Денис Балин. Планета всё дальше от Солнца
Prosodia представляет поэта из поселка Мга Ленинградской области.
Чем это интересно
Для человека, никогда не бывавшего в поселке Мга Ленинградской области, уже само его название навевает тоску. Вспоминается поселок Топи из одноименного сериала – место, куда можно приехать, но покинуть которое нельзя.
От автора из Мги ждешь чего-то в этом духе. Чего-то безрадостного. И предчувствия не обманывают: жизнь в населенном пункте, описанном Балиным, мало отличается от жизни в упомянутых Топях – по степени безысходности. И, кстати, как и в Топях, здесь есть завод по производству погоды.
Единственные источники положительных эмоций – это, во-первых, попытка опоэтизировать происходящее, так сказать, увидеть молекулы в пыли рассыпающейся бетонной коробки родного дома; во-вторых, найти язык, на котором можно разговаривать с обитателями Мги.
Это очень индивидуальная история, частный вариант побега (тем они и интересен).
Справка об авторе
Поэт и публицист Денис Александрович Балин родился в 1988 году. Живет в Ленинградской области, в поселке Мга.
Публикации: «Север», «Полутона», «Литературная Россия», «День и Ночь», антология «Екатерининская миля», антология «Отражение настоящего времени», антология «Где су врата» (Сербия), «Молодой Петербург», «Пролог», «Нижний Новгород», «Литературный Петербург», журнал «Maxim», «Эхо Москвы», газета «Завтра», портал «LIFE», Пятый канал, «Русская планета», «PolitRussia».
Лауреат Премии «Ладога» им. Александра Прокофьева, Премии «Молодой Петербург», литературного конкурса «Северная звезда» и др.
Цикл
*
В окно смотрю на завод по производству погоды,
там работа кипит и на двор летит –
то алмазная пыль,
то стружка,
то опилки дождя,
то деревья искрятся листьями,
то туман, словно дым из школьного туалета на переменке.
Мастер цеха в желтом/белом/сером/зелёном пальто
и алкоголик Бобровский (сосед сверху)
о чем-то спорят криками птиц
лаем собак
отборным матом.
Вот женщина идет и кричит ветром,
машет ветками деревьев.
Бобровский ругается ей в лицо визгом шин автомобильных,
она смеется в ответ новостями уходя в неизвестность.
Появляется соседка с четвертого этажа,
хватает из помойки полиэтиленовый пакет,
который всех нас переживет,
прячет в кулаке, исчезая навсегда в глубинах моей памяти;
день прижимается к луне
и наступает вечер.
там работа кипит и на двор летит –
то алмазная пыль,
то стружка,
то опилки дождя,
то деревья искрятся листьями,
то туман, словно дым из школьного туалета на переменке.
Мастер цеха в желтом/белом/сером/зелёном пальто
и алкоголик Бобровский (сосед сверху)
о чем-то спорят криками птиц
лаем собак
отборным матом.
Вот женщина идет и кричит ветром,
машет ветками деревьев.
Бобровский ругается ей в лицо визгом шин автомобильных,
она смеется в ответ новостями уходя в неизвестность.
Появляется соседка с четвертого этажа,
хватает из помойки полиэтиленовый пакет,
который всех нас переживет,
прячет в кулаке, исчезая навсегда в глубинах моей памяти;
день прижимается к луне
и наступает вечер.
*
Кто тут только не жил:
коммунисты, пионеры, уголовники,
барыги, наркоманы, грузчики,
строители, дворники, бизнесмены,
пенсионеры, алкоголики,
кассирши, повара, милиционеры,
а потом полицейские и даже я.
В 90-е у нас варили самогон на продажу,
подростки нюхали клей и били неместных.
Такое было время. В 2000-е многих посадили,
а кто-то просто пропал в бездне нулевых.
Этот дом построила мама моей мамы,
которая работала на бетонном заводе.
Страшный советский режим подарил ей квартиру,
а мне она перешла по наследству.
Где я только не жил до этого: в деревянном доме,
в армейской общаге, у отчима на квартире…
Я смотрю в окно на двор,
прозванный в городе «пьяным»,
не знавший ремонт со времен Горбачева
и радуюсь настоящему.
