Андрей Пермяков. Немножко грех, но сильно больше – смех

Prosodia публикует новую подборку поэта Андрея Пермякова, который сочетает редкую погруженность в стихию жизни и осознанную остроумную работу с литературными формами.

фотография Андрея Пермякова | Просодия

Чем это интересно


Главное, что сразу обращает на себя внимание в поэзии Андрея Пермякова, – широкая галерея персонажей и ситуаций, в которых они застигнуты. К слову, иногда названия стихотворений оказываются единственным местом, в котором эти ситуации называются прямо – например, «Сносят цех», «Тост пропустили». Очевидны искренний интерес автора к типажам, их речи, мелким деталям их ситуаций, умение увидеть поэтическое, драматическое, остроумное, трогательное в фигурах самого разного и даже не самого очевидного масштаба. Пермяков – поэт, выражаясь несколько высокопарно, великодушный: его хватает не просто на то, чтобы разглядеть самых разных «малых сих», он еще и в состоянии разделить с ними их своеобразное упоение жизнью. Однако эта погруженность в стихию жизни не исключает литературного мастерства, осознанной работы с различными литературными традициями: к примеру, рифмовка «Незнакомки» в «Одинокой» или включение элементов философского трактата и магического камлания в один поэтический текст. Это редкое сочетание интереса к жизни и литературе, своеобразный баланс между ними делают увлекательной работу почти с любой фактурой.



Справка об авторе


Андрей Юрьевич Пермяков (настоящая фамилия Увицкий) родился в 1972 году в городе Кунгуре Пермской области. Окончил Пермскую государственную медицинскую академию. Кандидат медицинских наук. Жил в Перми и Подмосковье. В настоящее время проживает в городе Петушки Владимирской области, работает на фармацевтическом производстве. Стихи, проза, критические статьи публиковались в журналах и альманахах «Арион», «Воздух», «Волга», «Знамя», «День и ночь», «Новый мир», «Урал» и др. Автор книг стихов «Сплошная облачность» (2013), «Белые тепловозы» (2018) и трёх книг прозы. Лауреат Григорьевской премии (2014), премии журнала Новый мир (2020).



Одинокая


В привокзальных весёлых шалманчиках,

Где за зеркалом хлоргексидин,

А за стенкою девочки-мальчики,

Я всегда ночевал один.


Не всегда, если честно, но часто.

Ну, ещё уточним: иногда.

Там сравнительно безопасно,

Там бывает одна беда:


Там она иногда выходит

Из наружной несущей стены.

Аккуратно лёгкая бродит,

Пеленает в глухие сны.


Обещает, что обещает:

Ничего, прямо скажем, хорошего

Улыбается, не прощает,

Обнажает зубное крошево.


А потом точно выдох гневный;

Всё. Спокойно иду тратить суточные.

Ибо дома она ежедневно.

Еженощно. Ежеполуночно.



Сносят цех


Эти старые смешные телефоны:

Выход в ГТС через девятку,

Ноль-ноль-восемь – телефон главбуха.

Слева маленькая кнопочка дозвона,

Но она сугубо для порядку.

Звук бурчит начальственно и глухо.

Не предметы, но обитель духа:

Поношенье человеческого слуха.


Эти старые смешные разговоры

«Вас Иван Семёныч вызывают»!

«Про субботу думали – всё в силе»?

«На Домбай поехали? Там горы»!

Волны звуковые застывают,

Застывают, замерли, застыли.


Волны сохраняются навеки,

В прошлое уходят человеки.


В папках сохраняются дела,

В ямках растворяются тела.


Круглый год природа грустит,

Телефон под снегом хрустит.



Главный


– «Кесарю они, стало быть, говорили кесарево.

Объекта чертили, крутили и, говорят, валидировали.

Но хер бы они чо-т построили без нормального слесаря,

и тем более – хер бы отремонтировали.


Вот щас поломалось – кого отправляют? Меня отправляют.

А сами имеют весьма бледный вид и унылые лица.

Хотя ибанёт – всё равно же никто не узнает

во всей агромадной вселенной, поскольку она прекратится.


Кто самый главный? Я самый главный, как на войне артиллерия...»


Тутушки, ясное дело, срывается контргайка.

Антиматерия, антиматерия, антиматерия.

Тумбалалайка.



Я серьёзно


Люблю неожиданную поэзию в хороших научных книгах.

Пишет М.К. Петров, сильно великий:

«Неуловимость творчества может быть переведена в форму постулата:

творчество есть то, что существует для нас в следах

и позволяет себя изучать только по результатам».

Сказано – ах!


Для этого римляне сочиняли про земледелие и о природе гекзаметры –

дабы читатели от беспримесной мудрости замерли.


Счастливы энтомологи и ботаники, могущие давать имена!

Нам же приходится тихо сбирать семена

оставшиеся от тех, кто семенами пренебрегли,

предпочитая высокую плотность земли.


Так и живём – на всех беспрестанно оглядываясь,

так и живём – за всё беспременно оправдываясь.

Оправдываясь ненормативностью творчества,

отмеченной в первых строках.

Оправдываясь необходимостью каплей остаться в недолгих веках.

