Владимир Салимон: что-то непоправимо-дачное

Стихи как подушка безопасности

Однажды Владимир Салимон нашёл себя в жанре стихотворной миниатюры – и на долгие годы удобно в нём устроился: без конца и без краю выдавал свои пустячки, рождённые по поводу и без повода – просто из постоянного желания говорить. Причем ни к кому не обращаясь. Даже такая вот картинка в моем воображении сложилась: сидит себе автор с гостем в садовой беседке, попивая чай либо что покрепче, смотрит по сторонам, останавливает на чём-нибудь свой добрый улыбчивый взгляд, переводит его в никуда – и всё наговаривает, наговаривает что-то с недолгими паузами, зная, что никто не перебьёт.

Есть интересное место в записках Диогена Лаэртского. Один говорун, докучавший Аристотелю, спросил его: «Я тебя не утомил?» На что философ ответил: «Нет, я не слушал». А вот Салимон будто и не задается такими вопросами: монолог поэта может продолжаться и в одиночку, при отсутствии гостя, уверенного, что, отлучившись на время, он ничего не потеряет.

И всё-таки эта уверенность – ложная. У стихов Салимона какая-то особенная энергетика; сказать, что «он умеет создавать настроение» – мало, но и сказать, что «способен рождать глубокие чувства» – тоже нельзя. Здесь нужна какая-то иная формулировка, какой-то особенный подход. Мне хочется, чтобы поэзия во мне будила нечто, а не была «понятной и узнаваемой»; так вот – у Салимона нет ничего узнаваемого (в смысле «угла зрения»), он способен будить, и то, что он будит, можно назвать, пожалуй, философским настроем.

                  * * *

Смысла нет в продолжительном пьянстве,

но с друзьями сходясь за столом,

мы о времени и о пространстве

рассуждаем под острым углом.

Каждый знает, что времени нету.

Но иные пришли времена

и со временем канули в Лету –

друг за дружкой – отчизна, страна.

Вот и я превратился в руину

незаметно у всех на виду,

начал шаркать ногами, гнуть спину

и дремать на скамейке в саду.

Стихи Владимира Салимона – своего рода «подушка безопасности», они «работают» на снятие напряжения и словно говорят: не грузите никого ничьими проблемами, старайтесь просто радоваться тому, что видите – например, хлипкой зиме:

Настроение предновогоднее

чтобы ничего не омрачало,

ветром разноцветное исподнее

на верёвке бельевой качало.

Почему-то становилось весело,

глядя на трусы и майки наши,

несмотря на крошево и месиво

под ногами зыбкой снежной каши.

Здесь, действительно, «настроение»; стихотворение словно призывает и нас немного развеселиться. А вот в другом стихотворении, пожалуй, уже философия, уже позиция, взгляд на мир во всех его подробностях – на мир, в котором нет разделения на великое и малое, – и даже на замеченное и незамеченное; значительно всё.

С парапета снег обрушился,

словно кто-то дёрнул за верёвочку.

Кто, заметить я не удосужился,

потому что водки выпил стопочку.

Я успел заметить только самое,

может быть, совсем неинтересное –

солнца луч, пройдя оконной рамою,

поутру явил знамение крестное.

Поэтика лишних слов

Владимир Салимон – это, пользуясь выражением Юрия Казарина, «поэтика лишних слов»; поэтика не важного, не обязательного, поэтика отсутствия глубоких мыслей, поэтика ровного настроения. В ней есть что-то непоправимо-дачное и невозмутимо-благодушное, словно автор в процессе стихосложения поглаживает домашнего кота, расположившегося на коленях.

В сущности, Салимон – поэт без темы, поэт картинок, случайных фотокадров, неуправляемо возникающих ассоциаций – из русской природы, из личной жизни, из книг и даже, как ни удивительно, из сферы политики. И ничто ни с чем у него не конфликтует; одна мысль переходит в другую, третью; то есть первая-вторая строка каждого стихотворения лишь задает ему интонацию (впрочем, интонация у Салимона всегда монотонно-одинаковая, нередко с обыгрыванием литературных штампов), но не определяет чётко очерченного содержания. Вот, к примеру, такая картина: пробегает поезд, мелькают лица в вагонных окнах; далее нам сообщается, что вовсе не важно, кто именно едет в этом поезде:

Какое все это значенье

имеет, если рощи голы,

как в милом мне стихотворенье,

почёрпнутом из курса школы.

