Сергей Городецкий и манифест адамизма – акмеизм в лицах и текстах
Термин «адамизм» в истории литературы не прижился, но это было второе лицо акмеизма, которое предполагало более радикальное понимание нового творческого метода, его можно показать на примере стихотворения Городецкого «Адам». Prosodia продолжает серию заметок о ключевых текстах и лицах русского акмеизма.
Адам
Прости, пленительная влага,
И первоздания туман!
В прозрачном ветре больше блага
Для сотворенных к жизни стран.
Просторен мир и многозвучен
И многоцветней радуг он,
И вот Адаму он поручен,
Изобретателю имен.
Назвать, узнать, сорвать покровы
И праздных тайн, и ветхой мглы –
Вот первый подвиг. Подвиг новый –
Живой земле пропеть хвалы.
1913
Николай Гумилев предлагал для нового творческого метода альтернативное акмеизму название - «адамизм», настаивая на поэтизации первозданных эмоций и первобытно-биологического начала в человеке (названные черты присущи, например, творениям Михаила Зенкевича), а также подчёркивая «мужественно-твердый и ясный взгляд на жизнь» в поэзии представителей провозглашенного течения. Если понятие «акмеизм» в большей степени характеризует поэтико-эстетические установки поэтов-цеховиков, то «адамизм» в значительной мере говорит о мировоззренческих основаниях, мироощущении в целом, на которых базируется творчество поэтической группы.
Адам, как поясняет Гумилев в своём манифесте, впервые видит только что рожденный, не отягощенный значениями и рефлексией мир, нарекает всякую первозданную тварь и даёт имена вещам, осознаёт себя в ряду явившегося. «Как адамисты, мы немного лесные звери и во всяком случае не отдадим того, что в нас есть звериного, в обмен на неврастению», – пишет Гумилёв, намекая на напускную экзальтацию некоторых символистов. Литературовед Н. Грякалова отмечает: «Всматриваясь в предметный мир, “новый Адам” дает вещам “девственные наименованья”, свежие в своей первозданности, не отягощенные какими бы то ни было предшествующими смыслами. Сам мир открывается его взору в своей первозданности, целостности, многокрасочности».
Но эта сторона акмеизма всё же оказалась радикальной (так называемое, «левое крыло»), она влияла на ядро явления, но не была способна заместить его собой. Даже термин «адамизм» в истории литературы не прижился. В эссе «О природе Слова» Мандельштам настаивал, что именно Городецкому принадлежала инициатива «привить акмеизму литературное мировоззрение, “адамизм”, род учения о новой земле и новом Адаме» и что попытка такой прививки не удалась.
С другой стороны, уже в послереволюционные годы сам Городецкий вспоминал: «Имён было предложено два: акмэ (расцвет, вершина) и отсюда – акмеизм – мною, и адамизм – от имени первого жизнерадостника, прародителя – Гумилевым. В первых манифестах оба названия фигурировали параллельно, потом критика и печать усилила первое, акмеизм». Так или иначе, поэтические опыты в собственно «адамическом» русле были и притом весьма заметные. Еще до создания «Цеха поэтов» они были у самого Гумилёва – стихотворения «Адам» и «Сон Адама»:
От плясок и песен усталый Адам
Заснул, неразумный, у Древа Познанья…
Позже им будут написаны «Два Адама», «Ева или Лилит», «Рай» и другие – адамизм, действительно, был сквозной темой творчества Гумилёва.
Исследователь О. Клинг пишет, что одним из характерных творческих приёмов Городецкого было «через мифологемы из чужого текста ввести свои собственные переживания». Программное стихотворение Городецкого «Адам» – один из таких опытов. Впервые текст был опубликован в «Аполлоне» в 1913 году, позже публиковался без первой строфы, но с посвящением Гумилеву. Два года спустя в 1915 году Городецкий даже напишет повесть «Адам», о человеке, живущем в одном мире со зверьми в экзотическом, своеобразно понятом «земном раю». О главном герое повести сказано: «лицо у него было такое, какое должно быть у человека, живущего со зверьми». Роль Евы была доверена обычной девушке, обитательнице провинциальной глубинки, «одной из тех тысяч девушек, которых благодатная Россия щедро сыплет в мир».
Начало стихотворения «Адам» в концентрированной лирической форме передаёт космогонический миф в христианско-иудейском варианте. «Пленительная» означает не столько «притягательная, желанная», сколько «охватывающая всё свой первородной властью». «Туман первоздания» над влагой, в плену которой пребывает всё сущее, отсылает к «Бытию», где сказано о Божьем духе, носящемся над водой. Аморфное хаотическое состояние сменяется прозрачностью, пространство начинает структурироваться – появляются стороны света.
Далее космогонические образы сменяются антропогоническими. Лирический герой стихотворения – Адам – является в многозвучный и многокрасочный мир как его именователь, тот, кто безмысленным «вещам в себе» даст голос и смысл, кто прорывает «первоздания туман» «прозрачным ветром» сознания, поэтического слова, Логоса.
Мифическому Адаму поручено «сорвать покровы» (как в тютчевском стихотворении «День и ночь»), с «праздных тайн» мироздания и «ветхой мглы». Тайны названы «праздными», потому что до явления человека некому их вопрошать, они покоятся в себе, «без дела», и тьма определена как ветхая, потому что свет сознания должен её «прорезать» (плюс очевидная отсылка к Ветхому завету). После явления человека мир впервые по-настоящему оживает, это уже не бессознательная, «глухонемая вселенная», как выразился Иосиф Бродский в стихотворении «На столетие Анны Ахматовой», а «живая земля», осознающая себя. Прославить её в поэтическом гимне – главная задача поэта-Адама, его «подвиг новый». Это прославление – и есть акт самоуяснения, самообретения миром себя в слове, к чему и стремится акмеистическая поэзия, земная и предметная.
