Звуковой театр Виктора Коваля

В основу материала лег стрим «Современная поэзия с Лейбиным», размещенный на Youtube-канале «Просодии».

О звукописи, «стилистическом разрыве» и исследованиях языка

Виталий Лейбин: Сегодня мы выбрали очень важную тему – настолько важную, что даже немного страшно. Мы будем обсуждать поэзию Виктора Коваля, который читал свои стихи так, что вряд ли кто-то сможет прочесть лучше. Виктор Коваль ушел от нас 1 февраля. Мне кажется, что сейчас важно почитать и обсудить его поэзию. Может быть, сразу начнем с чтения стихов?

Данил Файзов: Хочу прочесть стихотворение «У двери»:

У двери

Сорвали суки домофон

От скуки или ради цветметалла.

Трендит, бывало, среди ночи он,

Чтоб жить жильцам не показалось мало.

Жму 27, а получаю 7.

Из домофона мне кричит семёрка,

Что я, наверно, чокнутый совсем,

Как этот домофон, всех доведу до морга.

Жму 27, а получаю 2.

Из домофона двойка вопрошает,

Откуда, мол, такая голова

Растёт – живущему мешает?

Жму 27. Её и получаю.

Я там живу. И потому не отвечаю,

Жильцам рассерженным подобно,

Так истерично и так злобно.

Виталий Лейбин: Можешь нам рассказать, почему ты выбрал это стихотворение и как вообще следует говорить о творчестве Коваля?

Данил Файзов: Говоря о стихах Виктора Коваля, можно выделить сразу несколько пластов. С одной стороны, если мы говорим о его исполнительском таланте, то, конечно, здесь надо отметить, во-первых, аллитерации: сочетание взрывных согласных, звука [ч] и т.д. Но, конечно, это не единственное. Будучи художником, Виктор Станиславович, конечно, очень внимательно всматривался в жизнь. Например, стихотворение «У двери» как раз указывает на его художественный взгляд. Это нарративная четкая картинка: человек стоит у сломанного домофона и пытается попасть домой. При этом Коваль как художник видит еще и обратную сторону ситуации – люди зачастую раздражены без повода: «Жильцам рассерженным подобно, / Так истерично и так злобно».

Интересно еще и то, что Коваль обращал большое внимание на язык – не только с точки зрения буквописи, звукописи и т.д. Даже в этом не самом длинном стихотворении отчетливо видна определенная тавтологичность, присущая советской речи: «…Чтоб жить жильцам не показалось мало». Грубо говоря, канцеляризмы, присущие советскому времени, у него во многих стихотворениях присутствуют.

Виталий Лейбин: Мне показалось, что в этом стихотворении есть удивительный стилистический разрыв. Тут довольно низкий язык (канцеляризмы, которые, кстати, можно интерпретировать и в контексте экзистенциализма, ведь в официальной справке так не напишут). С другой стороны, язык стихотворения даже нарочито эпический: «Жильцам рассерженным подобно…» – «подобно» уж точно никто не говорит, когда матерится перед домофоном. Этот разрыв между высоким стилем и низким, канцелярским создает некий объем.

Данил Файзов: Да, конечно. Я читал в статьях о том, что это стихи, предназначенные для чтения с голоса. Я глубоко не согласен с этой точкой зрения, потому что, конечно, Коваль великолепно читал, но надо понимать, что практически все его тексты значительно больше, глубже, чем речевки. И в них действительно сочетаются различные лексические пласты. И здесь же - некий метафизический пласт и абсурдность ситуации, которую надо осознать и каким-то образом почувствовать.

Об «Альманахе», белом шуме и звуковом театре

Виталий Лейбин: Давай перейдем к стихотворению «Гомон».

Стихотворение «Гомон»

Виктора Коваля часто упоминают как участника группы или движения, вместе с Айзенбергом, Приговым, Рубинштейном, Кибировым. То есть это первая ассоциация. Имеет ли значение, что в 80-х у них была общая группа или сейчас этих поэтов можно воспринимать отдельно?

