Василий Аксёнов: Чай на двоих. Почти отчаянье

Глухомания

Среди различных графомании, мегаломании, фикс-идей мы выбираем глухоманию ночей Литвы, эстонских дней.
Восточной Балтики дремота… Пятерками идут года, и тлеют, как хвощи в болотах, торговой Ганзы города.
Торговля обернулась прахом, религия – «большой вопрос»… По селам, как агент Госстраха, с портфельчиком бредет Христос. Ржавеет сфера зодиака, потерян стиль, утрачен жанр. Латиницы злосчастной знаки смущают сонных горожан.
В зеленоватый час заката бузит стрелок-пенсионер. Костел-музей и три плаката… Райцентр балтийской эсэсэр.
…………………………
Чай на двоих. Почти отчаянье. Вот глухомании плоды: окаменелость, одичанье… Но, словно крапинки слюды, в камнях живет очарованье. Круженье мыслящей воды в прибрежных валунах, ворчание «Спидолы» старой… спят сады, стареют сливы… прозябанье… терпенье или умолчанье? … Все ждет беды.

1980

Чем это интересно

Стихи появились уже в первом романе (повести) Аксенова «Коллеги» (1960).

Как позже писал Василий Павлович, у него даже была идея каждую главу своего сочинения предварять стихом из трех и более строф. «Лично мне они очень нравились, и я видел в этом сочетании прозы и нормального рифмованного стиха некий формальный изыск».

Однако редактор отдела прозы журнала «Юность» Мэри Озерова сказала: «Вы это серьезно, Вася?... Ну что вы, в самом деле, придумали? .. К чему эти вирши? .. Да ну вас, перестаньте!»

Аксенов не стал сопротивляться и стихи вычеркнул.

И все же одно стихотворение Аксенова попало в текст «Коллег». Автор «подарил» его главному герою повести Максиму.

В столовке

В столовке грохот и рокот,
Запах борщей и каш.
Здесь я увидел локоны,
Облик увидел ваш.

В бульоне плавал картофель,
Искрился томатный сок.
Я видел в борще ваш профиль,
И съесть я борща не смог.

Быть может, вот так же где-то,
В буфетах Парижа, Бордо,
Стояли за винегретом
Тургенев и Виардо.

«Тефтели с болгарским перцем ,
Вы скажете свысока.
Хотите бифштекс из сердца
Влюбленного в вас чудака?

Аксенов вспоминал, что «существует еще одна странная и отчасти плутовская связь, соединяющая «Коллег» с поэзией». Второй главный герой романа Зеленин цитирует Пастернака.

Удар, другой, пассаж, и сразу
В шаров полночный ореол
Шопена траурная фраза
Вплывает, как больной орел.

Автор не указан. В 1960 году Пастернак был под запретом, его нельзя было упоминать.

«За несколько дней до отправки верстки романа в печать меня остановил в коридоре редакции ответственный секретарь журнала Леопольд Абрамович Железнов.
- Все собираюсь вас спросить, Вася, чьи это у вас там стихи про Шопена?
Не долго думая, я брякнул: «Это мои собственные». Железный «правдист» Железнов похлопал меня по плечу: «А знаете, совсем неплохо».

Но идея сочетания прозы и поэзии не оставила Аксенова. Во всех его романах (кроме «Острова Крым») есть стихи. А в «Новом сладостном стиле» (1992-1995) он осуществил юношескую мечту: в этом романе стихотворения, следуют строго в промежутках между главами.

На обложке своего сборника стихов «Край недоступных Фудзиям» (2007) Аксенов написал: «Я то и дело испытываю желание выйти за границы жанра. Если в романном развитии наступало торможение, я обращаюсь к стиху, ухожу к поэтическому взволнованному бормотанию, камланию и даже распевке...»

В предисловии Аксенов уточнил: «Стих стал чем-то вроде подзарядки аккумуляторов: он ободряет и вдохновляет автора».

«Поэтическое бормотание» у Аксенова принимало разные формы. Наибольшим разнообразием отличается роман «Ожог» (1969-1975), который Аксенов долгие годы считал вершиной своего творчества. Именно из-за него, по мнению Василия Павловича, ему и пришлось покинуть СССР. «В этом пространном тексте помимо всего прочего существует довольно много различных верлибров, ритмических глоссалий, разных снов, летних и лётных, девичьих плачей, ритмических прогулок, лимиреков, хмельных напевов, звуковых шквалов и даже одна «песня протеста советской молодежи».

