Алексей Дьячков. Один и тот же страх гуляет между нами

Чем это интересно

Дьячков – не только замечательный поэт, но и типаж, который, как нам показалось, в этом году вышел на первый план – поэт, удалившийся не столько от мира, сколько от его надуманного центра. Поэт уходит оттуда, где ломаются копья идеологов, делится власть, горят костры амбиций, - уходит туда, где жизнь сохранилась в каких-то более примитивных, но более подлинных формах. И мир оттуда выглядит несколько другим, а главное, глядя на мир с этого ракурса, гораздо лучше понятно, каково место поэзии в мире – зачем она в нем. Кажется, что это типовая ситуация, в которой находится художник в 2022 году, когда любое взвешенное мнение, возникающее в публичном поле, атакуется сразу со всех сторон – об этом мы писали подробнее в статье «Поэзия как борьба за выживание играющего ребенка». В этой подборке Дьячкова есть стихотворение «Апокриф», в котором герой, похожий на любого из апостолов, останавливается послушать деревенский разговор – и решает остаться с этими людьми, чтобы жизнь их земной, полной забот жизнью. И сама фраза «В лесу культура узнает себя» говорит прежде всего о состоянии самой культуры – она давно уже себя не узнает, и для того, чтобы узнала, обрела себя заново, должно произойти своеобразное очищение. И лес, деревня, природное пространство, в котором начинались и жизнь, и культура – это в данном контексте особое место современного мира, в котором еще возможно преображение. В этом году мы поместили Алексея Дьячкова на обложку специального номера Prosodia, посвященного современной русской поэзии 2022 года, - на номер уже объявлен предзаказ.

Справка об Алексее Дьячкове

Алексей Владимирович Дьячков родился в 1971 году в Новгороде. Закончил тульский политех, работает инженером-строителем в Туле. Публиковался в журналах «Новый мир», «Арион», «Волга», «Дружба народов», «Урал», «Крещатик» и других. Избранные книги стихов: «Райцентр» (М., 2010), «Государыня рыбка» (М., 2013), «Хлебная площадь» (М., 2021). Предыдущая публикация Алексея Дьячкова вышла в Prosodia в январе 2022 года.


Вылазка

В лесу культура узнает себя,
Расползся март брикетом киселя,
Любая птица выдает цитаты,
Просрочкой надышавшись, концентратом.

Блажен, кто в мерзлой луже отражен.
Из анфилад березы голышом
За медным солнцем тянутся к дороге,
Как мраморные греческие боги.

То дождь, то снег, а если припекло,
Спустившись на проталину, легко
Щит Ахиллеса, радужный, как наледь,
И Гектора морозный меч представить.

Бог, кто до дачи в сумерках дошел,
Кто розовым запасся лавашом
И полный чайник на огонь поставил,
Своей судьбе последний сдав экзамен.


Апокриф

О слепых заботится незрячий.
Ночью дождь сдвигает камни с гор.
Любопытно слушать, из рыбачьей
Лодки выйдя, странный разговор.

Птиц не различить, сложили крылья.
Дней для моря не оставил век.
Что-то чертит прутиком на пыли
В шерстяной накидке человек.

Что-то говорит, почти не слышно.
Все молчат, переспросить нельзя.
Незаметно подойдешь поближе - 
В дом на скромный ужин пригласят.

Там на стол накроют чем богаты.
Часа нет, куда ж ушли года?
Спросишь у Марии из Магдалы.
В лодку не вернешься никогда.


Госпиталь

Соборы из ветвей и лилии из глины,
Дыханье октября, подделка анонима.
В пенале карандаш, две яблони в окне.
Посадка у ручья заголосит от ветра,
И пряжа облаков распустит нити света,
Чтоб вспоминал с тоской стога Святой Моне.

Рябина для кого беспутная созрела? –
Совсем сползли бинты с плеча у самострела,
Он щурится на свет, и ждет сестру свою. –
Кому я рафинад и хлеб ворую к чаю,
Кого в саду своем я каждый день встречаю. –
Как жаль, что я тебя теперь не узнаю.

Без горечи бежит галопом и аллюром
Сухой волной листва на оттиске гравюрном.
Стада крючков, а взгляд цепляется за крюк.
Заштриховал резец без жалости оленя.
Охотника в лугах совсем не лечит время.
Полковнику никто не говорит: Каюк.

