Вячеслав Шаповалов. Поэзия в поисках дома и имени
В 2021 году в издательстве «Русский Гулливер» вышла книга значительного русского поэта Вячеслава Шаповалова, живущего в Бишкеке. В ее центре – уникальный поиск идентичности человеком на обочине метрополии: он одновременно лишен корней и обладает уникальными способностями понимания других культур.

Начать нужно с очевидного, но порой игнорируемого факта: русская поэзия существует не только в России. Помимо поэтов, сознательно эмигрировавших в разные годы, есть и такие, которые никуда и не переезжали, но вдруг в один момент оказались жителями ближнего зарубежья – речь про появление новых государств на месте развалившегося СССР. Конечно, было бы наивно считать, что только после 1991 года русскоязычное население этих стран столкнулось с проблемами самоидентификации и рефлексией о правилах диалога между соседствующими народами, но чем больше проходит времени, тем острее становятся подобные вопросы, тем большую важность они приобретают. В них, как в зеркале, отражается сегодняшняя Россия, состояние ее социума, культуры и политики. По этой причине русские поэты, проживающие в бывших советских республиках, заслуживают отдельного внимания: у них есть необходимая дистанция, чтобы разглядеть то, что изнутри страны не всегда заметно, и уникальный жизненный опыт, позволяющий говорить о том, что большинству незнакомо.
Вячеслав Шаповалов уже многие годы успешно работает именно в этом поле, но его новая книга представляет особенный интерес: и масштабом замысла, и сложностью изображаемого мира, и проговариваемыми выводами о состоянии этого мира. Складывается впечатление, что именно этот труд выступает результатом всех его творческих поисков. К чему же они привели?
Язык как высшая реальность в истории
Вячеслав Шаповалов – поэт, переводчик и литературовед, родившийся и проживающий в Бишкеке. Свой творческий путь начал в 70-х годах, выпустив с тех пор свыше десятка поэтических книг, а также большое количество переводов и научных публикаций. Про Шаповалова принято говорить, что он наиболее полно отразил образ Киргизии в русской литературе, показал сложное переплетение соседствующих культур на территории Центральной Азии Про Шаповалова принято говорить, что он наиболее полно отразил образ Киргизии в русской литературе, показал сложное переплетение соседствующих культур на территории Центральной Азии, а также самоощущение человека, живущего на границе двух разных языковых миров. Об этом он писал еще на заре своей карьеры – например, в сборнике «Кочевье» 1979 года есть такие строки: «два корня двух земель во мне сплелись», «две песни надо мной слетели с уст. / одну пропел урюковый комуз, / другая долетела с русских далей». Подобное сложение корней и песней, обогатив поэтику, в житейском смысле создало проблемы – поэт попал в ситуацию, когда ни в Киргизии, ни в России он не является в желаемой степени своим, отсюда образ человека «меж двух чужбин» и мотивы вечного странствия: «Мы странники. И странное влеченье / Нас примиряет с горсткой кратких лет. / Нет смерти – есть бессмертное кочевье». А еще отсюда, видимо, из-за постоянного пребывания в «двумирье», особая чувствительность к грядущим изменениям, рождающая даже в стихах советского периода образы чуть ли не эсхатологические («И снится снова всё тот же сон, где всем — один финал»).
В 90-е некоторым тревожным предчувствиям Шаповалова было суждено сбыться, и сборник 96-го года, вышедший под вызывающим названием «Заложник», описывал переживания человека, еще глубже провалившегося в разлом между мирами и ищущего способ существовать в нем дальше.
После этого особенной паузы не было, выходили еще три книги стихотворений, но только в 2021 году Шаповалов созрел для целостного высказывания, обобщающего опыт прошедших десятилетий.
Книгу стихотворений «Безымянное имя: Избранное XXI» выпустил «Русский Гулливер» – примечательно, что это, кажется, первая поэтическая книга Шаповалова, выпущенная российским издательством. В одном из интервью сам поэт говорит о ней как об «итоговой книге 21 века», отмечая, что за прошедшие двадцать лет многое поменялось «в душе и вокруг». Тут сразу стоит отметить, что, хотя значительный корпус текстов действительно написан после 2000-х и сюжетно охватывает новейший период истории, книга этим не ограничивается: Шаповалов предлагает нам поистине масштабный пазл, не ограниченный временем и пространством.
Под стать задумке и объем: 328 страниц, 187 стихотворений, распределенных по пяти разделам. Разделы понятным образом группируют стихи: один посвящен давним событиям, другой – реакции на современные процессы, третий более сфокусирован на жизни в Киргизии, четвертый говорит более-менее обо всем мире, а в пятом – самом структурно важном – будто бы идет попытка заглянуть еще глубже, в скрытую структуру мира.
