Тайна лёгкости

***
Лёгкой жизни я просил у Бога:
Посмотри, как мрачно всё кругом.
Бог ответил: подожди немного,
Ты меня попросишь о другом.

Вот уже кончается дорога,
С каждым годом тоньше жизни нить —
Лёгкой жизни я просил у Бога,
Лёгкой смерти надо бы просить.

Это стихотворение – одна из загадок русской поэзии. Так же, как и его автор. Иван Иванович Тхоржевский (1878-1951) заслужил у последующих поколений определение «поэта одного стихотворения» – «Лёгкой жизни я просил у Бога». Обозначение не то чтобы обидное, но все же двусмысленное. С одной стороны, единственный текст из наследия стихотворца признается безусловным литературным явлением. С другой – все прочие заслуги перед творчеством, да и внелитературные деяния автора, то ли девальвируются, то ли блекнут перед фактом написания единичного «бессмертного» текста. Который, к тому же, в массовой памяти сводится к двум заключительным афористичным строкам.

Поэтический обозреватель «Российской газеты» Дмитрий Шеваров пять лет назад, в материале к 140-летию со дня рождения Тхоржевского, утверждал: «Когда читаешь то немногое, что написано об Иване Тхоржевском, то кажется, что в его биографии смешаны судьбы двух совершенно разных людей. Один – правительственный чиновник, был произведен в действительные статские советники, и камергер, знаток конституций всех стран и народов, скептик и консерватор, автор фундаментального историко-статистического труда “Азиатская Россия”. Другой – изысканный поэт-затворник, кабинетный филолог, переводчик с английского, французского, немецкого... Как эти двое уживались в одной душе – постичь невозможно. И еще труднее понять, отчего столь яркая и бурная жизнь была так стремительно унесена волнами забвения, что из всего написанного Иваном Ивановичем Тхоржевским в памяти потомков остались лишь две строчки». Шеваров задавался ровно тем же вопросом: «…удача или беда: прослыть “поэтом одного стихотворения”?».

Иван Тхоржевский явился миру 19 сентября 1878 года в Ростове-на-Дону, рос в Грузии (Тифлисской губернии царской России), с отличием окончил Тифлисскую гимназию, затем – юридический факультет Петербургского университета. Тхоржевский мог бы остаться в памяти потомков как государственник и законник. Его имя могло бы сохраниться в анналах российской истории наряду с именами легендарных российских политиков Сергея Витте и Петра Столыпина, так как он был помощником того и другого. В начале ХХ века Тхоржевский по приглашению Витте проводил экспертизу нового свода законов Российской империи, а у Столыпина работал по части организации его аграрной реформы, в том числе был помощником начальника переселенческого управления, которое регулировало переселение людей из центральной России на Дальний Восток. Тхоржевский после убийства Петра Аркадьевича написал стихи, посвященные его памяти, где утверждалось, что «вернул он власти – обаянье...». Но отечественная история в этом столетии повернулась так, что Витте был на десятилетия практически забыт, а Столыпина вспоминали только как «вешателя». Имена же их соратников (в лексике советской историографии, скорее, приспешников) и вовсе перестали звучать. Тем более, что Тхоржевский уехал за границу вместе с уцелевшими представителями Белого движения, остаток жизни провел в эмиграции, умер 11 марта 1951 года в Париже и покоится на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. 

Для победителей не имела никакого значения деятельность Ивана Тхоржевского как автора стихов (до революции в России он успел выпустить в свет два сборника лирики) и даже как поэтического переводчика. Хотя именно он познакомил русскую читающую публику начала ХХ века со стихами Жана Мари Гюйо, Эмиля Верхарна, Мориса Метерлинка, Поля Верлена, Армана Сюлли-Прюдома, Джакомо Леопарди, Иоганна-Вольфганга Гёте и немецкого аристократа Эмиля Шенайх-Каролата.

За рубежом Тхоржевский продолжал существовать в привычном для него режиме «раздвоения личности»: политика и поэта. Он предпринимал различные попытки социальной поддержки эмигрантов из России и делал все, что мог, для популяризации в Европе и Америке русской классической литературы. На этой стезе, кстати, они «враждовали» с первым русским нобелиатом в области литературы Иваном Буниным. Тот раскритиковал труд Тхоржевского «Русская литература», а сам Иван Иванович не принимал поэтическую манеру тёзки, отождествляя его язык с личными качествами. Сохранился отзыв: «Стиль Бунина — золотая сухость…» – не только о творчестве, но и о поведении Бунина. Самолюбивого Ивана Алексеевича это бесило. Но противостояние двух Иванов – отдельная тема, которую всё же стоит оставить в стороне, так как нас интересует совершенно другой аспект. Надо еще только отметить, что в 1928 году Тхоржевский выпустил свои переводы рубаев Омара Хайяма – и многие исследователи полагают их главным итогом его жизни. Он явно был знаком с восточной поэзией, что, возможно, сказалось на появлении рассматриваемого стихотворения. 