*
Но всё меняется.
Теперь героин не в моде, а алкоголя и так полно.
Теперь вместо бутератчиков
бабульки ежедневно орут у подъезда:
«Кис, кис, кис…», «Рыжик, Беляш,
Васька, Муруська...».
Они устроили кормушку
прямо под моим окном
(я живу на первом этаже).
Несмотря на то, что меня это раздражает,
мне жалко старушек:
они настолько одиноки,
что бездомные кошки
заменяю им друзей, детей и внуков.
У молодых хоть социальные сети есть
и компьютерные игры.
Я хотел подать на них в суд из-за антисанитарии,
но закон защищает желание пожилых одиночек
подкармливать в общественном месте
животных. Ничего не поделаешь.
Поэтому, я ложусь спать днем перед ночной сменой
и считаю кошачьи имена вместо овец
и не могу ничего с этим поделать.
*
В соседней квартире новые жильцы:
молодая мать-одиночка и пятеро детей.
Младший(-ая) только родился(-ась),
а старший осенью пойдет в первый класс.
Говорят, что она постоянно переезжает:
поживет несколько месяцев в одном доме,
накопит долги по оплате и едет в другой.
Только детей с каждым годом больше.
Один из них, стоя наказанным в углу,
стучит палкой по стене.
Мы тоже с женой стучим ему в ответ
ложечкой для обуви, кроссовками,
молотком, шваброй, моим кулаком.
Эта азбука Морзе у нас через день,
словно беседа или спор,
и только мы втроем понимаем,
что нужно немного потерпеть –
они съедут или на худой конец вырастут.
Так разговариваем на языке,
понятным только нам и ждем неизбежного.
*
В нашем подъезде живет глухонемая,
на вид ей за сорок,
а по слухам где-то за тридцать.
Она частенько стреляет у меня сигареты
и ворует еду на улице у котов,
которых подкармливают бабульки
со всего дома.
Брат-алкоголик пропивает всю её пенсию
и нигде не работает.
Так и живут.
Я её часто слышу,
но даже не знаю, как зовут.
«Буууг, бууг, буг», – бормочет она под окном.
«Буууг, бууг, буг», – бормочет она за дверью.
«Буууг, бууг, буг», – бормочет она утром,
днем, вечером и ночью.
Интересно, о чем она хочет рассказать,
впрочем, об этом я никогда не узнаю.
*
Так и живем в бетонной коробке,
дряхлея и рассыпаясь на молекулы
вместе с домом эпохи Брежнева.
Мы с женой в этом убедились, когда делали ремонт
и еще удивлялись, «как эти стены держат плиты».
Но, ничего страшного,
наши дети тоже успеют тут состариться,
а тик ток* (Сервис для создания и просмотра коротких видео)
выйдет из моды или уже вышел,
когда ты это читаешь.
* * *
Каково это любить в тридцатьДумал я в двадцать лет
Как любить в сорок
Думал я в тридцать лет
Есть ли любовь за пятьдесят
Буду думать я в сорок лет
Будет ли любовь в шестьдесят
Подумаю я в пятьдесят лет
Какого это любить после семьдесят
Подумаю я в шестьдесят
А потом перечитаю это стихотворение
И вспомню как заблуждался
Задавая не те вопросы.
* * *
«…Свобода есть свобода»Всеволод Некрасов (1964)
Нет свободы
Нет свободы
Нет свободы
Нет свободы
Нет свободы
Нет свободы
Нет свободы нет
(2020)
* * *
Они сворачивают из меня шаурму и жрут заживо.Внутри лаваша из контента всего понемногу:
мое внимание, время, мозги, эмоции и здоровье.
Я им еще плачу за это и прошу продолжать.
Пожалуйста, вот вам два часа моей жизни,
поведенные в фейсбуке или тиктоке.
Вот час программы по первому каналу;
на этот сериал я точно подсяду;
это я куплю обязательно, а за этого проголосую.
Я весь интернетный, вайфаевый,
и воспитан маркетингом.
Программируй меня полностью,
фаршируй фаст-фудом, новостями и рекламой.
