Мать Мария: поэтесса, эсерка, мученица

Прожить невероятно яркую, насыщенную событиями жизнь, в полной мере отразившую в себе всю многоликость тревожного и захватывающего двадцатого века, – это тоже разновидность искусства, даже поэзии, если хотите. Мать Мария умерла в газовой камере нацистского Равенсбрюка 31 марта 1945-го на пятьдесят четвертом году жизни – это, конечно, несправедливо мало, но, читая даже краткий пересказ ее биографии, сложно не удивиться, насколько эта биография богата событиями, насколько причудлива может быть судьба. Она писала поэзию и прозу, общалась и дружила с главными литераторами Серебряного века, в разные периоды состояла в партии эсеров и была комиссаром по здравоохранению при большевиках, создавала благотворительные общества в Париже и спасала еврейских детей от нацистов, прошла через Гражданскую войну и эмиграцию. Александр Блок посвятил ей стихи, Алексей Толстой брал фактуру ее жизни для своих произведений, Николай Бердяев считал, что она отражает самые характерные течения эпохи. Ищущая, беспокойная, смелая и отзывчивая, она не боялась решительно менять траекторию своей жизни, когда чувствовала в этом необходимость – и всегда оказывалась в эпицентре важных для России событий.

Лишняя в цехе поэтов

Елизавета Пиленко родилась в Риге в 1891 году в семье юриста Юрия Дмитриевича Пиленко. Отец умер, когда девочке было 14 лет, что сильно на нее повлияло, заставив на время «потерять веру в Бога». 

Елизавета Пиленко в 1903 году

В 1906 году вместе с матерью она переехала в Санкт-Петербург, где окончила гимназию и поступила на философское отделение историко-философского факультета Бестужевских курсов – одного из первых женских высших учебных заведений России, в котором преподавали такие величины, как Лосский и Франк. Однако в воспоминаниях Елизавета потом писала, что ненавидела Петербург и в гимназические годы ей было трудно заставить себя учиться. Ее рано стали разочаровывать приземленные взгляды окружающих и «бессмыслица» существования. Юная Елизавета грезила «встретить настоящих революционеров, которые готовы каждый день пожертвовать своей жизнью за народ», искала «подвига для души». В эту благодатную для романтики почву и упали стихи Александра Блока, которые пятнадцатилетняя девочка услышала на одном из литературных вечеров. «Я не понимаю… но и понимаю, что он знает мою тайну. Читаю всё, что есть у этого молодого поэта. Дома окончательно выяснено: я – декадентка. Я действительно в небывалом мире. Сама пишу, пишу о тоске, о Петербурге, о подвиге, о народе, о гибели, ещё о тоске и… о восторге!».

Елизавета Пиленко

Елизавета стала настойчиво искать встречи с поэтом, несколько раз приходила к его дому в надежде поговорить. Третья попытка увенчалась успехом, и так завязалось очень важное для девушки знакомство. Сохранилась большая переписка Елизаветы с Блоком, из которой явно видно ее сильное чувство к нему. Что касается самого Блока – здесь однозначно ничего утверждать нельзя, но примечательно, что именно Елизавете он посвятил один из своих немногочисленных верлибров через неделю после знакомства:

Когда вы стоите на моём пути,
Такая живая, такая красивая,
Но такая измученная,
Говорите всё о печальном,
Думаете о смерти,
Никого не любите
И презираете свою красоту –
Что же? Разве я обижу вас?
О, нет! Ведь я не насильник,
Не обманщик и не гордец,
Хотя много знаю,
Слишком много думаю с детства
И слишком занят собой.
Ведь я – сочинитель,
Человек, называющий всё по имени,
Отнимающий аромат у живого цветка.
Сколько ни говорите о печальном,
Сколько ни размышляйте о концах и началах,
Всё же, я смею думать,
Что вам только пятнадцать лет.
И потому я хотел бы,
Чтобы вы влюбились в простого человека,
Который любит землю и небо
Больше, чем рифмованные и нерифмованные речи
О земле и о небе.
Право, я буду рад за вас,
Так как – только влюблённый
Имеет право на звание человека.

Знакомством с Блоком приобщение девушки к поэтической среде Северной столицы не ограничилось. В 1910 году Елизавета вышла замуж за Дмитрия Кузьмина-Караваева, некогда участника антимонархического движения, а на тот момент уже отошедшего от революционной борьбы присяжного поверенного. Дмитрий сам серьезно творчеством не занимался, но очень любил поэзию и был вхож в главные литературные круги Петербурга, в частности, выступал наравне с Гумилевым и Городецким одним из «синдиков» (руководителей) известного поэтического объединения «Цех поэтов». Кузьмин-Караваев познакомил жену с Ахматовой, Мандельштамом, Кузминым, Лозинским, Зенкевичем и многими другими поэтами. Елизавета сделалась частой гостьей собраний «Цеха», а также знаменитых Ивановских сред, проводимых Вячеславом Ивановым. В этот период она начинает много времени уделять поэзии и живописи, участвует в публичных мероприятиях в знаменитом поэтическом кафе «Бродячая собака», а также в художественных выставках, работает над сборником стихов. Бестужевские курсы  увлеченная творчеством девушка оставляет.

