Невозможный Данте Ольги Седаковой

Дантов день отмечают не только в Италии. В России одним из значимых мероприятий в честь великого флорентийца можно назвать онлайн- и офлайн-представление изданной в 2020 книги Ольги Седаковой «Перевести Данте» – плод её многолетнего труда по максимально близкому к оригиналу переводу «Божественной комедии».

Книга «Перевести Данте», вышедшая в издательстве Ивана Лимбаха, уже собрала заслуженные похвалы. Она невелика по объёму - 128 страниц, однако огромна по замыслу – дать читателю угол зрения на творчество Данте не с высоты прошедших веков, а в контексте его эпохи. «В русской культуре есть огромная лакуна: отсутствие построчного нестихотворного перевода «Божественной комедии» Данте Алигьери. При этом – перевода комментированного», - отмечает сама Седакова в предисловии.

Действительно, несмотря на внушительную дантоведческую традицию, русский Данте нуждается в прочтении, и не только академическом. Адекватный перевод – половина проблемы: неспециалисту воспринимать главный труд великого итальянца языковой барьер мешает в самой меньшей степени, тут дело в культурной пропасти, которая неизбежно отделяет даже самого эрудированного современного читателя-мирянина от понимания тончайших смысловых нюансов философской и богословской основы «Комедии». Мостиком через эту пропасть уже много лет и занимается Ольга Седакова, доктор богословия, автор научных работ, посвященных флорентийцу.

Русский Данте как проблема

«Русский Данте еще больше нуждается в сопровождающем комментарии, чем итальянский. Эта работа у нас практически не проделана», - объясняет она свой замысел в предисловии к книге, считая, впрочем, что не только комментарий, но и другой перевод русскому Данте необходим, причем, перевод прозаический: даже образцовая работа Михаила Лозинского, в чьем изложении знает Данте большинство русскоязычных читателей, не раскрывает всех смысловых нюансов великого текста. «Узнав, кто такой судья Нино или кто такие Пиериды, ближе к “Комедии” мы не подойдем. Вся богословская, философская, этическая основа “Комедии” (прекрасно известная самому переводчику) в этих примечаниях (выполненных в 30–40-е годы) не комментируется. А без всего этого наш читатель читает не того Данте. Здесь решительно необходима пропедевтика».

Переводы и комментарии Седаковой являются способом прийти к тому самому, далеко отстоящему от современного читателя, но не недосягаемому Данте. Труд Ольги Седаковой, которая много сделала для популяризации Данте (чего стоит хотя бы курс лекций на «Арзамасе»  ), можно считать и просветительским, и объясняющим. Перед нами книга, которая относится к числу мастридов и для широкой публики, и для профессионалов. «Пропедевтика» в книге оборачивается не просто необходимым для понимания Данте концентратом сведений, но и попыткой точной настройки читателя на автора.

Синтез перевода и комментария

Седакова включила в книгу перевод трёх песен «Божественной комедии»: первой и двадцать седьмой «Чистилища» и первой «Рая», и сделала это не без филологического изящества. Читателю легко заметить подчинение книжки логике числа «три». Композиция трёхчастна: содержание и два предуведомления-предисловия (о том, как это - «перевести» и «комментировать» Данте), а за ними три главы, каждая из которых содержит вступление, собственно перевод и комментарий к нему). В сумме эти три части трёх глав дают девять – значимое в художественной вселенной Данте число. Ещё одна скрытая отсылка – к предшествующей «Комедии» «Новой жизни» Данте: там он, приводя сонет, сначала рассказывает об обстоятельствах, послуживших поводом для написания, а после даёт подробный разбор-истолкование.

Конечно, структурные переклички - только внешняя часть, гораздо более значима глубина и энциклопедичность информации, раскрываемой Седаковой настолько полно, точно и уместно, что понимаешь: перевести Данте – это гораздо больше, чем предложить другой, более близкий к оригиналу, вариант русского текста. По Седаковой, это буквально взять читателя за руку и дать ему понять, какой «дивный путь» ему «предвозвещён» (с такими словами к смятенному Данте обращается Вергилий в переводе Михаила Лозинского).

И вот тут, пожалуй, книге можно задать главный вопрос: понятна принципиальность отличия нового прозаического перевода от старого стихотворного, но вот каковы его перспективы? Иными словами, «Перевести Данте» можно понимать и как манифест о том, как надо переводить далёкие от современного читателя стихотворные тексты, и как декларацию намерений изобразить другого русского Данте. Во втором случае логично также надеяться на то, что за публикацией перевода трёх песен последуют и другие. Потому что такой масштабный замысел однозначно требует и соответствующего раскрытия.

