Миры Чюрлёниса и обрывы Чона Хосына: заклинание времени

* * *

Если ты встретишь обрыв, будь обрывом.
Будь морем, видимым под обрывом.
Корень сосны крепко вцепился в землю.
Будь птицами, сидящими на концах этих сосновых веток.

Если ты встретишь обрыв, будь обрывом.
Будь этими муравьями, ползущими вверх по обрыву.
Будь горизонтом, на который так торопливо 
глядят муравьи.

У каждого в душе есть свой обрыв,
На который когда-нибудь надо подняться,
И с которого когда-нибудь надо спуститься.
У каждого есть свой одинокий обрыв.

(Чон Хосын, перевод Чо Джу Квана)

1. Внутренняя симфония

Мысль возникает как мир, разверзается как пустота, мысль перешагивает через пропасть. Существует поэтический образ, способный объединить эти три возможности, не теряя при этом в убедительности. Это крутой склон, масштабные возвышенности, помещённые или обнаруженные в пространствах рефлексии. Такие видоизменения пространства-времени, в отличие, скажем, от Общей теории относительности, лишены всех притязаний на объективность. Они далеки от неё настолько последовательно, что и субъективность перестаёт играть роль. «Я хотел бы заснуть на этом троне времени! Упасть вверх в божественную бездну», – восклицает Оскар Милош. Что не сталкивает противоположности, то удаляется от них. 

Тезис Пастернака о том, что «стихотворения не существует», «пока нет композиционного замысла», приобретает здесь неожиданное звучание. Ландшафтная по происхождению доминанта в области художественной рефлексии монументальна, её гравитация управляет акцентами, она самосбывается и до, и после произведения. Отдельные стихи или картины получают завершенный вид не в различиях друг с другом, а выяснении связи с этой тотальностью, напоминают не слова, но речь, лишь из настоящего в настоящее перекидывают свой мост.  

Тотальна внутренняя сцена картин Чюрлёниса, который искал и находил образ для этого в музыке, той самой «тишине между звуками». Тотальна самоотверженность в поэтическом жесте Чона Хосына, который готов, кажется, привнести прозрачность и простоту исчерпывающей бытовой искренности даже во «внутренний пейзаж» китайской и корейской классической живописи. 

В конце дороги стояла гора.
В конце горы была дорога.
В конце дороги опять стояла гора.
В конце горы была ты.
Низко опустив голову между коленями, ты плакала.
Прости
Прости, что я люблю тебя.

(Чон Хосын, перевод Чо Джу Квана)

Действительно, на протяжении сотен лет одухотворенные пейзажи служили на Востоке выражением сокровенных помыслов человека, являлись эталонами, образами психической жизни и даже буквальной телесной витальности. Целостность и пространственность, подробность и простота соприкасались и взаимно отражались в русле традиции. «Теперь же горы и реки требуют, чтобы я говорил за них: они родились во мне, а я – в них», – пишет в своих обобщающих «Беседах» Ши Тао, выдающийся теоретик и реформатор живописи 17-го века. В главе с говорящим названием «Брать на себя их качества» он рассуждает о горе как таковой: «Творческая способность – это то, через что Гора воплощает изменчивые видения. Человеколюбие – это то, что создаёт упорядоченность Горы. Движение – это то, что одушевляет контрастные линии Горы. Тишина – это то, что Гора таит внутри». С раннего детства каждый кореец, китаец и японец знает высказывание Конфуция: «Мудрый наслаждается водами. Человечный наслаждается горами...» Горы и воды – буквальное значение китайского слова «пейзаж». Человечный, добрый – слова, которые часто приходят на ум при знакомстве со стихами Чона Хосына и самобытным творчеством Чюрлёниса, наполненным светом, водами и высотами.

Голоса коров, звон бубенцов, хлопанье крыльев, – всё обретает своё место в чудесной симфонии. Захвачен этой гармонией и сам дирижёр, на время примиряясь с собой В известном кинофильме «Молодость» (реж. Паоло Соррентино, 2015) престарелый дирижёр и композитор, сидя на лугу горного курорта, во внезапной вспышке вдохновения принимается руководить звуками, среди которых очутился. Голоса коров, звон бубенцов, хлопанье крыльев, – всё обретает своё место в чудесной симфонии. Захвачен этой гармонией и сам дирижёр, неизбежно, пускай на время, примиряясь с собой. А вот переживания, например, Меджнуна или Орфея, в своём поэтическом воплощении лишь захватывают окружающих животных, лишая тех собственного голоса, примирения там не происходит. 