Дмитрий Кузьмин-Караваев

В 1912 году выходит первая книга Елизаветы под названием «Скифские черепки». Сборник в целом вызывает позитивный отклик в поэтических кругах. Однако важное для Марии мнение Блока таково: «"Скифские черепки" мне мало нравятся – это самое точное выражение; я знаю, что все меняются, а Вы – молоды очень. Но все-таки, не знаю почему, мне кажется, что Ваши стихи – не для печати. Вероятно, "Скифские черепки" звучали бы иначе, если бы они не были напечатаны». Видимо, еще сказывается юность и недостаточная поэтическая опытность: в стихах сборника действительно еще нет какой-то уникальной авторской интонации. Но зато уже присутствует определенный нерв, расплескивающийся эмоциональный надрыв:

Разве можно забыть? Разве можно не знать?
Помню, - небо пылало тоскою закатной,
И в заре разметалася вестников рать,
И заря нам пророчила путь безвозвратный.

Если сила в руках, - путник вечный, иди;
Не пытай и не мерь, и не знай и не числи.
Все мы встретим смеясь, что нас ждет впереди,
Все паденья и взлеты, восторги и мысли.

Кто узнает - зачем, кто узнает - куда
За собой нас уводит дорога земная?
Не считаем минут, не жалеем года
И не ищем упорно заветного рая.

Окруженная талантливыми поэтами, приобщенная к наиболее интеллектуальному кругу своего времени, Елизавета тем не менее не чувствует себя там органично. Если первое время она, по собственным словам, была в этой среде «варваром» среди людей, «владеющих "ключами от сокровищницы современной культуры"», то позже в неспешных интеллектуальных беседах литераторов видит подмену реальных дел ненужными философствованиями. «Ведь никто, никто за нее не умрет , прокричат всю ночь – до утренней яичницы — и совсем не поймут, что умирать за революцию – это значит чувствовать настоящую веревку на шее. И жалко революционеров, потому что они умирают, а мы можем только умно и возвышенно говорить о их смерти». В разрыве между народом и интеллигенцией Елизавета видит признаки надвигающейся на Россию катастрофы. Собственная жизнь тоже не кажется ей соответствующей внутренним идеалам, а значит – нужно что-то менять. Елизавета принимает радикальное решение.

Политика, стихи и аресты

«Россия – немая и мертвая. Петербург, оторванный от нее – как бы оторванный от берега, безумным кораблем мчался в туманы и гибель. Он умирал от отсутствия подлинности, от отсутствия возможности просто говорить, просто жить».

В 1913 году Елизавета спешно уезжает из Петербурга в Анапу – город своего детства. Уезжает от праздных вечеров и от мужа, с которым уже фактически разошлась. В этом же году у нее рождается внебрачная дочь Гаяна.

Елизавета продолжает активно заниматься творчеством: выпускает философскую повесть «Юрали» и поэтический сборник «Руфь», переписывается с Блоком и другими друзьями-поэтами, налаживает контакты с футуристскими объединениями и книгоиздательствами. В стихах этого периода уже заметны сильные духовные искания поэтессы, размышления о христианстве смешиваются с мыслями о судьбе России.

Когда мой взор рассвет заметил,
Я отреклась в последний раз;
И прокричал заутро петел,
И слезы полились из глаз.

Теперь я вновь бичую тело;
Обречена душа; прости.
Напрасно стать земной хотела, –
Мне надо подвиг свой нести.

Мечтать не мне о мудром муже,
И о пути земных невест;.
Вот с каждым шагом путь мой уже,
И давит плечи черный крест.

Февральскую революцию, как и многие, Елизавета встречает с энтузиазмом. В марте 1917 года она вступает в партию эсеров – самую мощную и многочисленную на тот момент. Предлагаемая ими модель преобразования в наибольшей степени соответствует взглядам Елизаветы. От социал-революционеров она входит в местный гражданский комитет, затем избирается на должность помощника городского головы по вопросам образования и здравоохранения, а после его отставки сама становится главой городского самоуправления. «Главными моими задачами были – защищать от полного уничтожения культурные ценности города, способствовать возможно нормальной жизни граждан и при необходимости отстаивать их от расстрелов, "морских ванн" и пр. Это были достаточно боевые задачи, создававшие иногда совершенно невозможные положения. А за всем этим шла ежедневная жизнь с ее ежедневными заботами, количество которых, правда, постепенно уменьшалось, так как большевики все прочнее захватывали власть и к нам обращалось все меньше народу», – вспоминала позже Елизавета в эссе «Как я была городским головой».

