Чжан Цзао: трещины — суть контур мира

Предисловие переводчика

 
Традиция особого отношения к рано ушедшим авторам, кажется, свойственна всем поэтическим культурам, и выражение «о мертвых либо хорошо, либо ничего» полностью применимо к китайской традиции. Имя Чжан Цзао (1962-2010) я впервые услышал примерно пять лет назад —  еще до того как начал переводить поэзию: студентами филфака Чжэцзянского университета он был упомянут третьим к паре «Элиот, Бродский». Тогда у меня в наличии не было ни научного, ни «технического» инструментария, чтобы проверить столь смелое утверждение. Но мне все еще хочется сделать это сейчас. 

Чжан Цзао родом из города Чанша на юге КНР. Как и большинство студентов-гуманитариев того времени, он начал писать стихи под воздействием «эпохи открытости». В 1984 году свет увидел его текст «В зеркале», который и по сей день называют визитной карточкой поэта.  Уже в нем отчетливо видна тяга автора к освоению образной палитры «древнего Китая» — его главным стремлением было создание «нового имперского наречия», попытка связать прежний, архаический письменный язык с современным, разговорным. Через два года Чжан Цзао впервые отправляется в Германию на учебу. Впоследствие Тюбингенский университет станет одним из основных мест его работы — поэт также преподавал в Центральном университете национальностей и значился редактором в переиздании легендарного журнала «Сегодня», выходящем до сих пор (https://www.jintian.net/). 

Свободно владея немецким и английским, Чжан Цзао отдал немало усилий переводам новейшей западной поэзии, подарив китайское звучание Уоллесу Стивенсу, Паулю Целану, Георгу Траклю и другим не менее значительным авторам. Любопытно, что в его карьере был в том числе и опыт интервьюирования Геннадия Айги — правда, на английском языке (русский он знал лишь на уровне основ). Во всем перечисленном видна вторая черта творчества Чжан Цзао — ему хотелось увязать не только временные, но и пространственные координаты литературного процесса. Его первый и единственный прижизненный (не самиздатовский) сборник стихов «Письма Весен и осеней» (1998) названием отсылает к периоду китайской истории и летописи Конфуция. Скончался поэт в самом начале весны 2010 года от осложнений, вызванных раком легких. Его родители, жена и двое сыновей до сих пор здравствуют.

Обобщить поэтику произведений Чжан Цзао для меня задача нетривиальная. С одной стороны, он действительно примыкает к «глобальному (мета)модернизму», той самой «обращенной внутрь себя» поэзии, которую Алексей Масалов в своей недавней статье для НЛО именовал «непрозрачной». С другой стороны, исследователи из КНР неустанно подчеркивают особую «теплоту» его языка, как если бы в чужеродную материю западных стихотворений добавили «знакомые с детства» классические аллюзии. Хотя составление спектра коннотаций его текстов не начато еще даже китайском, что позволяет более вольно передавать их в переводе. 

В то же время есть и третий ракурс, добытый уже из общения с ближайшим другом автора — поэтом Бай Хуа. С его слов, в стихах Чжан Цзао было на удивление много интуитивного и нарочито сюрреалистичного — если он чувствовал, что «здесь непременно должен быть образ мандарина», то он просто добавлял его. Метод письма поэта в чем-то походил на принципы пейзажного жанра «гор и вод», где пробелы столь же важны, как и «затушеванные» места. И вдвойне интересно, как все это реализуется в данном ниже стихотворении «Фрагменты». Само заглавие «цикла» имеет под собой многовековой фундамент одноименной поэтической формы, рассказа о которой хватило бы на добрую лекцию (в новое время хрестоматийным является текст Бянь Чжилиня). Здесь же стоит ограничиться лишь указанием на строгость построения строфы в оригинале — восемь строк по восемь иероглифов (отсюда и стремление к ритмизации). При этом фрагментарность в пласте содержания (Бай Хуа говорил, что Чжан Цзао начал пить, борясь с бессонницей) поддерживается стремлением иконически отразить произносимое: вполне прямые и «прозрачные» суждения соседствуют с более или менее предсказуемыми напластаваниями образов и бесчисленными трансформациями субъектов. В некотором роде, этот текст можно воспринимать как калейдоскоп устойчивых мотивов поэта — многие ходы и приемы будут (или уже) использованы им при написании других произведений.