Для «Ангельской прелюдии», как  и для других картин Чюрлёниса, всеобщая симфония является скорее родиной, домом, отправной точкой и языком, а не просто темой или случайной наградой. Явствует своеобразная «луговая симфония» и в тексте Чона Хосына, драматические и лирические сюжеты его мысли разыгрываются во всеобщем пространстве видения, которое населяют сосны, птицы, муравьи, обрыв и горизонт всеми возможными временами, взглядами и безвременьем. «Идея счастья – // идея многократного использования // одного мгновения », – писал Джангиров в «Антологии русского верлибра».  В этом смысле многие тексты Чона Хосына написаны именно счастливо, как бы грустны они ни были, такова их исходная оптика, вера, духовный оптимизм, характер зрения. Не заметить эту веру легко, изъять – нет никакой возможности. Ведь навязчивость стремится эксплуатировать предрассудки, а Чон Хосын и Чюрлёнис оригинальны. 

Яркой иллюстрацией к проблеме «симфонии» может послужить история, рассказанная Йейтсом. Фергус, по собственному признанию, «Король – глупец, который тратит жизнь // На то, чтоб возвеличивать свой призрак», ищет мудрости у Друида, что «...менял обличья, ускользая: // То ветхим вороном слетал с уступа, // То горностаем прыгал по камням...» Даже прикоснувшись к мудрости, король не обретает примирения:

...Я чувствую, как жизнь мою несёт
Неудержимым током превращений.
Я был волною в море, бликом света
На лезвии меча, сосною горной,
Рабом, вертящим мельницу ручную,
Владыкою на троне золотом.
И всё я ощущал так полно, сильно!
Теперь же, зная всё, я стал ничем.
Друид, друид! Какая бездна скорби
Скрывается в твоей котомке серой!

(Уильям Батлер Йейтс, «Фергус и Друид», перевод фрагмента – Г. Кружкова)

«Тот, кто знает всё, нуждаясь в самом себе, нуждается во всём», – будто резюмирует подобные размышления апокрифическое «Евангелие от Фомы», – «Блажен тот, кто был до того, как возник». В этой связи можно очередной раз подивиться проницательности Оскара Милоша, мечтающего о мирном сне на «троне времени», и творческой интуиции Чюрлёниса, в такой сон способной заглянуть при жизни, и характеру дарования Чона Хосына, желающего несовершенную жизнь поддержать, вечность и гармонию незаметно поставить ей на службу. 

Человеческое определяется тем, что с ним будто не смешивается, хотя и находится в тесном соприкосновении с чувством, сознанием, с мыслью, в соприкосновении, недоступном вещам. И Ангел Чюрлёниса, и обрыв с соснами и муравьями Чона Хосына оказываются друзьями человечности, скажем, её живым слухом в «счастливом небохранилище» Мандельштама. 

2. Заклинание времени

Воображаемая свобода воли, в смысле её произвола, – это лишь малая и промежуточная свобода. Автор, обращённый к превосходящей гармонии, не хочет потерять новое дыхание, легко жертвуя малым произволом скорее в пользу попыток настроить жизнь как инструмент в симфонии, чем перекроить замысел общей картины. Он стремится «увеличить» порядок, от которого выигрывает живое. 

И в этом наши произведения снова похожи, в той осторожности и простоте, с какой заклинают время. Картина касается ритма, но касается запросто, не разрастаясь в сюжет, способный полностью запрудить питающую её реку, стихи же напоминают вольное, нетребовательное увещевание, утешение. 

Вырываю гвоздь из моей души
и вместо него сажаю цветы.
Вырываю столб из моей души
и вместо него сажаю цветы.
Если бы цветы были слезами людей,
каким прекрасным был бы человек.
Если бы цветы были мечтами людей,
каким прекрасным был бы человек!

(Чон Хосын, перевод Чо Джу Квана)

Когда времён много, как в живой тотальности обрыва, пророчества и предзнаменования теряют прежний смысл, но в хронологической невесомости возникает текст или образ, обретший разум, способный стать другом или врагом.  Современная художественная культура давно усвоила эту амбивалентность открытия, она хранит великое множество рецептов остановки, сдержек и противовесов, если положительное решение оказывается невозможным, неправдоподобным, невостребованным, но и отрицательное неуместно. 

