Катя Капович. Живи, и в мире будет всё в порядке

Чем это интересно

Как пишет в одном из приведенных ниже стихотворений Катя Капович, она выпускница школы, в которой ее учили через деталь увидеть общую картину. Надо сказать, что в этой школе учились многие. Но детали видят разные. Капович подмечает мелкие детали, не видимые другим.

Данная подборка (случайная или осознанная, не знаю) – это своего рода и декларация о намерениях («я насмотреться бы на мир хотела», «ощутить красоту момента»). И реализация намерений на практике – «стихи на память» о красоте момента и деталей.

Интересно рассматривать чужие записные книжки. Если, конечно, их написал талантливый человек.

Справка о поэте

Катя Капович – двуязычный писатель, автор двенадцати книг на русском и английском языках. Живёт в Бостоне, преподает поэтическое и прозаическое мастерство. Печатается в российских журналах – например, «Воздух», «Волга», «Дружба народов», «Звезда», «Знамя», «Новый мир» и др. В издательстве «Эксмо» в 2021 году вышла книга избранных стихов «Город неба». О Кате Капович читайте в материале Prosodia Катя Капович. Душа на вздохе

* * *

Вместе с нами в поговорку
несколько вещей войдёт:
жить на свете надо долго,
красота весь мир спасёт.

Тени исчезают в полдень,
жизнь – билет в один конец,
утром выпил – день свободен,
водка любит огурец.

У властей свинячье рыло.
Пушкин был большой поэт.
«Что пройдёт, то станет мило», –
он сказал и умер вслед.

И кого остановила
красота стихов его,
музыка, большая сила?
В этом мире никого.

* * *

В пишмашинке стихи, полустёртая лента –
было дело, и дело водило студентку,
пусть не в ад, а в предбанник его, в кабинеты,
чтобы в тех кабинетах продолжить беседы.

Мне гэбист на допросе цитировал Бродского.
Ничего не видала я более скользкого,
чем спокойный гэбист, задушевно и просто
мне цитировавший: «Ни страны, ни погоста».

Дорогие друзья и коллеги-поэты,
я бы русский забыла бы только за это,
чтоб не знать, как махровый работничек ада
увлекается первым пером самиздата.

Стол, два стула. Пикирует муха на лысину.
Ощущенье, что высекли, близкое к истине.
Было мне восемнадцать бессмысленных лет,
было радостно выйти оттуда на свет.

* * *

С мёртвого нам остается что?
Чашка, бутылочка валокордина,
да прошлогодний билет в кино,
да на метро проездной единый.

Лучший знаток языков на свете,
любитель Киплинга и баллад,
вечный разыгрыватель комедий,
что ж ты уходишь, любимый брат?

И возвращаешься в снах обратно
автопилотом в пальто «Мишель»,
стихотвореньем, дымом в парадной,
а из каких не скажешь земель.

* * *

Для жизни надо очень мало:
в один из дней идти с вокзала,
любить кого-то, но не всех,
шарф поправлять у подбородка,
ловить такси у перекрёстка,
смотреть на лица из-под век.

Сегодня нету этой школы
Серебряного века, что ли, –
другая лирика ревёт,
грохочет музыка тупая,
какая-то всё лобовая,
никто давно не знает нот.

Чему в той школе обучали?
Увидеть целое в детали,
любить животных, травы, птиц,
с брезгливостью сказать о власти.
И я, на горе или счастье,
одна из этих выпускниц.

* * *

После гибели баскетболиста –
от разрыва сердца умер он –
мяч домой заплаканным ввалился
и не отвечал на телефон.

Выматерился, лежал неделю,
ничего не ел он и не пил.
«Так бы вот о нас потом грустили!» -
так сосед соседу говорил.

Оклемался всё же, так как опыт
и привычка верх над всем берут,
с детворою на площадку ходит,
прыгает средь них по полю тут.

О баскетболисте стёрлась память,
напрочь парня позабыл народ,
а тот мяч летает и летает,
и кольцо смеётся в полный рот.

* * *

Живи, и в мире будет всё в порядке:
забегают ребята на катке,
потом их ветер унесёт с площадки,
и снег пойдёт кружиться налегке.

Но перед тем, как он приступит к делу
укрытия всех улиц и дворов,
я насмотреться бы на мир хотела
и подружиться с розою ветров.

Не знаю точно я определенья
загадочного странного цветка,
под ложечкой он в солнечном сплетенье –
какая прелесть снежность лепестка!

Так ощутить бы красоту момента –
сырой позёмки, ветра по плечам,
и вновь вернётся память в город светлый,
в положенный Каретный и Монетный
к своим колам и праздничным дворам.

* * *

Мы из таких-сяких окраин,
где каждый сам в себя запаян,
спиртовым столбиком в окне.
Но дай нам снег на рукавицы,
подняться или опуститься,
и всё продлится в новом дне.
Мороз и солнце, друг чудесный,
каток на речке, колесо
с откоса вниз, в сиянье, в бездну,
рукав в грязи. Короче, всё
продлится, как стихи на память,
или как жизнь наоборот –
и снега полон, моя радость,
и полушубок мой, и рот.

* * *

Когда над жизнью, прожитой впустую,
поднимется душа в зиме стальной,
и эту клетку старую, грудную
оставит то, что раньше было мной.

Пускай язык заговорит в итоге
на самом высшем, птичьем языке.
Пошли мне друга для пути-дороги,
чтобы болтать о прежней чепухе.

Пошли мне друга, всемогущий Боже,
пусть говорит о доме, где подъезд,
о двух истертых тапочках в прихожей, –
мне это никогда не надоест.