Оправдываясь за имя и отчество.

Вот и за оправдания тоже оправдываясь,

по асимптоте подкрадываясь.


Остерегаясь рогатых священных коров,

о чём и писал Михаил Константиныч Петров.


(И вообще как будто неровно буровим:

мол, больше крови для бога крови


больше черепов для трона черепов

больше крови для бога крови

больше черепов для трона черепов


больше крови для бога крови

больше черепов для трона черепов

больше крови для бога крови

больше черепов для трона черепов


больше крови для бога крови

больше черепов для трона черепов

больше крови для бога крови

больше черепов для трона черепов)



Тост пропустили


По всем огородам пылает ботва,

Испуская опасные вещества.

Сидим, обсуждаем родство,

потребляем опасное вещество.

Четвёртые сутки

Поём про четвёртые сутки,

Тихонько готовим закрутки.


Стопки сдвигаем на край,

Дым продолжает играть.

Как-то давно и надолго закончилось лето.

Очень бы надо сказать:

«Братишка, не умирай!

Никогда вот не умирай»!

Повода нету.



По кругу


Четыре копейки один киловатт,

Четыре копейки – билет.

Устойчивый серенький видеоряд,

Устойчивый серый берет.


Нетрезвое время нетрезво стояло,

Как прапор в гражданском пальто.

Простыло, устало, совсем перестало,

Затем оказалось не то.


Простыла, устала, шагает по каше,

А тут ещё этот каблук.

Его бы в ремонт и самой бы туда же,

Самой бы туда же…

А вдруг?


Не сорок, а двадцать и двадцать. И десять.

Ну, то есть, совсем пятьдесят.

Года не серёжки: не тянут, не весят,

Но как-то вот так-то висят.


Зато подбородок почти что хороший,

Зато замечательный внук.

Зато у Наташки – ни кожи, ни рожи,

Но всё же.

Но всё же: а вдруг?


А вдруг не бывает, а завтра суббота,

А муж – как седой таракан.

А воздух устойчиво пахнет компотом.

Двенадцать копеек стакан.



1978


Никанорова гражданка ожидает.

Мёнхенгладбах в бундеслиге побеждает.

Постаревший Леонид Ильич

Излагает радостную дичь.


Юниоры ждут Олимпиаду.

Проиграют – значит, так и надо.

Раздают в колхозах паспорта,

Водка «Старка» сделалась не та.


Пугачёва спела «Арлекину».

В штатах Генри Киссинджер, скотина.

Гдлян заводит «Хлопковое дело».

Лёгкий мальчик обретает тело.


Глуховатой желтоватой ватой

Наступает семьдесят девятый.

Отражённой звуковой волной

Отступает семьдесят восьмой.


Ёлочные зайцы и звезда

Образуют слово «навсегда».



Эклога вечерняя


На закате свет – не свет,

И не блик.

Но, скорее, милый бред,

Тихий-тихий крик.


Дышит в розовой воде

Красный муравей.

Утка плавает в нигде,

Как еврей.


Доедает паучат

Розовый паук.

Звук луча, как свет луча

Только звук.



Они


Вот стояли и стояли,
И глядели и глядели.
И мороженое ели,
Время было еле-еле.


Ветер дул, и как-то сразу стих.

Восемнадцать было (на двоих).


И она тебе такая: «Что»?

Ты внезапно сразу тоже: «Что»?


Если долго всматриваться, то…



Огдоада


На пятый день уже четыре дня

был свет. Три дня – вода,

как в городской благоустроенной квартире.

Была Луна. Но вот такая ерунда:

ни змейки, ни лягушки в целом мире.


Ни змейки, ни лягушки ни меня.


Засим я худо-бедно появился,

немедля сам собою насладился,

и стало нам вдвоём повеселее:

поставили дворец, обои клеим.


Сидим прекрасно, земноводных просим,

а он нам не одну, а сразу восемь!


Четыре жабки и четыре змейки:

Четыре змейки – розовые шейки.


Четыре змейки и четыре жабки:

Четыре жабки – розовые лапки.


А дальше как у всех – и смех, и грех.

Немножко грех, но сильно больше – смех.


Ты тех, других, когда-то тоже слушал?

Я их (ты знаешь) за неправду скушал.

У них неточно было всё, примерно:

Почти как надо, только без лягушек –

Геена, сатана и всяки скверны.

А так – всё верно. С подлинным всё верно.


Prosodia.ru — некоммерческий просветительский проект. Если вам нравится то, что мы делаем, поддержите нас пожертвованием. Все собранные средства идут на создание интересного и актуального контента о поэзии.

Поддержите нас

Читать по теме:

#Лучшее #Русский поэтический канон
Александр Иванников. Блажен, кто рано обнищал

День рождения ростовского поэта Александра Иванникова (1955–2013) Prosodia отмечает подборкой его стихотворений, иллюстрирующих один из главных приемов поэта – переакцентуацию старых клише.

#Новые стихи #Современная поэзия
Владимир Берязев. Восторг погруженья в зияющий зев

Prosodia публикует новые стихи новосибирского поэта Владимира Берязева — в них всякий раз заново разыгрываются отношения человека со всем миропорядком сразу.