Свободная касса,
обед подан.
Семейный архив
Я должен был сгореть в шесть лет на даче,
со всеми кубиками, солдатиками и машинками,
в доме, построенным моими дедушкой и бабушкой
(по женской линии) после Второй мировой войны;
в доме, пережившем Сталина, Маленкова, Хрущева,
Брежнева, Андропова, Черненко, Горбачева,
но не Ельцина.
Было страшно. Я вжимался в диван
и прислушивался к окружающему,
ощущая ужас и оцепенение.
Даже когда другая моя бабушка (по мужской линии)
выгоняла нас с мамой из квартиры
после смерти отца, а я ревел,
держась всеми силами за свою детскую кроватку,
словно за последнюю соломинку,
мне не было так страшно.
Когда всё началось, я сидел в гостиной,
зачарованный наступлением пехоты
на маленький городок без магазинов
и закусочных, брошенный жителями,
но занятый вражеской армией.
Фоном по телевизору шли мультики
Оптимус Прайм воевал с десептиконами.
Я не сразу понял откуда идет шум
и еще какое-то время продолжал воевать,
руководя военной операцией.
На чердаке лязгал котел
(об этом я узнал спустя несколько лет),
стучало и бахало.
Электричество пропало и вокруг потемнело.
В соседней комнате спал дядя Вова –
брат моей мамы. Он был пьян
и не мог мне помочь.
За окном синел снег,
опускались вечерние сумерки,
в пять часа должны были
показать новую серию трансформеров.
Было страшно, но набравшись смелости,
я вышел на веранду к лестнице,
которая вела на чердак.
Гул наверху усиливался.
Мой папа был сильный и я должен –
Примерно так я себя уговаривал.
Мне удалось подняться только
на несколько ступенек.
Но, проиграл и сдался.
Я убежал в комнату дяди Вовы
и попытался его разбудить,
но и это у меня не получилось.
Я вернулся в гостиную, что еще оставалось?
Так бы и сидел там до последнего.
Меня спас сосед, вбежавший в комнату.
Он сказал одеваться и выходить на улицу.
Надев первую попавшую куртку,
я схватил кота и вышел во двор.
Уже горела крыша. Прибежали еще люди.
Они вынесли из дома моего дядю Вову
(он умрет через несколько лет),
телевизор, какие-то мои игрушки
и всякое по мелочи.
В доме сгорели все наши документы,
вещи, деньги, семейный архив,
огромная библиотека книг моего отца,
его гитара, фотографии и многое другое,
но, не я.
* * *
Вспоминаю наши детские кликухи:Панчо, Сява, Калаш, Паштет, Сачок,
Горка, Башка, Лукишь, Толстый, Кастет,
Рыжий, Пупок, Анька, Серый,
Костян, Чили-Вилли, Муха, Диса…
Кого-то забыл, словно и не было вовсе,
с кем-то давно не здороваемся,
встретившись взглядами в настоящем,
делая вид, что не знаем друг друга.
Даже лайки не ставим под фото
или постами, числясь во френдах.
Мы быстро повзрослели и получили
имена, отчества, жен, мужей, детей,
семенные праздники, ипотеку, налоги,
диктаторский режим, инфляцию,
курс доллара и евро, сомнительный ВВП,
паршивую медицину, дороги, запои,
алименты, венерические заболевания
а кому-то достались надгробия….
Так и должно быть.
В целом, меня всё устраивает,
но бывает пытаешься снова
уловить навсегда ускользнувшее
и не можешь поверить,
что прошлое существовало…
* * *
я сделал фотографию своего большого пальцаи запостил её в ВКонтакте
посыпались лайки
восторженные комментарии
но не твои
ждал несколько дней и сходил с ума
заходил к тебе на страницу и удалял
свои старые лайки в надежде что ты это заметишь
и поймёшь что не хорошо меня игнорить
и мой контент
но ты так ничего и не поняла
я удалил тебя из друзей и забанил
а могла бы родить мне сына
* * *
хорошо жить у моря если оно не балтийскоена краю континента в южных краях
пить тропические коктейли рисовать на песке
заглядываться на мулаток и мечтать о тени
где небо весь год синее а не серое
и дождь только по праздникам словно подарок
ценил бы я это родившись ближе к экватору
где-нибудь на берегу тёплого океана
если хорошо притвориться и немножко выпить
то кажется всё не таким уж печальным
так прекрасен рассвет в тишине ленинградских болот
так уютен закат на блюдечке финского залива
так радостны люди в утренний час пик
* * *
Отпустил лето, словно и не бывало.Которое лето по счету?! Не важно.
