Дмитрий Веденяпин. Обещанье удач в шесть пятнадцать утра

Чем это интересно

Дмитрий Веденяпин – мастер нюанса. Для него нет ничего важнее точно пойманного оттенка. Прежде всего потому, что именно умение поймать момент в его художественном мире – главный источник света, который ощущается вне зависимости от того, насколько драматичен выхваченный из потока миг. И в результате поэзия Веденяпина производит впечатление светлой. Но есть еще один, более важный, ключевой мотив – ощущение чего-то неназываемого, ощущение остановки перед тайной, перед самым главным. Мы постоянно встречаем лирического субъекта в этом пороговом состоянии. Далеко не каждый художник им вдохновляется. И нюанс – это что-то самое близкое к сфере невыразимого. Дальше – оно самое в чистом виде, и тогда слова заканчиваются. Некоторые стихотворения Веденяпина написаны так, как будто слова уже закончились.

Справка об авторе

Дмитрий Юрьевич Веденяпин – поэт, эссеист, переводчик. Родился 14 октября 1959 года в Москве. Окончил Институт иностранных языков. Кандидат в мастера спорта по самбо. Начал публиковаться в начале 1980-х в самиздате и за рубежом, с конца восьмидесятых – в «толстых» литературных журналах. Был близок к группе «Московское время», в которую входили Александр Сопровский, Сергей Гандлевский, Бахыт Кенжеев и др. Автор девяти поэтических книг: «Покров» (1993), «Трава и дым» (2002), «Между шкафом и небом» (2009), «Что значит луч» (2010), «Стакан хохочет, сигарета рыдает» (2015), «Домашние спектакли» (2015), «Птичка» (2018), «Папа говорит по телефону» (2020) и «Что Париж – бери выше» (2020). Лауреат стипендии Фонда Иосифа Бродского (2011), лауреат премий «Московский счет» (2010) и «Поэзия» (2019). Ведет цикл встреч «Человек в других людях» в Доме-музее Б.Л. Пастернака в Переделкино. Живет в Москве.

* * *

Моешь чашку – и вдруг

Прилетит этот запах,

Сложный запах реки

И немножко костра.

Лодка. Лес за спиной.

Берег в розовых маках.

Обещанье удач

В шесть пятнадцать утра.

Ия или Китой,

А не то сразу Лета.

Чашка падает на пол –

Опять двадцать пять.

Обещанье удач

В виде ветра и света,

В виде запаха света,

Вернее сказать.

* * *

                           А. М.

Тот крепил оборону,

Тот вымучивал стих,

А теперь кто с короной,

Кто с инфарктом притих.

Как же так – mamma mia! –

Это что ж за фасон?!

У неё лейкемия,

У него паркинсон.

Выдающийся скульптор,

Всем поэтам поэт,

В коматозе с инсультом –

То ли жив, то ли нет.

Впрочем, что удивляться,

Если даже Шекспир,

Рафаэль и Гораций

Наш покинули мир.

Каллас песенка спета,

Смоктуновский – пока!

Как ни странно, но это

Утешает слегка.

– Вы подумайте, даже

Пушкин, даже Орфей, –

Говорил мне на пляже

Монастырский Андрей, –

Спят себе, не стесняясь...

И, внимая ему,

Я стоял, улыбаясь

Неизвестно чему.

Школа

Все комнаты окутаны таким

Прозрачно-серым, бледно-пыльным светом,

Как будто бы предметы только дым

От панихиды по самим предметам.

На первом этаже хоронят труд,

На третьем – алгебру и рисованье,

Там отпевают музыку, а тут

Литературу и обществознанье.

Легко хоронят – горе не беда,

Без слез – ещё бы! – мальчики не плачут,

Тем более, что ведь не навсегда,

Как думалось... Но Бог судил иначе.

* * *

Вот пылинки в луче (Демокрит и Левкипп

Знали с чем их сравнить, Аристотель туда же),

Вот сверкают себе, вот сияют, как всякий сакральный предмет...

Символ встречи – разлука, присутствие – символ пропажи.

Выступает прославленный ордена Красной Звезды,

Дважды Краснознаменный ансамбль эриний,

Символ песни и пляски, эмблема народной беды...

Вот пылинки в луче, вот иголки в дожде, вот роса в паутине.

Тень алоэ

                              Гори, гори, моя звезда...

                                            В. Чуевский

       ... растение семейства асфоделевых...

                      Онлайн-справочник растений

В окне плывёт Москва. Обои

Колеблются, как под водой.

Бликующая тень алоэ

Дрожит на них морской звездой.

В разрезах воздуха, в дырявых

Карманах прошлых «лучших дней»

Она горит неясной славой

В душе измученной моей.

Переливаясь перламутром,

Её лучей волшебный свет

Сияет обещаньем утра,

Которого на свете нет

И не было... А что же было?

И для кого ж я пел тогда:

Умру ли я, ты над могилою

Гори, сияй, моя звезда?

Картмазово

Пам… пауза… пам… пауза… па-па-па-па-па-па-пам…

Киевское шоссе. Жженов и Смоктуновский.

Время в пику клише продолжается там.

Просто длится и длится без остановки.

Киноконсервы времени. Ладно. Причём же тут

Остановка «Картмазово»? Её-то ведь нет на плёнке.

Автобус 511-й. Двадцать минут –

И настоящий лес: сосны, берёзы, ёлки.

В то воскресенье с нами, точней, с отцом

Почему-то ещё была его коллега.

Неприлично красивая, с умным живым лицом,

Магнетическим голосом, солнечным смехом.

Мы сыграли в футбол, а в какой-то момент

Я с подачи отца после глупых преамбул,

Не на шутку смущаясь – мне было четырнадцать лет –

Стал показывать ей приёмы самбо.

Я, конечно, не делал бросков, только обозначал,

Мол, когда ваш противник вот так, можно сделать вот этак,

И она улыбалась, кивая, и ветер качал

На дорожке за ней тени листьев и веток.

Киновечность пустого шоссе. Там и тут, тут и там.

Что-то было в её удивительном смехе.

Пам… пам, – замурлыкал отец – па-па-па-па-па-па-пам...

Эй, автобус, ты где?.. Ну а он всё не ехал.

* * *

Как будто ты услышал

потрясающую песню,

и теперь она у тебя в телефоне,

и можно ее слушать и слушать,

или как будто у тебя, наконец,

появился щенок или котенок –

вот он

сопит под боком,

или ты актер,

и только что прошла премьера,

и был успех,

и, проснувшись ночью,

ты вспоминаешь, как это было,

или ты в кои веки

купил себе какую-то вещь,

что-то из одежды,

красивую,

и она, правда, тебе идет,

и можно ее надеть

и куда-нибудь в ней пойти,

или ты влюбился

(тут все понятно),

или ты пилигрим с гравюры Фламмариона,

заглядывающий за край Земли,

или…

В общем, бывает же и что-то хорошее на свете.