Вот «Песня петроградского сакса осени пятьдесят шестого»

я нищий,
нищий,
НИЩИЙ,
И пусть теперь все знают - я небогат!
я нищий,
нищий,
НИЩИЙ,
И пусть теперь все знают - у меня нет прав!
Пусть знают все, что зачат я в санблоке, на тряпках
Двумя врагами народа, троцкистом и бухаринкой,
в постыдном акте.
и как я этого до сей поры стыжусь!
Пусть знают все, что с детства я приучался обманывать
все общество,
Лепясь плющом, и плесенью, и ржавчиной
К яслям, детсаду, школе, а позднее к комсомолу
Без всяких прав!
Я НИЩИЙ,
НИЩИЙ,
нищий,
И пусть теперь все знают, что
Я девственник в обтруханных трусах!
Я девственник, я трус с огрызком жалким, но,
О Боже Праведный, я не гермафродит!
Мужчина я! Я сын земли великой!

Это из «Ожога».

Как мы видим, в стихах Аксенова можно найти биографию автора.

зачат я в санблоке, на тряпках
Двумя врагами народа, троцкистом и бухаринкой

Когда Василию не было и пяти, его родителей осудили на 10 лет тюрьмы и лагерей. Сестру Майю и брата Алёшу — забрали к себе родственники, а Васю отправили в детдом для детей заключённых.

Есть и про медицинский институт, который Аксенов окончил в 1956 году. Есть даже о приобретении автомобиля «Жигули»(взамен «Запорожца»).

Какой же русский,
спросим мы,
не любит "Жигулей"
с похмелья ...

Нашли отражения в стихах Аксенова и его перемещения: сначала по СССР, затем по США.

Часто в стихах Аксенова присутствуют значимые для автора персонажи. Или просто известные личности.

По Бродскому проедут осторожно
свернут на Наймана
по Рейну пропылят
как дунут Штакельбергом к Авербаху
на Пекуровской лишь затормозят

(из «Ожога»)

Любопытно, что отрицательный отзыв Иосифа Бродского стал причиной отказа американских издателей от публикации «Ожога».

Есть в стихах Аксенова Евтушенко, Окуджава, Хемингуэй, Сартр, Линь Бяо, Герцен, ансамбль «Арсенал» под руководством Алексея Козлова, Грейс Келли, Велимир Хлебников, Достоевский, Сталин, Ростропович, Кастро, Имре Надь, Грапелли, Феллини, Лайонел Ричи, Эдит Пиаф, Стравинский, Бунин, Шагал, Стенли Кубрик, Параджанов, Тарковский, Бергман… В 90-х появились Анпилов, Ельцин, Лимонов, Дугин...

В одном из стихотворений Аксенова можно найти список студентов в одном из семинаров на кампусе университета «Джордж Мэйсон», в котором преподавал Василий Павлович.

Стихи для Аксенова это необязательный бонус к прозаическому тексту, подзарядка прозы.

Особняком в его творчестве стоит пьеса «Цапля». Комедия с антрактами и рифмованной прозой. Посвящена друзьям участникам альманаха «Метрополь».

Зиму 1980 года Аксенов провел на даче в Переделкино. Уже было понятно, что в СССР он не останется, а дачу могут забрать. «Значит, надо сидеть и писать пьесу, в том смысле, что надо успеть написать пьесу. Пишу что-то чеховианское. У него поместье, а у меня дом отдыха «Швейник», но размещенный в том же поместье. У него Треплев, а у меня советский международник Моногамов. У него «Чайка»,а у меня «Цапля»», летающая швея, - вспоминал Аксенов. - Писал в свое удовольствие, не рассчитывая ни на постановку, ни на публикацию. Честно говоря, я уже понимал, что я ни на что не могу рассчитывать в этой стране».

Пьесу поставили американский студенческий театр, а также театр «Шайо» (Париж). В новой России известна постановка «Цапли» в Магнитогрском театре кукол.

Стихи в пьесе выполняют роль своеобразных эмоциональных ремарок, записанных в прозаическом формате.

Неожиданно в тексте, написанном «для своего удовольствия» автор предстает поэтом-лириком. Достоевский, Сталин, Ростропович, Кастро, Ельцин, Имре Надь, Грапелли и Феллини уходят в темноту кулис, и на сцене появляется Василий Павлович Аксенов, лирик.