У нас говорят – «Ну, было и было»
и не вверять в хорошую погоду.
Осенью звезды реже горят и мало
(надо это кому-то или нет),
и хочется, чтобы включили отопление;
петербургское небо сыреет,
и быстро темнеет в глазах,
из дворов с северным ветром вытряхиваются голоса,
а планета всё дальше от Солнца.
Стараюсь об этом не думать.
Ищу под пледом спасение
или глоток горячего чая губами,
включив газ на кухне.
Не жду от Нового года ничего,
ощущая, что всё повторится.
* * *
на часах двадцать первыйпоставлю будильник в сегодня
где персональная ева
готовит борщ
где смотрим на мир из себя
и не можем понять ничего
но не страшно
где рассвет прожигает запад
грозит востоком
коронавирусом и джеки чаном
но не страшно
где юг преследует каждого
идущего на север
стоит лишь оглянуться
но тоже не страшно
где молимся в Бога
а нас уже нет для него
или ещё нет
или не было никогда
и это не страшно
но если страшно
то спроси у меня
в чём истина и где искать
а я отвечу – в том что рядом
29 февраля
* * *
тут могло бы быть новое стихотворение о тебено его не будет тебе с этим как-то жить
стоп это уже о тебе ладно ничего страшного
моя дорога я просто выйду подышать морем
свежим воздухом веющим с балтийского берега
где закат догорает в своем скандинавском стиле
ты когда-то питала пристрастие к музыке
рисовала тушью в блокноте слова и пейзажи
иногда развлекалась со мной
но решила что это слишком хлопотно
пойми меня правильно с твоим голосом телом
мыслями уже больше ничего не связано
говорят ты заросла морщинами чудовищно поглупела
и бросаешься в руки первому встречному
наверное слухи но ты можешь я бы не удивился
окажись это правдой время калечит
даже совместных фотографий не осталось
где ты молода весела и немножко счастлива
хотя мы знаем что это твой очередной обман
жаль что тебя запомнят такой по моим стихам
и пустят в тираж от калининграда до владивостока
с другой стороны ты именно этого и хотела
что же остается радоваться расстоянию между нами
я стаю у самого края морского поздно вечером
вдыхая гнилье отлива
* * *
у нас делают национальных героев из техкто просто выполняет свою работу
вот посадили пилоты сломанный самолет
в критической ситуации спасли пассажиров
и можно вручать медали премии квартиры
путевки автомобили и прочее
я не спорю
большое дело сделали
достойны уважения и похвалы
но они выполняли свою работу
им платят зарплату за это в том числе
и обучают годами
я конечно утрирую но вы поняли суть послания
исключения есть и достаточно много
например врачи пожарные полицейские и военные
погибшие при исполнении
любой кто жертвует собой ради других
а у нас что происходит на самом деле
пинает человек на стадионе мяч или ловит
а ему воздают почести и записывают в элиту
тоже самое с актерами чиновниками и прочими
обезьяна взяла в руки камень и стала человеком
человек взял сигарету и стал поэтом
поэт взял в руки смартфон и залип в экране
лучше бы пили и курили или еще что-нибудь
но жили своей жизнью не выдумывая кумиром
(внимание курение алкоголь и еще что-нибудь
вредят вашему здоровью)
Читать по теме:
Как провожали Шукшина
50 лет назад ушел из жизни автор «Калины красной». Prosodia вспоминает, как современники отозвались на уход Василия Макаровича.
Дана Курская. Кто тaм ходит гулко перед дверью
В подборке Даны Курской, которую публикует Prosodia, можно увидеть, как поэтика психологической точности, искренности, проходя через катастрофические для психики испытания, перерождается в нечто иное — в поэтику страшной баллады.