В целом Дмитрий Шеваров прав: о Тхоржевском действительно написано и известно мало. Правда, в 2020 году в России вышли в свет его мемуары «Последний Петербург. Воспоминания камергера». Но восьмистишие о лёгкой жизни и лёгкой смерти, созданное в 1940-х годах, представляет собой загадку, которую мемуарист не разгадывает – творчество в этой книге практически остается за кругом его интересов. 
Загадка в том, что доподлинно неизвестно, авторское ли стихотворение «Лёгкой жизни я просил у Бога» или перевод. В некоторых публикациях текст снабжен примечанием «Из Хафиза». Тем самым дается понять, что стихотворение является то ли вольным переводом, то ли вольной фантазией на темы лирики средневекового персидского поэта Хафиза Ширази, которого чаще зовут просто Хафиз. По воспоминаниям Константина Ваншенкина, когда этот текст в 1960-е годы неисповедимыми путями проник в СССР, его сначала считали неизвестным бунинским творением, потом решили, что это перевод, выполненный Иваном Тхоржевским, и, наконец, возникла версия о его собственном авторстве. Однако определенности нет по сей день. 

По моим впечатлениям, не подкрепленным ничем, кроме интуиции критика, это стихотворение написано лично и без опоры на какие-либо первоисточники в восточной поэзии. Даже не специалист видит, что в тексте не проявляются приемы, свойственные восточным авторам – тогда как, переводя Хайяма, Тхоржевский бережно относился к форме рубая, сохраняя её на русском языке. Меж тем русской поэзии свойственны восьмистишия, в которых мысль как бы превалирует над формой. Точнее, выбирается простая классическая форма (распространенный стихотворный размер, перекрестная рифмовка, точные созвучия, мелодичность и пр.), отточенная настолько, что словно бы не бросается в глаза. Упор делается на высказывание. Это было едва ли не сакральной традицией еще в Золотом веке, о чем нам говорит хрестоматийный пример состязания Пушкина, Туманского и Дельвига в сочинении восьмистиший об отпущенной на воле птичке. В ХХ веке возможности восьмистишия беспредельно развил Осип Мандельштам. 

Посыл стихотворения Тхоржевского дает возможность отнести его к духовным стихам. Это не стихотворение-молитва, не переложение псалма – и даже не «беседа» с Богом. Но мой друг, поэт и глубоко верующий человек, однажды сказал, что чтение этих строк Тхоржевского вызвало у него в памяти слова, звучащие на каждой Божественной Литургии: «Подай, Господи! Христианския кончины живота нашего безболезненной, непостыдной, мирной и доброго ответа на Страшном Судилище Христовом просим!». 

Поэт осмысливает то, о чем просил Всевышнего в разные этапы своей жизни. И если в молодости на первый план выходил бытовой комфорт и удача в делах, то в старости важнее становится легкий уход из земного бытия. Велик соблазн предположить, что стихотворение стало откликом на многие мытарства, которые претерпел Тхоржевский, наблюдавший падение своего мира и покинувший родину. Но вполне вероятно и то, что пересмотр позиции не вызван объективными и внешними причинами – просто (если это просто) с годами происходит переоценка ценностей, даже если человек живет скудной на события жизнью. 

Просьбу о «лёгкой смерти» можно воспринимать двояко, но её с одинаковой силой прочувствуют и верующие, и атеисты. Вспомним, что Константин Ваншенкин говорил о небывалом распространении этих строк в Советском Союзе в «безбожные», отмеченные новой антирелигиозной кампанией Хрущева, 1960-е годы!.. Сугубо материалистически – это мольба о быстром, не мучительном прекращении физического существования (Михаил Исаковский в другом знаменитом стихотворении выразил её так: «Если смерти, то мгновенной, если раны – небольшой»). Но, конечно же, существует и второй, более глубокий пласт понимания. 

«Лёгкая смерть» – это вечное блаженство души, попавшей в рай, а не в преисподнюю. Но для того, чтобы заслужить райские кущи, согласно всем традиционным религиям мира, необходимо в земной жизни не творить зло и жить по Господним заветам. А в словах Тхоржевского явственно слышится сослагательное наклонение: «…надо бы просить». Он не попросил и потому раскаивается? Он слишком «надоедал» Создателю мелкими суетными просьбами и боится, что исчерпал его терпение и милосердие? Он вспоминает свои прошлые дела и не уверен, простятся ли они на Страшном суде (в таком прочтении снова возникает апелляция к биографии поэта-политика)? Или он уверен, что не заслуживает прощения небес?.. Наконец, совсем уж радикальное толкование – что на закате жизни автор уже вовсе не уверен в присутствии в мире Бога, в котором не сомневался ранее (ибо его в этом убедило постоянное «мрачно все кругом»)? Но даже если и так, обращение к Богу как фигура речи подчеркивает имманентную религиозность воспитания русского интеллигента – или, быть может, последнюю, безнадежную надежду, простите мне этот оксюморон. 