Прости, пленительная влага,
И первоздания туман!
В прозрачном ветре больше блага
Для сотворенных к жизни стран.
Просторен мир и многозвучен
И многоцветней радуг он,
И вот Адаму он поручен,
Изобретателю имен.
Назвать, узнать, сорвать покровы
И праздных тайн, и ветхой мглы –
Вот первый подвиг. Подвиг новый –
Живой земле пропеть хвалы.
1913
Два русла для акмеизма
Николай Гумилев предлагал для нового творческого метода альтернативное акмеизму название - «адамизм», настаивая на поэтизации первозданных эмоций и первобытно-биологического начала в человеке (названные черты присущи, например, творениям Михаила Зенкевича), а также подчёркивая «мужественно-твердый и ясный взгляд на жизнь» в поэзии представителей провозглашенного течения. Если понятие «акмеизм» в большей степени характеризует поэтико-эстетические установки поэтов-цеховиков, то «адамизм» в значительной мере говорит о мировоззренческих основаниях, мироощущении в целом, на которых базируется творчество поэтической группы.
Адам, как поясняет Гумилев в своём манифесте, впервые видит только что рожденный, не отягощенный значениями и рефлексией мир, нарекает всякую первозданную тварь и даёт имена вещам, осознаёт себя в ряду явившегося. «Как адамисты, мы немного лесные звери и во всяком случае не отдадим того, что в нас есть звериного, в обмен на неврастению», – пишет Гумилёв, намекая на напускную экзальтацию некоторых символистов. Литературовед Н. Грякалова отмечает: «Всматриваясь в предметный мир, “новый Адам” дает вещам “девственные наименованья”, свежие в своей первозданности, не отягощенные какими бы то ни было предшествующими смыслами. Сам мир открывается его взору в своей первозданности, целостности, многокрасочности».
Но эта сторона акмеизма всё же оказалась радикальной (так называемое, «левое крыло»), она влияла на ядро явления, но не была способна заместить его собой. Даже термин «адамизм» в истории литературы не прижился. В эссе «О природе Слова» Мандельштам настаивал, что именно Городецкому принадлежала инициатива «привить акмеизму литературное мировоззрение, “адамизм”, род учения о новой земле и новом Адаме» и что попытка такой прививки не удалась.
С другой стороны, уже в послереволюционные годы сам Городецкий вспоминал: «Имён было предложено два: акмэ (расцвет, вершина) и отсюда – акмеизм – мною, и адамизм – от имени первого жизнерадостника, прародителя – Гумилевым. В первых манифестах оба названия фигурировали параллельно, потом критика и печать усилила первое, акмеизм». Так или иначе, поэтические опыты в собственно «адамическом» русле были и притом весьма заметные. Еще до создания «Цеха поэтов» они были у самого Гумилёва – стихотворения «Адам» и «Сон Адама»:
От плясок и песен усталый Адам
Заснул, неразумный, у Древа Познанья…
Позже им будут написаны «Два Адама», «Ева или Лилит», «Рай» и другие – адамизм, действительно, был сквозной темой творчества Гумилёва.
Программный Адам Городецкого
Исследователь О. Клинг пишет, что одним из характерных творческих приёмов Городецкого было «через мифологемы из чужого текста ввести свои собственные переживания». Программное стихотворение Городецкого «Адам» – один из таких опытов. Впервые текст был опубликован в «Аполлоне» в 1913 году, позже публиковался без первой строфы, но с посвящением Гумилеву. Два года спустя в 1915 году Городецкий даже напишет повесть «Адам», о человеке, живущем в одном мире со зверьми в экзотическом, своеобразно понятом «земном раю». О главном герое повести сказано: «лицо у него было такое, какое должно быть у человека, живущего со зверьми». Роль Евы была доверена обычной девушке, обитательнице провинциальной глубинки, «одной из тех тысяч девушек, которых благодатная Россия щедро сыплет в мир».
Начало стихотворения «Адам» в концентрированной лирической форме передаёт космогонический миф в христианско-иудейском варианте. «Пленительная» означает не столько «притягательная, желанная», сколько «охватывающая всё свой первородной властью». «Туман первоздания» над влагой, в плену которой пребывает всё сущее, отсылает к «Бытию», где сказано о Божьем духе, носящемся над водой. Аморфное хаотическое состояние сменяется прозрачностью, пространство начинает структурироваться – появляются стороны света.
Далее космогонические образы сменяются антропогоническими. Лирический герой стихотворения – Адам – является в многозвучный и многокрасочный мир как его именователь, тот, кто безмысленным «вещам в себе» даст голос и смысл, кто прорывает «первоздания туман» «прозрачным ветром» сознания, поэтического слова, Логоса.
Мифическому Адаму поручено «сорвать покровы» (как в тютчевском стихотворении «День и ночь»), с «праздных тайн» мироздания и «ветхой мглы». Тайны названы «праздными», потому что до явления человека некому их вопрошать, они покоятся в себе, «без дела», и тьма определена как ветхая, потому что свет сознания должен её «прорезать» (плюс очевидная отсылка к Ветхому завету). После явления человека мир впервые по-настоящему оживает, это уже не бессознательная, «глухонемая вселенная», как выразился Иосиф Бродский в стихотворении «На столетие Анны Ахматовой», а «живая земля», осознающая себя. Прославить её в поэтическом гимне – главная задача поэта-Адама, его «подвиг новый». Это прославление – и есть акт самоуяснения, самообретения миром себя в слове, к чему и стремится акмеистическая поэзия, земная и предметная.