Данил Файзов: Насколько мне известно из бесед с участниками «Альманаха» (эта группа еще называлась «Личное дело», а более раннее название – «Задушевная беседа»). Первостепенным для них был некий круг общения, встречи на кухнях. Можно вспомнить, например, какие-нибудь фрагменты из «Трепанации черепа» Сергея Гандлевского, где описываются эти встречи, разговоры. С одной стороны, если бы они не говорили на одном языке, никакой «Задушевной беседы» или «Альманаха» не случилось бы. С другой стороны, если мы вспомним, там было 7 довольно разных поэтов: к примеру, Сергей Новиков, как младший член группы, и Дмитрий Александрович Пригов, как старший участник. Сходство между ними, конечно, можно находить в каких-то деталях, но, на мой взгляд, оно довольно незначительное.

Виталий Лейбин: Понятно, что «Гомон» – какая-то очень густая звуковая игра. Время от времени там появляется Плотин, потом вообще все говорят о вере, отдельные кусочки можно воспринимать как шутку, но почему-то кажется, что это совсем не шутка. Должен ли ты увидеть здесь анекдот об иллюзорности свобод? Или это только игра?

Данил Файзов: Смысл имеют, на мой взгляд, не отдельные фразы, хотя они тоже важны. Мне кажется, это стихотворение в чем-то пророческое, потому что оно о белом шуме. Все мы говорим в пространстве соцсетей, друг друга не слыша. И вообще «Гомон», в первую очередь, о речи, которая нам дана для более значимых вещей, чем болтовня на кухне, в очереди или на Фейсбуке. Не важно, 70-е это или нулевые. Речь дана не для того, чтобы один мужик перед другим похвастался, а для попытки людей передать некоторый смысл бытования. Метаидея этого стихотворения в том, чтобы в игровой, артистичной форме показать: к тому, что нам дано, мы относимся так, как будто нам это дано задаром. А на самом деле – не совсем задаром.

Виталий Лейбин: А когда Коваль читал «Гомон», для него это была радостная игра, звуковой театр или драма?

Данил Файзов: Внешне это выглядело, как звуковой театр, но мне кажется, что Виктор был в этом смысле человеком, который как будто говорит: «Господа, вот вам текст, он вам показался интересным, потому что я весело его прокричал, а дальше думайте». Все это – без героической, трагической позы.

О семантике, судьбе и «цыганщине»

Виталий Лейбин: Так получилось, что последняя подборка Коваля вышла в январе этого года в «Знамени». И я бы хотел прочесть из нее последнее стихотворение – «Чти карту». Оно, как мне кажется, заглавное для всей подборки.

Чти карту

пики или крести (крики или песни)

М. Айзенберг

Меня учила матчасть цыганщины

картами плотно прикрывать глаза,

чтобы острым краем, когда мы играем,

по глазу вдруг не полоснули вини.

– Не вини, но пики, пики! –

говорила она, ударяя при этом

по носу валетом, а не вальтом при том.

И не говори всуе блеф.

И не царь крестей, но король треф.

И – по глазам: – Нельзя так, нельзя так!

И взяток, взяток – то брать, говорит, то не брать.

И по морде опять: ну откуда у него пять, –

думай, думай! – девяток?

Вот так матчасть, сучара, меня цыганщине обучала.

– Чти карту – тщись, но учись фарту!

И бей с бубей!

Не научился, но выучил её повадки:

кто встал первей – у того и тапки, и дама червей,

под вистузу – с тузу, под игрока – с семака.

И довёл их до совершенства:

Буби козыри – дураки у нас в почёте!

Сам, повторяю, не научился. Не научился. Но доношу

в Совет Инквизиции – на говорящих:

«Незнание прикупа – не освобождает…»

Это стихотворение не то чтобы итоговое, но оно про судьбу и жизнь, про то, что происходит на грани смерти. Ведь карта в русской культуре – это всегда судьба.

