Таинственное зазеркалье Валерия Шубинского

Шубинский, В. Тёмная ночь : три книги в одной / Валерий Шубинский ; предисл. Аллы Горбуновой. — Москва : Новое литературное обозрение, 2020. — 208. С — (Серия «Новая поэзия»).

Валерия Шубинского прежде всего знают как критика и историка литературы, автора научно-популярных книг и биографий. Его стихи часто относят к консервативному направлению в современной поэзии — в том смысле, что взгляд поэта направлен в прошлое, а не в настоящее и тем более будущее. Его цель, ведь не случайно он когда-то входил в объединение «Камера хранения», сохранить достижения прошлого, не допустить размывания высокого поэтического стиля и по возможности продолжить и приумножить достижения предшественников. Но это все теория, которая, как известно, бледно-серого цвета, в отличие от вечно зеленеющего древа жизни. И если читателю этой книги хотя бы на мгновение удастся отказаться от своей предвзятости, он не сможет не заметить совершенно иное — экзистенциальный ужас, содержащийся буквально в каждом стихотворении Валерия Шубинского.

мы живем среди тонких ножей дождевых

мы не знаем о мертвых и забыли живых

существа пораженные страхом

наши души снесли к черепахам

Поэт темной ночи

Название «Тёмная ночь» в этом смысле является ключевым. Поэт просто маниакально сосредоточен на инфернальном метафизическом подтексте привычного до тошноты бытия. Это прорывается даже в стихотворениях, посвященных совершенно «невинным» на первый взгляд пейзажным зарисовкам, сквозь узнаваемые реалии которых просвечивает потустороннее:

Щелкает кузнечик, вечер тикает

за церквушкою лилово-голубой.

За мостом, под лестницею тихою —

ветхая ольха с собачьей головой.

Эта особенность поэзии Валерия Шубинского была неоднократно отмечена критикой, которая, отдав привычную дань уважения традиционным размерам, «чудесному сплаву» акмеизма и символизма, непременно упоминает мифологичность, барочность, гофманиаду, неодолимое влечение поэта ко всему странному и бесплотному и даже его сюрреализм. «Буйно-фантастическими» назвал стихи Шубинского критик Кирилл Анкудинов. И он же написал очень важное: «Шубинский – визионер, он прозревает в своих поэтических текстах очертания и реалии потусторонних миров»ⁱ. О «тонком мерцающем безумии» в его стихах пишет Андрей Тавров. Борис Кутенков в рецензии на книгу «Вверх по течению», тоже вошедшую в этот сборник, рассуждает о поэте-собирателе мира, который пытается предотвратить его распад.

И с этой точки зрения, конечно, совершенно по-другому выглядит обращение к традиции и уважение поэтического канона, на которых постоянно настаивает Валерий Шубинский. Строгое и стройное аполлоническое начало для него это способ остановить и навсегда заклясть неуправляемую дионисийскую стихию. Причем эта стихия у Шубинского имеет еще и явно инфернальный характер. Именно это, судя по всему, очень хорошо и почувствовала в своем небольшом отзыве Мария Галинаⁱⁱ. Ведь в ее поэтике тоже присутствует этот мотив неконтролируемой и постоянно угрожающей всему живущему потусторонней силы: «Шубинский пытается организовать аморфную, темную речевую стихию не только при помощи формальных структур (метра, рифмы), но и за счет счисления. Всё это, равно и как обращение к шансонно-песенным размерам, — безнадежные попытки заговорить страшное, организовать хаос, скрепить расползающийся мир».

В ожидании страшного

На самом деле под заглавием «Тёмная ночь» собраны сразу три сборника, причем два из них — «Вверх по течению» и «Рыбы и реки» — ранее уже публиковались. Расположены они не по хронологии. Сначала идет «Тёмная ночь», датированная 2015-2019 годами, затем «Вверх по течению» (2006-2012) и «Рыбы и реки» (2012-2015). Полагаю, что сделано это не случайно. Благодаря такому расположению в книге образуется жесткая кольцевая структура, все время возвращающая читателя к тому месту, откуда он начал, то есть к стихам 2015 года. И это тоже напоминает страшную сказку, когда герой, пройдя череду мытарств, снова оказывается в том же самом месте, откуда начался его путь. Бесконечное кружение вокруг нескольких основных тем и постоянная смена одних и тех же настроений создают ощущение полной безысходности, из которой просто не может быть никакого выхода.

Интересно, кстати, что в этой книге вода, которая издавна считается женской стихией, очень часто упоминается в негативном контексте. Иногда даже становится угрожающим такое вполне невинное природное явление, как дождь.

Дождь, будь ты проклят, стой, не шурши

в придорожных шорах,

Не разводи собою белую кровь земли:

Шубинский называет дождь «воздуха прыгающей проказой», «заточкой коротких мечей воды». Как и меч, дождь пронизывает и убивает. Он ассоциируется у поэта со смертью, причем не только в этом стихотворении. Тут мы, наверное, можем найти отсылку к радиоактивным дождям, которых все так боялись в 1986 году. Но и не только. Вода, как известно, это жизнь, но она же одновременно оказывается и смертью, ведь одно не может существовать без другого. Герой стихотворения одновременно и боится этой стихии, и хочет стать ее частью:

Когда я совсем растворюсь в твоих визгах, брызгах,

По колено в лужах твоих босой,

Когда я семь раз повторюсь в твоих брызгах, визгах,

Дождь, будь ты проклят, прямой, косой,

Дождь, под немного помятой сферой,

Чуть-чуть отекшей сферы внутри,

Останемся мы: я — прозрачный, и ты — семицветный,

но чаще серый,

И твой голос: кап-кап, раз-два-три.

Точно так же герои других стихотворений относится и к тому потустороннему миру, который, несмотря на все усилия его заклясть, постоянно возникает в стихах Валерия Шубинского. Они в одно и то же время и боятся его, и жаждут, и понимают неизбежность его появления. И вот это состояние обреченного ожидания чего-то страшного, которое рано или поздно все равно произойдет, передано в этой книге, я считаю, просто блестяще.

На террасе полувзорванное дерево

в чешуе прыгучей и с дождем внутри.

Задом в можжевельник упала с ветки дщерь его.

Все смелей на коже работает жук,

но среди ветвей не рассыпается звук.

Звезд над ним не вычерпать, неба трижды три.

Постоянное обращение Валерия Шубинского к классике, к аполлонической стройности, возвышенной красоте и свету — это, конечно, прежде всего попытка при помощи поэзии возвести стену между собой и тем страшным, которое все равно прорывается в его стихах.

Гумилев, Ходасевич, Мандельштам безусловно прекрасны, но я бы в связи с этой книгой называла совсем другие имена. Это две бездны — бездна вверху и бездна внизу, о которых писали Достоевский и вслед за ним Дмитрий Мережковский. Это страшный потусторонний мир Федора Сологуба. И это гнетущая атмосфера поздней прозы Андрея Белого, в частности романа «Москва», потому что в «Петербурге» еще существовала какая-то борьба и соответственно была надежда. И, конечно, когда критик Шубинский пишет о необходимости для поэзии преодолеть бренное земное и воспарить в неведомые дали, поэт Шубинский вместо далей раскрывает такие жуткие бездны, что поневоле захочется предпочесть ясную и осязаемую «поэзию среднего» хихикающей и кривляющейся сологубовской недотыкомке.

i

Кирилл Анкудинов. Чудесный сплав // Ex Libris НГ, 13 марта 2008. http://newkamera.de/ostihah/ankudinov_vs1.html

ii

См.: http://www.litkarta.ru/projects/vozdukh/issues/2013-1-2/hronika/