Ободок от свечи вчерашней: о новой книге Веры Зубаревой

Вера Зубарева. Между Омегой, Альфой и Одессой: Трамвайчик-2. — Idyllwild, CA: Charles Schlacks, Jr. Publisher, 2022.

Вера Зубарева – Ph.D. Пенсильванского университета, поэт, прозаик, литературовед. Публиковалась в «Знамени», «Новом мире», «Дружбе народов», «Неве», «Арионе» и других российских и зарубежных журналах. Первая книга стихов «Аура» вышла с предисловием Беллы Ахмадулиной, одна из последних – «Об ангелах и людях» – с послесловием Ирины Роднянской. В 2021 году издательство «Эксмо» выпустило повесть в рассказах «Ангел на ветке», и в том же году была опубликована литературоведческая работа «Слово о полку Игореве: новый перевод с комментарием».

Поэзия Веры Зубаревой оперирует воображаемыми предметами. Она берет их не из окружающей ее жизни, а из памяти, в которой слились прошлое в Одессе и русская литература с ее устойчивыми образами. Силой любви и памяти поэт выстраивает вторую реальность из тонких материй снов и воспоминаний. Первое же стихотворение — камертон для того, чтобы и читатель сонастроился этой деятельной мечтательности, принял правила игры. Да, мы уже давно не пишем перьями, не окунаем их в чернильницы, и что с того? Реальность, созданная и сохраненная сознанием Зубаревой, ведет свой отчет от чернильницы классической русской литературы, это тот Грааль, который необходимо внести с собой в будущее. 

Но если начинать стихотворение с чернильницы, то невозможно оставить его без свечи, такого же важного атрибута поэзии. Хотя бы без ободка «от свечи вчерашней». И этот ободок — с одной стороны, выгоревшая почти до плоскости свеча, а с другой — световой нимб вокруг ее пламени. Ангельский, сопровождающий, хранящий — свечу, книгу, Веру, Одессу. 

Во втором стихотворении трамвай трансформируется в поезд, и жизнь предстает как долгое странствие, в котором реальность смещена в сон и воспоминания:

А в следующем стихотворении о спящем в поезде воображаемая реальность закрепляется:

Но указать местонахождение рая в пространстве сложно: 

Приходится картографировать душу стихами. 

Однако рай, в который так хочется вернуться, оказывается неспокойным местом:

Ветер в городе,

на море шквал,

по всем каналам

штормовое предупреждение,

всё перекраивается,

трещит по швам,

спутаны злые и добрые гении.

Стихийное бедствие и социальные потрясения сливаются в один страшный, низвергающийся на город поток. Возникает аллюзия на «Двенадцать» Блока:

Ветер, ветер…

Где Блок,

Где Бог…

Город уже не тянется к истине.

Город измучен,

Город продрог...

Буря, социальная и погодная, все равно находит разрешение в искусстве. Жизнь становится морским этюдом, замирает, отдаляется, хранится на чердаке памяти до следующего погружения в сон или в другое измененное состояние сознания — вдохновение. И вот уже

Море зализывает ожоги с торцов.

Городу снятся мёртвые как живые.

Город бормочет на языке отцов

которыми

выложены

мостовые.

Стихи, выстроенные в продуманном порядке, рассказывают свою историю, дополняют, усиливают друг друга, вступают в диалог, иногда перебивая по-одесски. Последовательность текстов в книге складывается в отдельную сюжетную линию, ритм которой задает «Прибой в двух остановках от…». 

Книга полна сквозными, эволюционирующими образами. Автор их постоянно уточняет, трансформирует. Так, невод, появившийся в самом начале, превращается в «сплетения памяти-невода», ретроспективно поясняя и проясняя себя. Водная стихия приобретает черты книги, написанной о себе: «морей-мемуаров», посланий в бутылке: «Волны катятся, словно пустые бутылки / Это я их сама с побережья другого отправила, / А теперь вот встречаю у сна на развилке», колонки, песен, плачущего Синбада-морехода.  Трамвай становится поездом, автобусом в Вену, домом — старым или «поставленным на якорь», а значит, немного кораблем, бабочкой, собственным телом поэта. Сон — тоже многоликий ускользающий Протей: и единственная реальность, и мечта, и самое прочное вещество: «Дом поставлен на якорь./ Якорь отлит из снов./ Крепче стали их сплав». И все это — в бесконечном кружении и становлении, в состоянии начала Творения, которое Вере удается ухватить, не останавливая, не умерщвляя.