Нельзя отмахнуться ещё от одной параллели. Стихотворение создавалось в 1940-е годы во Франции. Как раз тогда в европейской литературе набирало силу новое философско-культурное течение экзистенциализма, ключевым для которого было такое понятие, как экзистенциальная пустота (вакуум). Это, вкратце, «ощущение внутренней пустоты, формирующееся у человека в результате бегства или отказа от жизненных целей, уникальных смыслов и личных ценностей» (цитата по Википедии). Появление экзистенциализма нередко связывают с Первой и Второй мировыми войнами, которые изменили человеческое бытие. Точнее, после них человеческое бытие стало чем-то второстепенным, ненужным; его поглотила пустота на душе. Тхоржевский писал это стихотворение как раз в тот период, когда человечество «знакомилось» с экзистенциализмом и постигало масштабы внутренней пустоты. В таком контексте, возможно, его строки – интуитивная жалость даже не по отношению к себе, а ко всем людям, которым предстоит испытать ужас этой бездуховности и, возможно, попросить Бога о смерти как об избавлении от неё. Тогда «лёгкость» небытия сменит тяготу бытия в пустоте. 

Невозможно, в отличие от теста ЕГЭ, выбрать из этих вариантов верный. По мне, они все равноправны. Напоследок скажу о том, что один из секретов популярности стихотворения – безусловно, его поэтическая привлекательность. Построение текста восходит к божественной (обманчивой) простоте пушкинского слога. «Лёгкость», краеугольное понятие восьмистишия, не только называется и декларируется, но и демонстрируется в гармоничном летящем звучании. Здесь есть лишь один момент, сомнительный на слух: «тоньше жизни нить», – двойная шипящая. Но ведь абсолютная гармония – удел не земной… Так и у Тхоржевского фонетическая заминка возвращает нас на грешную землю. А душа меж тем воспаряет туда, где всё, верится, простится…

О проекте «Поэзия как молитва»

Для участия в проекте журнала Prosodia «Поэзия как молитва» приглашаются поэты и пишущие о поэзии. Подать заявку можно в нескольких номинациях.

«Поэзия как молитва сегодня» – номинация для современных поэтов. Предлагается прислать до 5 стихотворений, написанных в виде молитвы, духовного стиха, переложения псалма. К подборке необходимо приложить эссе объемом не менее 3000 знаков на тему «Отношения поэзии и религии сегодня: в чем их особенность, драматизм, роль вчера и сегодня», в рамках эссе можно осмыслить свой собственный опыт, дать комментарии к своим текстам.

«Поэзия как молитва вчера» – номинация для пишущих о поэзии. Предлагается выбрать в истории русской поэзии стихотворения, написанные в форме молитвы, духовного стиха или переложения псалма и сопроводить их эссе-комментарием. Предметом комментария может быть история текста, трактовка ключевых образов и мотивов, разъяснение примечательности текста, размышление о роли религии в творчестве автора. Объем эссе – от 5000 знаков.

«Сюжеты Священных писаний в поэзии вчера и сегодня» – номинация для современных поэтов и пишущих о поэзии. Заявка может быть вариативной. Вариант первый: предлагается прислать до 5 стихотворений на сюжеты из Священного писания, к подборке необходимо приложить эссе объемом не менее 3000 знаков на тему «Трактовка сюжета Священного писания вчера и сегодня: особенности трактовки, причины востребованности». Вариант второй: выбрать в истории русской поэзии стихотворения, написанные на сюжет Священного писания и сопроводить их эссе-комментарием. Предметом комментария может быть история текста, трактовка ключевых образов и мотивов, разъяснение примечательности текста, размышление о роли религии в творчестве автора. Объем эссе – от 5000 знаков.

Требования к заявке. Заявка должна содержать информацию об авторе (ФИО, краткая справка, город, контакты), номинации, в которой подается работа, материалы заявки. Формат документа – doc, вся информация направляется одним файлом. Один автор может подать заявки в нескольких номинациях. Заявку необходимо отправить по адресу kozlov.prosodia@gmail.com с пометкой «Поэзия как молитва».

В проекте могут принимать участие представители всех традиционных религий, представленных на территории Российской Федерации. Язык заявки – русский. Итогом проекта станет серия публикаций на сайте prosodia.ru, а также специальный номер журнала о поэзии Prosodia.