За пять лет до «Ангельский прелюдии» Чюрлёнис написал картину такого рода, с характерным названием «Покой», к этому сюжету он будет возвращаться ещё не раз, возможно, так и  не почувствовав его завершённым. У самой водной глади цепь холмов и обрыв, представляющие собой единое живое существо. При всём внешнем сходстве с обрывом из стихотворения,  «Покой» Чюрлёниса  всё же лишён подробного равноправия форм жизни и сокровенного оптимизма текста Чона Хосына, очевидных качеств «Прелюдии».




Микалоюс Чюрлёнис, «Покой», 1904

Живая высота «Ангельской прелюдии» не только наполнена цветами и жизнью, но и недвусмысленным обещанием, что также отражено в названии работы и, конечно, образе Ангела. В «Покое» всего этого нет, может показаться, что и собственно покоя в нём меньше, по крайней мере, сердечного, ведь недаром сказал Пушкин: «сердце в будущем живёт». 

Что же до поэтической амбивалентности, симметричные примеры неисчерпаемы. Ёмким и особенно подходящим к случаю выглядит пятистишие из «Повести о Гэндзи» (10–11 вв.)

Увы, неприступна
Вершина горы, которой
Названье – «Любовь».
Забредшим сюда суждено
Вечно блуждать по склонам.

(Перевод Т.Л. Соколовой-Делюсиной)

Не таковы стихи Чона Хосына, где даже безнадёжные ситуации и констатации имеют внутреннюю положительную динамику. «Будущее – это совсем не то, что случится когда-нибудь позднее», – пишет в своей книге («Speech and Reality», 1970)  Розеншток-Хюсси, – «В своей основе будущее – вот этот единственный поступок, которого недостаёт, в котором нуждаются, и именно это передаётся слушателю через слово, чтобы он действовал». Ради того, «чем сердце успокоится», Чон Хосын и Чюрлёнис заклинают время, совершают тот самый поступок, «которого недостаёт».

Я шёл к тебе навстречу медленным шагом.
А ты ушла в лес.
Я побежал к тебе навстречу.
А ты всё глубже уходила в лес.

Не чувствуя голода,
я долго просидел у дороги,
глядя на поникший одуванчик.
Я медленно пошёл к самому себе.

Дороге не было конца.
Слёзы улетевших птиц земных увлажняли дорогу.
Я шёл по следам их слёз
и стал ущельем горы, куда ушла ты.

Я стал глубоким ущельем,
куда ты когда-нибудь спустишься вниз
с растаявшим снегом.

(Чон Хосын, перевод Чо Джу Квана)

Добиться ответа от пустоты и отсутствия, значит отбросить всякую опору, ответ этот исцеляет в самом широком смысле. «Талант влюблённого и талант поэта – в счастливой гибкости ума и сердца, умеющей дождаться ответа и повернуть его в свою пользу», – замечает Григорий Кружков («Орбиты слов», 2021). И Чон Хосын и Чюрлёнис не связаны, кажется, таким ожиданием, хотя и замечательно выразительны с этих позиций. Если воспользоваться старинной формулой, не связаны они «по превосхождению», ведь будущее оказывается внутренним фактом прирученного времени. Возможно, вместе с веком и сном они тоже «прошли разряды насекомых // с наливными рюмочками глаз», но сумели вернуться из гибельного этого путешествия, не оставив следов, «как рыбы в воде или птицы в поднебесье». Заклинание времени снова сработало. 

Подробнее о рубрике «Сопоставления» 

Может показаться, что визуальные искусства и поэзия говорят на разных языках, а союз их сводится к буквальной иллюстративности, с одной стороны, либо описательности, с другой. И впрямь, техники живописи в основном ограничены пределами картины, да и поэтическая речь зачастую связана своими практиками. Вместе с тем, художественная удача неизменно помещает состоявшееся произведение в общекультурный контекст, где любое созвучие видится естественным, а выразительная сила – универсальной, настолько, что непосредственность художественного опыта нередко затушёвывается.

«Сопоставления» – это попытка отыскать в чем-то срединный путь, обнаружить общее в логике избранных визуальных и поэтических произведений, например, сходные интенции, взаимно проясняющие средства разнородных высказываний. Такая равностность или «сопоставленность» не отменяет достоинств иных критических подходов, но может стать самостоятельным и содержательным опытом понимания.