Очень забавно мне было увидеть сборник «Право на молчание», вышедший в 2017 году в издательстве «Воймега»: в нём есть все, кроме молчания, и более того – автор вдруг перешёл в нём на длинные стихотворения! По характеру они ничуть не изменились; увеличение объема ничего в них не привнесло: строки можно убавлять, можно наращивать – ничего качественно и впредь не изменится. Но привыкнув к Салимону, от него уже невозможно «отвязаться»! В чём обаяние его скромных поделок? Оно – в этой самой его тихости тона, тихости жизни, в несуетности ее, в безгневии, беззлобности. Стихи ни о чём не размышляют, не рассказывают, не информируют – они просто есть. Как есть воробей, «что скачет по дорожке», есть «земля в клубах тумана», есть и «лиловый, как песок в пустыне, снег, / что в сумерках лучится и сверкает»; есть «угол сада, освещенный солнцем»… И есть вечное торжество русской литературы:

Словно я в похоронной процессии

все иду, и иду, и иду,

хоть не верю в смерть русской поэзии,

в глупость всякую и ерунду.

Я не верю, что жизнь наша кончена.

Смерти я не боюсь, как огня.

Нет, не тем голова заморочена

в эти хмурые дни у меня.

Я не думаю, что положение

безнадежно настолько у нас.

Вот о чем мое стихотворение,

мой не слишком веселый рассказ.

 

Владимир Салимон пишет так много, что иногда «выходит» большими книгами. Однако тонкие всё же смотрятся органичнее. Писать о любой «новой книге» этого автора затруднительно: все похожи, ни одна не лучше и не хуже другой. Они показательно просты и необязательны; иногда я их воспринимаю просто как упражнения в нехитрой рифмовке (особенно Салимон узнаваем по его любви к прилагательным, которые он часто для этой цели и употребляет, «привешивая» их к существительным). Из-за того, что поэт пишет «просто так», ни о чем и ни для чего, словно бы между делом, в улыбчивом расположении духа, иногда в его стихах не хватает сердечного участия – там, где его ожидаешь, – как например, в стихотворении о наших братьях меньших:

Подкармливать собак бродячих

не для того, чтоб подружиться,

но, если мы сыграем в ящик,

чтоб их поддержкой заручиться.

Подайте голос, Шарик с Жучкой,

за тех, кто кормит вас колбаской,

хромого пса с плюгавой сучкой

не обделил любовью братской.

Подайте за меня голос, а я вам за это колбаски дам – не слишком ли легкомыслен такой посыл?

 

Поэзия, следи за пустяком

 

Но что поделать: стихи у поэта вроде бы и не претендуют на нечто значительное; они непрерывно пишутся и пишутся, как подённые заметки, читаешь – и тонешь в их количестве, теряя фокус. После пяти-десяти страниц я начинаю уже воспринимать их не отдельными стихотворениями, а сплошным речевым потоком. Иногда даже возникает впечатление, что поэт и разговаривает, и мыслит стихами, не владея нерифмованной речью.

Необязательность высказывания я считаю «фирменным» методом Салимона, и ничего в этом плохого нет, это даже замечательно: такая художественная бесцельность перекликается с известными кушнеровскими строками: «Поэзия, следи за пустяком, / Сперва за пустяком, потом за смыслом».

 

Да и время сейчас, если судить по соцсетям, настало особенно нервное: среди людей, некогда друживших (путь и виртуально), нередки ссоры, решительный разлад, нездоровые выяснения отношений… А у Владимира Салимона мир и покой – не благодаря, а вопреки всему, что творится в мире.

 

Ехали в Святые Горы

светлым долом, темным бором,

под шумок, под разговоры

о крушенье мира скором.

 

Ищем в Пушкине спасенье,

когда ветер клонит ивы

в родовом его именье.

Слышны грома переливы.