Один и тот же страх гуляет между нами.
Заучен наизусть на вышивке орнамент.
Застиран второпях с тряпьем до дыр ярлык.
Проснутся нету сил, таблетки выбрать с блюдца,
Откинуть простыню, со стоном ужаснуться.
Обрубок расчесать до ссадин кровяных.

От запаха мочи, ожогов алкоголя
Сбежать в другой октябрь бродяжничать вдоль моря,
Цикория отпив, твердить: Не плох, не плох.
Такое дежавю - смотреть с соседом пьяным,
Как медленно волна идет к Джигарханяну,
С шипением бежит песок из-под сапог.

Целуй размытый йод - отцвел на Свеме мультик.
Бог ложечки, прости, и пляж и чайки мутят.
И школьное ситро, и титры невпопад.
Забыла написать о новостях невеста.
Устал себе твердить: Отчаянью нет места,
Когда на мушке цель – ближайший снегопад.


В славе его

А осенью, когда мы дом достроим,
Засмотримся на заросли в слюде,
Как медленно встает над сухостоем
Багровый мир обманутых людей.

Чтоб каждый со своей душой простился,
К закату всплыл из луговых низин,
Собравшая в пучок всë солнце линза
Сарай под старой липой исказит.

Один внучок поднимется с коленей,
Ладонь его в свою возьмет сестра,
Когда вонзит Господь в наш муравейник
С шипеньем головешку от костра.


Заболоцкий

Этой ночью не стóит о снах беспокоиться –
Месяц с ножиком вышел, к окошку приник.
По скрипучим ступенькам от жуткой бессонницы
На чердак поднимается мрачный старик.

Смолкнет лестница, дверь задрожит  –  только тронь ее.
Слышно, дышится в спальной коту тяжело.
Это значит, что там, в паутине под кровлею
Хмурый дед, пыль подняв, клавесин свой нашел.

Среди хлама и ящиков - музыки залежи.
Нежный луч рябь и зыбь накромсал из брошюр.
Вот сейчас под корявыми пальцами клавиши
Оживут, и нахлынет мелодией шум.

Поведет человек в хороводе растение,
Зверю дружбу предложит свою минерал.
Дух свободы без грусти оставил  материю,
Чтобы звук, как янтарь на свету, заиграл.

Разве может старик в безрукавке поношенной
Выдать золото, ртуть переплавив и медь?
Чтоб гармонию эту сыграть, что он должен был
Пережить и, раскаявшись, преодолеть?

Пусть в душе мало места осталось для жалости,
Март легко реку выпустил из берегов.
Бог поверил, что я не усну от усталости,
И смогу сочиненье услышать  Его.

То так радостно и беззаботно, то грустно так.
То так звонко, то гулко, как в чреве кита.
Возвращайся, Иона, скорей, твоя музыка
Все равно не умолкнет уже никогда.


117 (из Катулла)

Дала осадок осени настойка,
Прибрал и стрекозу, и муху мëд.
Сквозного света тонкая настройка
В густой листве тебя мне выдаëт.

Пыль подняли в углу над крошкой мыши,
Хрусталь по стенам расплескал зарю.
И в Солнце, и в тени тебя я вижу,
И в пламени, и в пепле узнаю.

Дразни меня, и самой страшной мукой
Пугай - качая молча головой.
Грози меня оставить, потаскуха,
За то, что я не праведник такой.

Забудь за все, что было между нами,
За ненависть, за ревность и за страсть.
А я сложу задумчиво гербарий,
Чтоб осени задаром не пропасть.

Кизила кровь, чертополоха жало,
Заброшенный букет увядших роз.
Травинку, что, смеясь, в зубах держала,
И лавр, что на глаза от смеха сполз.


Разговор есть

Три слона, проверенные временем. 
Угольной каптёрки теплый рай. 
Ложечкой своей как можно медленней
Рафинад в стакане размешай. 

Вспыхнут искры, побежит под старыми
Кронами чаинок рой густой. 
Вся земля усыпана каштанами, 
Розовой удобрена листвой. 

Посиделки полетят и отпрыски, 
Карточек и писем горький дым. 
Все, что лейтенант изъял при обыске, 
Все, что приглянулось понятым. 

Соберись в дорогу, шарфом горлышко
Замотай и выйди за порог, 
Чтобы через двор дотопать к сторожу, 
Если не застанет дождь врасплох. 

Хрип после затяжки первой в голосе, 
После третьей кашель будет бить. 
Если понимаешь с полуслова все, 
Можешь ничего не говорить.