Тим Францисти. Чтотонетак точка ком

Чем это интересно

Стихи Тима Францисти музыкальны: их можно положить на музыку и петь, аккомпанируя себе на гитаре. Получатся немного печальные, немного тревожные баллады о жизни мужчины средних лет в небольшом городе у моря. Лирический герой, «с сединой в щетине школьник», осмысливает свое положение во времени и пространстве.

Справка об авторе

Тим Францисти родился в 1979 году. Живёт в городе Лиепая (Латвия). Стихи начал писать в школе. Публиковался в журналах и изданиях «Крещатик», «45-я параллель», «Анфилада».



                     * * *
Опять над городом желтеют фонари,
напоминая вкус ванильного арцаха.
Не растворяется никак небесный сахар
в огромных лужах и у нас внутри.
Закрыли каменные рты парадняки.
И нам пора уже, похоже, возвращаться,
но облака куда-то мчатся, мчатся, мчатся
так высоко. На расстоянии руки.
Как будто только этим путникам помятым
давно понятны незнакомые слова,
к губам замёрзшим подступившие едва
на жёлтый свет со вкусом дистиллята.
Стекает ночь по рукавам пустых аллей
и облекается в растаявшие звуки.
Мы отдаёмся переулкам на поруки,
сливаясь с тенью мокрых тополей.

Статист

На столе в большой квартире
авторучка, А4,
чай, преследующий сон.
Лягут строки в параллели
быстро-быстро, еле-еле.
Многослойный горизонт.

А за той границей – лица,
друг, уехавший в столицу
да цыганские глаза,
наблюдающие строго
в ожидании итога
за бумагою из-за.

Точка, точка запятая.
Мысли движутся трамваем.
Перельман, Пуанкаре.
За бегущею цепочкой
начинается отсрочка,
точно длинное тире.

А пока хитросплетеньем
на стене замкнулись тени.
Развернулся чайный лист.
И глядит в прямоугольник
с сединой в щетине школьник.
Добросовестный статист.

Пляж

Полоснёт по глазам
горизонта холодное лезвие.
Всё нормально. Как сам?
Унисонные фразы нетрезвые
затухают в кафе.
Плащ-палатка с плетёными стульями.
В наступившей строфе
моё счастие широкоскульное.

По колено в себе
и по локоть (подумать!) в поэзии.
Заблестит на губе
капля соли последствием лезвия.
Умолкает едва
где-то город кирпично-игрушечный,
оставляя слова
голосить в моем ухе ракушечном,

облекаться в янтарь,
и ложиться преданием, хроникой,
как застывший вискарь,
от границы Литвы и до Кёнига.
А вода. Что вода?
Шелестит, возвращается, пенится.
Obladi-oblada.
Позади ничего не изменится.



                * * *
Над городом склонился Бог,
мелодию услышав вдруг:
стремящийся вовне поток,
плывущий из-под чьих-то рук.
А город размывала тьма,
чернила замешав с дождём.
Она сползала на дома,
удваивая свой объём.
И где-то на проспекте N
из окон с видом на проспект
как будто покидая плен
(литовский типовой проект),
мелодия летела вверх,
дрожащим становясь огнём.
И Бог, не открывая век,
внимал мелодии о Нём.

Навылет

О тебе. Обо мне. Навылет.
Этот ливень и жёлтый свет.
Вновь задержанный поздний вылет.
И один на двоих билет
в перекрестия пьяных улиц,
в геометрию тонких стен.
Мы стоим под дождём, сутулясь,
вне предложенных нам систем.
За мгновенье до полуслова,
половину себя распяв,
снова ливень губами ловим,
руки втягивая в рукав.
И от этой смешной заминки
пробегает сквозь пальцы дрожь.
В заключительном поединке
побеждает, похоже, дождь.

Осень

Текущая осень касается лба
углом занавески.
Какие вопросы? Жё нэ компрэ па.
А как по-немецки?
Засохшая булка и времени вез-
десущие крошки.
Вращается втулкой цейлонская взвесь
под натиском ложки.
Так жизненный опыт свернётся щенком.
Комок с мокрым глазом.
Под пальцами чтотонетак точка ком
вбивается в браузер.
Как будто открылось пророчеством вдруг
тяжёлое веко.
Деревья – ресницы, разорванный круг,
судьба человека.
Возьми табуретку, присядь у окна
и сосредоточься.
Смотри, как рассвет поджигает дома
(их не было ночью).
И ржавые тельца – каштана листы –
хрустящие пятна.
Все мы – погорельцы. Отечества дым
нам очень приятен.