 

Салимон старается не отступать от природы, в ней он находит то самое «спасенье» и исцеление от тревожного, болезненного фона мегаполиса; и возможно, «грома переливы» здесь не только природное явление, но и образ шума, в котором живут большие города, – шума, который здесь, в Святых Горах (то есть в месте, где повсюду разлита поэзия) воспринимается как бессмысленный и вредный. Вообще, Салимон время от времени нам напоминает, что мы – не только «дети прогресса»:

 

Природа верх взяла легко.

Грозой, пришедшей из-за леса

повержены стопы прогресса

и интернет – дитя его.

 

Во всей округе света нет.

Погасший вдруг, телеприемник

мерцает, словно рукомойник –

иного времени предмет.

 

Добродушие этого автора не имеет пределов; но у него стихи не «добренькие», а скорее мудрые; то есть я хочу сказать, что взгляд его, все наблюдающий, все фиксирующий и все наделяющий немыслимыми образами – образец уравновешенности и даже невозмутимости. Это случай, о котором Василий Ключевский сказал так: «Самый дорогой дар природы – веселый, насмешливый и добрый ум». Например, возмутительно ли видеть где-нибудь в лесу, исхоженном Бианки, Соколовым-Микитовым, Пришвиным, свалку банок и бутылок? Еще как! Но Владимир Салимон лишь грустно вышучивает это безобразие:

 

Бредешь, в отчаянье сбивая

их злобно, словно мухоморы,

и сапогами разгребая

в подлеске мусорные горы.

 

Бог весть, иль нынче сила слова

вконец иссякла, испарилась,

иль что-то где-то нездорово,

душа взяла и прохудилась?

 

Юмор Салимона заключается в самой стилистике, в потребности что-то с чем-то неподражаемо сравнивать: «Номера на вагонах мелькают, / словно в них заключённых везут»; «Как вырезанный из газеты, / пейзаж предзимний бледноват»; «звёздочки подрагивали, словно / в них какой-то вирус поселился»; а при виде белки, повисшей на ветке вниз головой, поэт задается вопросом: «Может, это – звериная йога, / у которой высокая цель: / всякой твари подняться до Бога». Или вот о политике: «В России власть сама собой / берется вдруг, / невесть откуда, / как облачко над головой / в степи последнего верблюда». Похоже на правду: так и происходит; но на этом автор и останавливается, не имея желания вдаваться в детали: не дело поэта погружаться в политику.

 

Очень не хватает в нашей жизни людей с «насмешливым и добрым умом», не хватает таких стихов. А Владимиру Салимону удалось в рамках традиции, при сохранении ясности слога, найти индивидуальную интонацию, свой язык.

 

И когда я говорю себе: всё, хватит, начитался я Салимона! – я обманываю себя. Вот смотрю на его новую книгу – «Выходят ангелы из тени», вышедшую в издательстве «Водолей» в 2020 году – и снова и снова не могу не открыть  на произвольной странице. Попадаю на одно из стихотворений – и не только улыбаюсь, но и восхищаюсь: какой же «стихотворения чудный театр» может поэт создавать из обыденной картины!

 

Чумаз изрядно местный скот,

его мы слышим ахи-охи,

так как пасётся круглый год

он близ обочины дороги.

 

Не нужно думать, будто нам

глядят коровы вслед с тоскою,

понять пытаться по губам,

о чём, спускаясь к водопою,

бормочут.

 

Их туманен взор,

из пасти голубые слюни

стекают струйкой на ковёр

трав, жаром пышущих в июне.

Они витают в облаках.

 

Стада, бредущих по равнине

коров, как миражи в пустыне.

Неподалёку – в двух шагах –

их вымя спелые, как дыни,

мелькают тут и там в кустах.

Справка о поэте

Владимир Иванович Салимон родился 13 апреля 1952 года в Москве. В 1974 году окончил географо-биологический факультет Московского государственного педагогического института. Автор 25 поэтических книг. С 1990 по 2001 гг. – автор проекта, главный редактор литературно-художественного журнала “Золотой век”. Награждён премиями журналов «Октябрь» (2001), «Арион» (2013), Европейской премией Римской Академии (1995); дипломант премии «Московский счет», лауреат Новой Пушкинской премии (2012) и премии «Венец» (2017).