Сергей Хазанов. Я шел за стихшим криком

Чем это интересно

Стихи математика Сергея Хазанова представляют собой на редкость целостное жанровое явление – это классическая элегия, которая занимается переживанием настоящего времени в ценностном счете прошлого. Русский читатель впитал этого жанр на генетическом уровне, а потому первое, что предстоит испытать при чтении – интуитивное приятное узнавание хорошо обжитого мира. Обращение к столь освященной традиции опасно тем, что можно потерять индивидуальность в как бы заранее готовом языке. С Сергеем Хазановым этого не происходит – его строка точна, напряженна, часто остроумна и, в конечном счете, индивидуальна. Итоги жизни, воспоминание о родителях, молодости, любви – трудно придумать более универсальные сюжеты. Но точный язык позволяет автору раскрывать индивидуальность даже в них. А оторванность от метрополии – позволим себе такое допущение – создает условия для консервации поэтической традиции, сохранения самого важного в ней.

Справка о Сергее Хазанове

Сергей Юрьевич Хазанов родился в Москве в 1951 году. окончил МГУ, доктор математики, поэт и публицист. Работал в журнале «Крокодил». Живет в Швейцарии с 1989 года. Заведующий отделением математики Женевской международной школы. С 1990 года пишет прозу на французском, выпустил несколько романов. Автор 8 книг стихов и прозы. Лауреат двух Международных конкурсов поэзии - "О, сколько силы в русской речи ...." (2022), "Россия, перед именем твоим ..." (2023).


ЗА СПИНОЙ

Папы нет, и мамы нету,
Пусто стало за спиной.
Одному теперь по свету
Меж сумою и тюрьмой.

Меж обид и утешений –
Кто? Куда? Зачем? Кому ?
Меж признаний и забвений
Продираться самому.

Через джунгли и пустыни,
По капризу, по судьбе,
От рождения к кончинe,
От себя, вперед, к себе.

Поросли надежды былью,
Лишь с наследством повезло –
Только корни, только крылья,
Только мамино тепло.

Неприкаянный как ветер,
Докатился до седин.
Размечтавшись, будто дети
За спиною. Как один.


СТАРЫЕ ФОТО

Россыпи снимков, давнишних, пыльных
Где мы юны, старомодны и стильны,
Ни животов, ни морщин.
Где голубые струятся фонтаны,
Чушью прекрасной рисуются планы,
Плещется смех без причин.

Где, судьбоносный для лодок любовных,
Быт не заметен на карточках ровных –
Видимо все впереди.
Где мы, поспешные давши обеты, 
Ждем не дождемся пуститься по свету,
Юности пыл охладив.

Здесь мы к успехам чужим терпеливы,
Ибо звездою ведомы счастливой,
В завтра смотря, не назад.
Случая пленники иль провиденья,
Нашей любви отмечаем рожденье,
Или, быть может, закат.
   

PANDEMIC

За серединой жизни, на исходе
Пронзит как ток в забавах и делах
Сознание что сверстники уходят
А ты еще замешкался в дверях.

И в суете, какие там итоги,
Листаешь книгу прежних зим и лет 
Где эхо непротоптанной дороги,
Осколков поражений и побед,

Решений запоздалых и поспешных,
Возможностей, упущенных из рук,
И эмиграций, внутренней и внешней,
Заклятый меловой кавказский круг.

Любовь, что близоруко не заметил,
Про милость неусвоенный урок,
Мгновения, вместившие столетья,
Полвека, что росой ушли в песок,

Врагов сердечных истинные лица,
Животный крик, фальшивая строка,
И нерушимый Эверест амбиций -
Все заметает Времени река.

Спасибо, век мой, сorona-опасный,
Где даже другу руку дать нельзя,
Где пол-лица закрыто прочно маской,
Чтоб легче было заглянуть в глаза.


ЦИРК

Мальчик, сбежавший с цирком бродячим
От усыпляющей пуповины.
Вот он над вымыслом горько плачет,
Вот – напролом через поле минное.

Мальчик, что дом и семью не бросил,
В жертву мечту принеся и планы,
Смотрит тоскливо как дни заносят
След ускользнувшей Фата–Морганы.

Трудно меж сказками не заблудиться,
Там, в Зазеркалье, витает мальчик,
Где нипочем не найти границы
От непровала до неудачи.

Мальчик весь век на одной точке –
Дело, семья, ублажен, уважен.
Только ночами сомненья точат
Что воспарить не рискнул однажды.

Память листает жизни страницы,
Будет как было, только иначе.
Прошлого сор старику не снится.
Снится одно – что он снова мальчик.


СТАРЫЕ КНИЖКИ

Старые книжки о жизни советской,
В прошлое скользкий тоннель,
Детям ни капельки не интересны,
Как прошлогодний апрель.

Так же и мне, разгильдяю седому,
В юные годы мои
Не было дела совсем никакого
До мемуаров семьи.

Этот колодец, что к прошлому манит,
В светлое завтра манит,
Птичий язык по всему привечает,
Им говорит и молчит.

В книгах былых заблужусь, чтобы снова
Мучить себя, не простив
Что не сумел петушиное слово
Я до детей донести.

Сходит со сцены мое поколенье,
Свет заслужив иль покой,
А в заключение, как озаренье –
Внучка прижмется щекой.


ТА КНИГА

Дремать в жару, картинки лицезря
Из Книги судеб, а точнее свитка,
Cуммируя – что с толком, а что зря,
И ждать, когда откроется калитка.

И женщина войдет, точнее две.
Как жизнь и смерть, на вид неразличимы,
Одной породы, стати и кровей,
Как ин и янь полярны, неделимы.

Звонок последний, трогаться пора,
Потомок пожалеет иль осудит?
Поскольку эти дамы - из моего ребра,
И друг без друга нам несладко будет.

А может, снова с чистого листа?
История альтернатив не ищет.
Пускай была дорога непроста,
Зато не ощущал себя я лишним.