Возвращаясь к началу разговора, можно сказать, что в данный момент Чжан Цзао находится на ранней стадии посмертной канонизации: о нем спорят, его публикуют, его перечитывают. Первый сборник эссе о нем появился буквально спустя два года после его кончины, а в прошлом году в печать вышло «промежуточное» собрание сочинений. Над более полным и серьезным изданием сейчас работает, в частности, аспирант Бай Хуа — Чжоу Дуншэн, предоставивший все необходимые текстологические сведения для настоящей заметки. Предлагаемые же переводы скорее спрямляют сложность исходных текстов — на мой взгляд, в перспективе Чжан Цзао заслуживает куда более кропотливого (и комментированного) подхода и к публикациям на русском языке.

Избранные стихотворения Чжан Цзао

записка

я ухожу
останься
с моею чуть теплой речью

насколько уйду
ей не сказать
можно ли — словом?

повремени
дочитай стихи до конца
они на столе
а свет — я не стану гасить

1984

в зеркале

стоит лишь вспомнить о чем сожалеешь при жизни
— слив лепестки осыпаются наземь
как она выходила из пены на том берегу
как устояла на чуть пошатнувшейся лестнице 
опасность от века давала приют красоте
но лучше — как возвращалась верхом,
алея румянцем
стыда. и потупивши взор отвечала правителю,
но зеркало всё же дождётся ее
пустит к себе на любимое место, оттуда 
— в мир за окном, так что стоит лишь вспомнить... 
слив лепестки засыпают Наньшань

1984

фрагменты 

Der Nordost wehet,
Der liebste unter den Winden
Mir, weil er feurigen Geist
Und gute Fahrt verheißet den Schiffern.
——Hölderlin

1

и все же что это за ночь
когда, прикрывши дверь, вращеньем
я свет зажег? твое лицо
во сне — есть будущего символ
весны волчица столь точна
напав на след часов настольных
окружности от двух бокалов
как перстни замыкают вечность

2

грядами, грядками — поля 
откроешь ласточкин зрачок
как по мосту вступаешь в город
тень гор от города отходит
мы люди трещин и разломов
но трещины — суть контур мира
пока не вдребезги стекло
с бокалом трещины едины

3

это всего лишь муха — точкой
пересекала помутненья
осколки. здесь бамбук кровати
впитал слиянье тела с летом
игрушка к вееру пошла
это всего лишь только муха
— луна как тень за человеком
пятно на зеркале вещей

4

не глядя — видеть. опьянен
корабль снов, идущий в осень
пейзаж открыт как на ладони
тебя венчает слабый дождь 
а трезвость открывает мертвых
для взора — лишь во сне был мир
недвижным полотном: герои
и переулки, юбки, обувь

5

так детство изучить должно
противоборства: кошек, мышек
постичь как прятаться, скрываться
в себе. затягивая дымом
от сигарет ответы. я же
в уборных, на углах и в парках
отцу, покинутости, счету
сопротивлялся — целясь в мир

6

амур парит над косогором
хвоя зимы опала с сосен
поранив камни, сны и лай
а это — тело ли твое?
янтарный танец, пламень пальцев
повяжет преданности узел 
тебе — заложнику минут 
хвою сдувал весенний ветер

7

деревьям подобало быть 
чуть чище — в будущем омытым
реки теченьем, крик и рок
поспевший мандарин уж полон
вестей о смерти. человек
минувшему приносит жертвы
в цвету созвездья у запруды
он встал, раскаяньем застигнут