Данил Файзов: Здесь Коваль вновь играет с разными языковыми слоями и выводит к тому, что судьбой он играть не научился и не сможет сделать этого.

Виталий Лейбин: Не научился, но выучил ее повадки. Я не видел у Коваля стихотворений, которые прямо рефлектировали бы метод. А здесь, кажется, есть этот элемент, потому что в нюансах называния (именно «пики», «валетом», а не «вальтом») – в этом видится попытка сыграть с непрерывным языковым потоком. Ты сдвигаешь звук – и сдвигается смысл. Каждое отклонение звука обладает семантикой, смыслом. Само слово завораживает больше, чем судьба, которая что-то готовит.

Данил Файзов: Слово его всегда завораживало – как оно звучит, как оно «перекатывается» во рту. Даже отдельные звуки, созвучия. Мне довелось на одной из презентаций Виктора Станиславовича сказать тост в его честь: «Хочу выпить за человека, который влюбляет во все буквы нашего алфавита своим творчеством». Он и сам был влюблен в звук, в ситуацию, в картину, в событие, в язык как таковой.

Виталий Лейбин: А что значит «цыганщина»? Что он имел в виду: «Меня учила матчасть цыганщины…» Судьба как игра?

Данил Файзов: Я думаю, во многом это момент игры – но не игры с судьбой, не игры на жизнь. Но я же говорил, что Коваль игрок, артист, и он всю жизнь занимался тем, что каким-то образом играл. Может быть, «цыганщина» - самоирония, поскольку люди, которые не вникали глубоко в его тексты, воспринимали чтение этих стихов как «цыганщину с выходом».

Виталий Лейбин: Есть такая преферансистская поговорка: «Знал бы прикуп – жил бы в Сочи».

Данил Файзов: Здесь еще важна фраза «незнание законов не освобождает от ответственности». Поэт как бы контаминирует эти выражения, добавляя к ним третье – «пан или пропал».

Виталий Лейбин: Незнание судьбы не освобождает от нее.

Данил Файзов: Да, если ты не знаешь о том, что ты живешь, это не значит, что ты не умрешь. Только, конечно, у Виктора Станиславовича это изящнее сказано.

Виталий Лейбин: Можно я тоже одно стихотворение прочту? «В кабине». Это тоже относительно недавние стихи.

В кабине

Я здороваюсь со всеми. Войдя в кабину, говорю: – Здрасьте!

Чуете разницу: Лера стройная, как Мэрилин

и Леруа Мерлен — стройматерьялы?

И все отвечают: – Чуем!

В смысле стройности верно: не Мэрилин (Монро), но – Марлен (Дитрих),

с оговоркою, что Марлен (Хуциев) – Маркс – Ленин.

Разницу чуем. И по той же причине:

тоска – смертная и «Тоска» – Пуччини.

Все – разницу чуем!

И по причине нашего сходства

чуем –

выходить из кабины никому неохота!

В поздних его стихах есть декодирующие мотивы. Мельчайшие звуковые нюансы, приводящие к различиям, которые вроде бы логически понятны. С другой стороны, это все равно едино – весь этот речевой поток его звукописи. И отсюда немного ироничный ответ на вопрос «чуете разницу?» «Чуем», но надо ли? Возможно, семантические различия не так важны, как то, что весь мир практически един в этом высоком и низком, в похожем и непохожем.

Данил Файзов: Тут я бы увидел другое. Вопрос вновь обращается к тому человеческому, которое должно в нас присутствовать. Но всех тех, кто едет в кабине, эти различия не волнуют. Им плевать на то, что это разные вещи. Как мне кажется, это метаидея стихотворения.

Завершая наш разговор, я бы хотел сказать: читайте Виктора Коваля, тем более что есть возможность посмотреть и послушать его выступления – это тоже очень важно. За «цыганщиной» и тем, что кажется речевками, рэпом, слэмом и т.д., стоит такое количество смыслов… И этого прекрасного поэта нам сейчас очень не хватает.

Виталий Лейбин: Да, спасибо Виктору Ковалю за его стихи.