По Шаповалову, эта скрытая структура доступна нам через язык, через называние на нем вещей и явлений вокруг. Пока мир без имени, он хаотичен и неуловим – человек же способен силой слов дать ему форму и сохранить. В ключевом стихотворении сборника это сказано прямо:
Выбей слово в граните – и юною кровью набухнет
этот первый надрез, мирозданья наскальный чертёж,
память вцепится в смыслы, века наслоятся на букве
(«Руна», с. 320)
Язык не просто описывает явления, он формирует их, делая законченными и понятными, поэтому воплощает собой высшую реальность. Пророки, книжники, филологи и прочие внимающие слову заняты сакральным делом («Извращайся же, глобус! / Сражайся, божественный логос!»). Неумение же выразить смыслы словами, духовная немота – симптомы приближающегося «века безъязычья», почти синонимичного христианскому Апокалипсису.
…Я мальчиком Слово услышал, когда он разъял
и вновь возродил беззащитный и радостный атом.
В году это было, припомню, 69-м,
о странствиях вечных, о строфах цепных он сказал.
Что ж, жизнь опустела. Пришёл понимания миг.
Вот призрачный храм Твой, сиречь Вавилонская башня,
я Слово услышал, теперь помереть мне не страшно –
что «Бог есть любовь» не уверовал:
Бог есть Язык!
(«Бог есть язык», с. 266)
Царственность языка не предполагает его простоты – хотя у Шаповалова получается порой емко в одном слове выражать многое (чего стоит только его «евроазис»), он работает со сложным словесным конструкциям, с вычурным синтаксисом. Длинные строки, переполненные внутренними (скачущими, как лошади) рифмами и ассонансами, порой лишенные запятых и заглавных букв, производят впечатление огромной паутины, соединяющей разнородные части в большую картину. Прием опасный, потому что в каждый момент есть риск ослабить натяжение, вставить лишнее слово, и вся конструкция развалится на бессвязный набор красивых звуков. Но это и рождает удовольствие от чтения подобных строк:
шли наобум да вышел облом встретил в тучах Боом
бом-м
о милых днях в краю родном в холодный гранит горячим лбом
в закатной дали забыв о былом новый мир за углом
как опостылел путь-костолом сядем за общим столом
монетка упала двуглавым орлом у Боомской щели
бом-м
(«Вечерний звон», с. 75)
Таким образом, лирический субъект каждого стихотворения, даже если это ролевой герой (как в стихотворении «Песенка кандагарского деда в сахалинской командировке с припевами»), выступает своеобразным жрецом, через сложную последовательность слов усмиряющим хаотичное мироздание.
Негражданская лирика
Часть предисловия к книге от Веры Калмыковой посвящена вопросу отношения Шаповалова к гражданской лирике. Действительно, хотя бы уже на уровне поднимаемых тем его поэзия соответствует ее духу: тут много эмоциональных размышлений о собственной стране, о судьбе своего народа, его прошлом и будущем. Шаповалов дает оценку историческим событиям и персонажам, поднимает реально существующие острые политические и социальные проблемы Шаповалов дает оценку историческим событиям и персонажам, поднимает реально существующие острые политические и социальные проблемы, строит прогнозы на их основе («Ода цветным революциям», «Киргизский дискурс. 2010», «Недоиммигрант» и т.д.) И что важно – даже не пытаясь вынести себя за скобки текста, всегда предельно субъективно.
Но есть и существенное отличие, которое все же переводит эту поэзию в разряд лирики не столько гражданской, сколько философской. Как верно замечено в предисловии, гражданская лирика зачастую легко сводится к набору прозаических высказываний, будто свое знание о мире поэт уже имеет заранее и ему остается только облечь их в звучную форму. Подход Шаповалова гораздо более метафизический: его знание о мире рождается вместе со словами и рождается словами. Все «неназванное» и «безымянное» может существовать, но только приобретая имя, оно приобретает смысл.
смрад копоть и смерть столетья спасаются бегством
реченья черты и надежды вливаются в реку
уже на дунганском уйгурском турецком узбекском
заплакал поток убегающий к новому веку
расхристанный ропот беженцы и границы
безглазые лики жилищ гром в бронхах подонков
что было в нас вложено в памяти не сохранится
убежище предков умрёт в экскрементах потомков
(«Киргизский дискурс. 2010», с. 245)
Повышенная образность в подобных строках нужна не чтобы смягчить суровость тона, наоборот, через нее Шаповалов пытается приблизиться к истинным причинам потрясений в 2010 году в Киргизии. Точно так же, называя забальзамированного Ленина «сомнамбулой», поэт не пытается навязать ему определенные черты, а хочет через неожиданный образ понять логику произошедших событий и их влияние на характер нашего поколения:
Сомнамбулы лёгкая поступь:
меж граней, гранита, громад
уходит он в ночь, не опознан,
мучительным зовом объят,
<...>
Однако эпоха сменилась,
и дух обращается в прах,
чтоб нам пробужденье явилось
бессмертьем, похожим на страх:
принесшее злобную волю, погасло – спроси, отчего? –
покрытое жёлтою болью его восковое чело
(«Сомнамбула», с. 19)
Нельзя сказать, что удачно получается абсолютно всегда. Иногда, смело смешивая разные языковые регистры, Шаповалов опускается до стиля злободневных стихов для соцсетей: «оклахома, в боевых объятиях камасутры пользует хохлацкого охламона» или «этносы прут без цурюков / от пассионарности дедов к транссексульности внуков». К счастью, на почти две сотни стихов такого остроумия на грани приходится совсем немного, а причина его существования, видимо, тоже кроется в самом методе поэта. В поисках нужных «имен» для мира он обращается к лексике разных эпох и территорий, разных социальных групп и даже языков («плачет о нас Богоматерь / светит нам спутник-шпион», «Не болей душой о чужих юропах, / ешь тушёнку родины, рашен воин»). В своих стихах Шаповалов использует огромное количество непоэтического языкового материала, но придерживается, быть может, уже не слишком популярного мнения, что поэт должен непоэтическое превращать в итоге в поэтическое, в том числе полагаясь на старую-добрую просодию.