Когда большевики окончательно берут Анапу под свой контроль, Елизавета выступает одной из немногих, кто открыто бросает им вызов и не боится идти на конфликт, защищая население от арестов и конфискаций. Результат такой деятельности оказывается удивительным: ее назначают большевистским комиссаром по народному здравию и народному образованию. Елизавета отказывается, ссылаясь на свою партийную принадлежность, однако новое руководство обязывает ее приступить к работе и не дает покинуть город. В конечном итоге девушке все-таки удалось сбежать.

Следующие полгода Елизавета провела в Москве, скрываясь от большевиков и работая в интересах партии эсеров. Находится время и для творчества: она пишет стихи и прозу, часто встречается с Алексеем Толстым, Ильей Эренбургом, Верой Меркурьевой и другими литераторами.

Осенью 1918-го Елизавета возвращается к семье в Анапу, на этот раз захваченную «белыми». Она понимает, что в их глазах может показаться «большевичкой», но не хочет более скрываться. Арестовывать ее приезжает целый конный взвод казаков, дело рассматривают сразу два учреждения (военной контрразведки и следственной комиссии), процесс получает огласку по всей стране, а открытое письмо в защиту Елизаветы подписывают известные писатели. Решение суда оказывается достаточно мягким – две недели тюрьмы.

«Побочный эффект» этой истории: в Елизавету влюбляется председатель Кубанской Краевой Рады Даниил Скобцов. Во второй половине 1919 года он делает Елизавете предложение, и она в очередной раз меняет фамилию, а вместе с тем начинает новый этап жизни.

Из эсерки в монахини

Весной 1920 года кубанское Белое движение разгромлено Красной Армией. Вместе с дочерью и матерью Елизавета эвакуируется в Грузию, затем в Константинополь, где воссоединяется с мужем, а после – в Сербию и наконец во Францию. От второго мужа она рожает двух детей: сына Юрия и дочь Анастасию.

Елизавета Скобцова с детьми

В этот период Елизавета много пишет, вспоминая и осмысляя события русской революции. Она публикуется в эмигрантских журналах, постепенно укрепляя свои литературные позиции, но жизнь за границей в целом оказывается тяжелой. В 1926 году младшая дочь умирает от менингита; это становится тяжелым ударом для Елизаветы, а семья распадается на части. Муж уезжает с сыном Юрием, а дочь Гаяна остается с матерью.

Смерть Анастасии становится катализатором нравственного перерождения Елизаветы. И до этого чуткая к чужим проблемам, она решает полностью посвятить служению ближнему всю свою жизнь. В 1932 году в храме Сергиевского подворья при парижском Православном Богословском институте она принимает монашеский постриг и получает имя Мария в честь святой Марии Египетской. Долгий внутренний поиск, вынуждавший бесконечно менять города и фамилии, наконец закончен, а под новым именем органично уживаются все ее ипостаси. В следующие годы мать Мария разворачивает бурную деятельность. Она по-прежнему пишет много стихов и прозу, где осмысляет религию, творчество, историю и революцию, выступает с докладами на различных собраниях, избирается в правление Союза безработных Парижа, открывает санаторий для туберкулезных больных (в 1942 году в этом месте скончается Константин Бальмонт), создает благотворительное и культурно-просветительское общество «Православное дело», куда вошли Николай Бердяев, Сергей Булгаков, Георгий Федотов, Константин Мочульский.

Елизавета Скобцова

В 1935 году в Париж приезжает Алексей Толстой – один из давних друзей матери Марии, использовавший некоторые факты ее биографии для ряда своих произведений. Обратно в СССР он уезжает вместе с Гаяной.

Во время нацистской оккупации Парижа общежитие монахини Марии на улице Лурмель становится одним из штабов Сопротивления, укрывающим евреев и советских солдат. Там же ей удается сберечь от уничтожения архив Бунина, вынесенный из разгромленной русской библиотеки. Удивительно, но даже в такой период она продолжает творить. Заканчивает автобиографическую повесть «Духов день», а также пишет остросоциальные стихи:

Два треугольника – звезда,

Щит пра́отца, отца Давида,
Избрание – а не обида,

Великий дар – а не беда.

Израиль, ты опять гоним, –
Но что людская воля злая,
Когда тебе в грозе Сина́я
Вновь отвечает Элоги́м!

Пускай же те, на ком печать,
Печать звезды́ шестиугольной,
Научатся душою вольной
На знак неволи отвечать.

В феврале 1943 года мать Марию арестовывают оккупанты, а 31 марта 1945 года ее казнят в газовой камере лагеря Равенсбрюк.

В январе 2004 года мать Мария была канонизирована Константинопольским патриархатом как  преподобномученица.

Здесь, на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, похоронена Святая Мария Скобцова. Икона Божией Матери «Умиление» написана самой монахиней.