Барретт, я тоже Артур Ли, я тоже далее по списку. И в этом смысле книжка – не более чем робкая попытка прошептать: я тоже Егор Летов.

Prosodia: Говоря о сибирском панке, нельзя не вспомнить о Мирославе Немирове, который объединяет контркультурную среду Тюмени и Ростова-на-Дону. В 2014 году вы выдвигали его книгу «Большая тюменская энциклопедия» на премию «Национальный бестселлер» – скажите, в чем, по-вашему, ее основные достоинства?

Максим Семеляк: Там достоинств масса, но если выбирать что-то одно, то, мне кажется, сама идея такой пост-борхесовской каталогизации есть нечто уникальное в наших краях и выходящее далеко за рамки привычного контркультурного образа Мирослава Маратовича. Я бы сравнил этот текст с романом Жоржа Перека «Жизнь способ употребления» (фр. La Vie mode d'emploi), где на сотнях страниц описывается вообще все, что связано с одним жилым домом Парижа. Иными словами, немировская энциклопедия – это большой жест русского литературного постмодерна, который не то что на «Нацбест» – на британский Букер следовало бы выдвинуть.

Prosodia: Уже несколько лет исследователь рок-поэзии Юрий Доманский ведет в Российском государственном гуманитарном университете «Летовский семинар». Гуманитарии разных направлений – от филологов до социологов – исследуют творческое наследие представителей сибирского панка. Знакомы ли вы с этим опытом и насколько, по-вашему, продуктивна такая работа?

Максим Семеляк: Да, знаком и читал соответствующие сборники, отношусь с большим уважением и иногда с завистью, поскольку я сам филолог по образованию, но за годы занятий куда более поверхностной журналистикой я уже, конечно, напрочь растерял соответствующие навыки, и столь тщательный анализ текста мне уже не произвести. Другое дело, что я привык относиться к сибирскому панку в первую очередь как к музыкальному (звуковому, если угодно) феномену, мне сложно воспринимать эти тексты как нечто самостоятельно-бумажное, хотя такой потенциал в них, конечно, есть – особенно если учесть, какой простор для интерпретаций они дают (что, собственно, мы и наблюдаем на материалах «Летовского семинара»).