Завидуйте, зоофилы, аще кто не помре,
подопытной дрозофилы короткой счастливой заре:
«В начале было Слово…» Как много начал и слов…
Вот Он догоняет Иова: – Э-э, там сколько с меня, Иов?..
(«Демиург», с. 236)
Собственно, это тоже имеет отношение к вере поэта в возможность упорядочивать мир с помощью поэзии.
Преодолевая разлом
Если попытаться выразить суть книги одним словом, я бы выбрал слово «примирение». Живущий на разломе миров, Шаповалов верит, что этот разлом можно и нужно преодолеть, примирить противоположные стихии. Всюду здесь мы обнаруживаем оппозиции: Россия и Киргизия, древность и современность, культура и безъязычье, война и мир, личность и общество, жизнь и смерть, безнадежность и спасение Здесь мы повсюду обнаруживаем оппозиции: Россия и Киргизия, древность и современность, культура и безъязычье, война и мир, личность и общество, жизнь и смерть, безнадежность и спасение. Противоположны друг другу разделы книги, противоположны друг другу стихи советских времен и написанные в последнем десятилетии, противоположны отдельные образы и даже отдельные словосочетания (например, «родимая чужбина»). Что говорить, само название книги представляет собой хитрый парадокс.
Здесь Шаповалов демонстрирует то, за что большинство поэзию и любит: ему удается объединить противоположности, вписать их в общий контекст, найти общий исток или скорее общую травму, позволяющую условным русским и киргизам (хотя эту пару можно произвольно заменить на любую другую) создать настоящий диалог («Что же, если ты мужчина, боль прими и не сморгни, / Облик хана тэмучжина – лику дмитрия сродни»). Да, это звучит не слишком обнадеживающе, но такова природа человека: лучше мы становимся не от хороших условий. Окружающая действительность опасна и трудна, будущее само по себе не склонно к подаркам, поэтому каждый с каждым должен осознать родство, даже если объединяют страдания: «Боль и холод отчужденья стали степенью родства».
Так, начиная вроде бы с разговора о необходимости взаимопонимания между соседствующими народами, Шаповалов в конце концов приводит читателя к идее взаимопонимания внутри человечества вообще – оно становится фактически вопросом его выживания. Тот разлом, который изначально воспринимался только как национальный, предстает в своем истинном масштабе. Все кругом расколото на части и требует нашего участия, чтобы стать единым целым. С этой точки зрения Вячеслав Шаповалов уже внес свою немалую лепту в этот процесс примирения.
И однажды рассеется очарованье тумана,
и устанет надежда нам корчить пиратские рожи,
а небритые твари — таращиться с телеэкрана,
и откроется суша. И правда откроется тоже.
Воздух горних широт и нездешних сердец логарифмы,
безупречный герой, чей сюжет для ремонта отозван,
карты звёздного неба, подземных даров лабиринты –
это только свеча, что трепещет во сне коматозном.
Смыслов строй предложил нам Творец – не толпу междометий,
только Слова – не слышим, лишь алчно мечтаем о чуде.
Время бродит в пространстве, шурша черепами столетий,
средь несчётных миров.
Боже бедный, какое безлюдье!..
Читать по теме:
Андрей Тавров. Революция поэтического
Эта статья поэта Андрея Таврова вышла в журнале Prosodia в начале 2020 года: она посвящена кризису новизны в современной поэзии, утрате поэзией креативного начала. Смерть Андрея Таврова несколько меняет ракурс восприятия этого на первый взгляд полемического эссе – мы предлагаем его перечитать.
Адресат позднего Есенина
Филолог Борис Поженин предложил прочтение последнего стихотворения Сергея Есенина «До свиданья, мой друг, до свиданья». Prosodia продолжает публикацию работ, поступающих на конкурс «Пристальное прочтение поэзии 2023».