8

перед грозою низко в небе
так много ласточек. река
Сянцзян ворочалась. вся в синем
крестьянка с коромыслом быстро
несла корзины. я забыл
что рассказать хотел. порывом
жару прогнало. мошку в глаз
попавшую хоронят слезы

9

о, женщины всегда умели
найти утраченное. ты
покажешь: «вот же, посмотри» 
все сущее — уже в тебе
все вещи за советом встали:
игла, цветок и черепица
так срезалась тропа — что прежде
я знал — отныне край земли

10

богов мы молим о познаньи
случайного. ну вот Чунцин.
за бабочкой облезлый кот
гонялся, одноногий луч
встал на ступень и лотос щиплет
пропойцу, тушки куриц на
гвозде висят, мотоциклист
что стрекоза в сезон дождей

11

зимой растения зажаты
стрелой на тетиве. предметы
покоятся. на развороте
у книги — серпантины, скалы
диагонали. пик. альбом,
ресницы, плечи — и страшнее
быть в зеркале, чем одному:
мы среди птиц? они средь нас?

12

нет чище сна, чем мысли сами
— пять элементов, пять коней
воображенье держит крепко
из тьмы вещей сцедив вино
гляди, набросок! пьян не ты
как будто бы, а все вокруг
растают ласточки впотьмах
полет их как твой путь — домой

13

эти стихи пишу тебе,
колеблющийся между мраком
и светом жизни сын. земля
не может без тебя, созвездья
плоды — твои по праву — делят
ты сам поймешь, где одесная
где ошая, закат с рассветом… 
себя — воздушный шарик — отпусти

14

хочу сказать тебе о боли
она отнюдь не из тебя
взрастает. хуже нет чем полдень
когда нарцисс в зубах у мира
а мир прозрачен. лапы боли
ползут вдоль тела. от нее —
прорезывались зубы. хуже
всего душе — там только тени

15

обнявшись камфора с собою
не перестань благоухать
зарубка в точке расставанья
цветов неощутимый вес
усопших. город — псом по следу
моей любви. но где же ты?
«я сплю во взрыве» — слышно в трубке
дыханье, точно это ангел

16

ничто похоже на жирафа
или на девушку, какую
собой ты воплощаешь, или
на облако, на мост, на нож,
на флейту. книга бытия
за счет зияний создавала
природу: камни, ветер в соснах 
пробелы — вот что будит спящих

17

то знамя, значащее небо
есть жизнь, к нему — взывать ушедших
чтоб вместо тени было имя
с судьбой. произнести: «в ночи
нет голосов», ведь это словно
настигший форму зов тоски
и как в невысказанном вырвать
свой дом, семью из уз тумана

18

ключи, поденки и гантели
— нужно вобрать, перекроив
все созданное. я давно
хотел освободить кладовку
гудит от самолетов небо
мой свет, полна тенями в полдень
земля. творения вон там
снаружи — сами по себе

19

рассвет весь из цветов и птиц
так человек опять взрослеет
ты здесь — я там. моя лошадка
почти живая цок-цок-цок
твой край кровати: нагота
грудей недуг, густые пряди
Бог не велел нам быть одним
с тобой друг друга порождаем

20

и все же что это за ночь?
прощание, но песен нет
корабль окруженный тьмою
созданий — молит стать их сердцем
полночный час. сквозь время вновь
звезда прорежется. уснули
все шелкопряды, но моторы
не замолкают. да, мой свет:

стихи рождает не закрытость
стихи рождает только связь

1990

игральные кости

шесть плоскостей, шесть зеркал, шесть невест, как одна
шесть опавших цветков одним временем убраны,
десять с чем-то округлостей тянутся к талии
невесты сидят, с пустотой и обидой

где задник занят грозой —
там найдешь эти залы

там,
там, эпоха хлопочет, все приговаривая:

«нет же, не я»
— ладно, не ты.
«то есть нет же, не ты»
— ладно, не я.

1995

Переводы с китайского Ивана Алексеева