Является ли русский Данте действительно проблемой? Трудно сказать. Наверное, для большинства тех, кто знаком с творчеством итальянского «всего» из школьных/университетских курсов и держит знание о существовании великого текста великого автора про запас, нет – им хватает и немногого имеющегося у них. Для тех, кто исследует/переводит/преподаёт Данте профессионально, тоже нет – их взгляд гораздо более глубок.

Русский Данте в версии Ольги Седаковой – это Данте, истолкованный в контексте философии, этики, богословия. Её комментарии – это заметки на полях. Используем образ самой Седаковой: «стихотворный текст “Божественной комедии” написан на листах с невероятно широкими полями». Как кажется, больше всего он нужен тем, кто хочет понять, почему и как стоит читать «Божественную комедию». Комментированный перевод обеспечивает необходимый контекст, а предисловие к каждой переведенной главе – понимание того, насколько глубок дантов текст. Седакова предлагает читателю задаться вопросом о судьбе Вергилия, который слышал приветствие ангела и должен (должен ли?) вернуться в Лимб, поднимает вопрос о степени «еретичности» Данте, и даёт необходимый читателю для понимания «сочинения с высоты его замысла» угол зрения.

Об этом Седакова говорит прямо: «зачем читателю сведения, которые сообщает комментарий такого рода? Это открытая читателю возможность значительно изменить и расширить свой умственный инструментарий».

Как пример - приведённое в самом начале книги рассуждение об оттенках образа «огромных рук» (gran braccia) Божией милости. Седакова показывает, как смысл выражения из рассказа короля Манфреда (Чистилище, III) размывается в поэтическом переводе: вместо образа, приводящего к евангельскому эпизоду (отец выходит навстречу блудному сыну), у Лозинского появляется «милость Божья рада всех обнять». «Вы слышите, читатель, что всё пропало?», - сетует Седакова.

В связке с предуведомлением и комментарием художественный текст раскрывается гораздо более ясно, чем его мог бы понять брошенный наедине со сложными вопросами читатель. Для Ольги Седаковой, кажется, не существует перевода и комментария по отдельности, они создаются ею как единое целое, не скатываясь ни в орнаментальное, ни в объяснительное, а сплетаясь в уникальное высказывание о Данте, синтез языка, богословия, философии, этики.

Пробник невозможного Данте

Вообще сказать, наиболее близкий по смыслу к итальянскому тексту, несмотря на манифестацию «нестихотворности» (сама Седакова называет его подстрочником), не воспринимается как не-стихи, даже наоборот – парадоксальным образом строгий итальянский текст приобретает современное свободное звучание:

Посылая первые лучи

туда, где создатель пролил кровь,

пока Эвр лежал под высокими Весами,

а волны Ганга обжигал полдень,

солнце у нас стояло низко. День уходил,

когда перед нами явился радостный ангел Божий.

Он стоял на краю уступа, перед стеной огня

И пел: «Блажени чистии сердцем»

голосом несравненно живее, чем наш.

Очевидно, что текст перед читателем разворачивается не служебный, он только прикидывается подстрочником, оказываясь на поверку самой настоящей поэзией со своей строфической структурой, ритмом, сочетаемостью звуков, слов и образов. И то, как именно «сделан» перевод не только специалиста, но и поэта Ольги Седаковой, пожалуй, составляет главное достоинство её книги.

В этом контексте и комментарии, и предуведомления к ним составляют неразрывное целое с переведенными строками. Подобным сочетанием Седакова наводит оптику читателя не столько на понимание исключительно Данте, сколько на постижение поэзии в целом. Своей книгой она демонстрирует сложное таинство появления художественного смысла и Данте, и поэзии вообще. Не случайно в книге неоднократно звучит имя Мандельштама, ценившего в поэзии (и в Данте!) как раз тот потенциал расширения поэтического смысла, который задаётся произведением, существующим в контексте большого времени и вечных смыслов – именно на него ориентирует Ольга Седакова своё произведение. Мысль в том, чтобы дать произведению не только адекватное понимание, но и адекватный язык, который сможет вместить в себя и историю, и философию, и поэзию. Сейчас в отношении русского Данте они существуют по отдельности.

Формулируя проблему такого Данте, нужно сказать, что именно его не хватает читателю. Проблема русского Данте, таким образом, не просто не закрыта книгой Ольги Седаковой, она, наоборот, ею сформулирована. Возможен ли такой Данте – большой вопрос, но нам предложен его «пробник».