Леонид Мартынов: мир не до конца досоздан

Петербургская баллада

 

Мир не до конца досоздан: небеса всегда в обновах, астрономы

к старым звездам вечно добавляют новых.

Если бы открыл звезду я, — я ее назвал бы: Фридман,

— лучше средства не найду я сделать все яснее видным.

 

Фридман! До сих пор он житель лишь немногих книжных

полок — математики любитель, молодой метеоролог и

военный авиатор на германском фронте где-то, а поздней

организатор Пермского университета на заре советской

власти... Член Осоавиахима. Тиф схватив в Крыму,

к несчастью, не вернулся он из Крыма. Умер. И о нем

забыли. Только через четверть века вспомнили про человека,

вроде как бы оценили:

— Молод, дерзновенья полон, мыслил он не безыдейно.

Факт, что кое в чем пошел он дальше самого Эйнштейна:

чуя форм непостоянство в этом мире-урагане, видел в

кривизне пространства он галактик разбеганье.

 

— Расширение Вселенной? В этом надо разобраться!

Начинают пререкаться...

Но ведь факт, и — несомненный: этот Фридман был

ученым с будущим весьма завидным.

О, блесни над небосклоном новою звездою, Фридман!

 

(1965)

 

Чем это интересно

 

Леонид Мартынов (1905–1980) начинал как футурист. Его первые стихотворения были напечатаны в сборнике «Футуристы», изданном в походной типографии агитпарохода «III Интернационал». Поэт входил в футуристическую литературно-художественную группу «Червонная тройка» (1921–1922).

 

В 1932 году Мартынова арестовали как участника так называемой «Сибирской бригады». ОГПУ объявило объединение писателей «группой, ставившей своей задачей широкую антисоветскую агитацию… через художественные литературные произведения, обработку и антисоветское воспитание молодёжи из враждебных соцслоёв, расценивавшихся как актив а/с движений».

 

По каким-то причинам писателей не расстреляли, и Леонид Мартынов после трехлетней административной ссылки смог вновь вернуться к поэзии – в 1936 году в печати появились его новые стихи. В 1942 году он был принят в СП СССР, а феврале 1946-го Мартынов переехал в Москву. В том же году в Омске вышла книга его стихов «Эрцинский лес». 

 

Однако книга попала на глаза мало кому сегодня известной Вере Инбер. В 1946 году она была влиятельной фигурой – получила Сталинскую премию второй степени.

Книга Мартынова Вере Инбер не понравилась. Она увидела в ней выпады против советской власти. После статьи в «Литературной газете» («Нам с вами не по пути, Мартынов!») поэт не печатался девять лет, а тираж «Эрцинского леса» был уничтожен.

 

Звездный час Мартынова пробил в 1955 году: его книга «Стихи» была «первым поэтическим бестселлером» после войны, а в 1957 году ее переиздали. Мартынова стали печатать так часто, что Анна Ахматова по этому поводу заметила: «Поэту вредно часто печататься». 

 

Поэта уже при жизни его называли «тихим классиком»: Мартынов нечасто бывал на публике.

 

Самое известное стихотворение Мартынова того периода – «Итоги дня» (1956):

 

В час ночи

Все мы на день старше.

Мрак поглощает дым и чад.

С небес не вальсы и не марши,

А лишь рапсодии звучат.

 

И вдохновенье, торжествуя,

Дойти стремится до вершин,

И зренье через мостовую

Сквозь землю видит на аршин.

 

Как будто на рентгеноснимке,

Все проступает. Даже те,

Кто носят шапки-невидимки,

Теперь заметны в темноте.

 

И улицы, чья даль туманна,

Полны машин, полны людей,

И будто бы фата-моргана,

Всплывают морды лошадей.

 

Да, с кротостью идут во взорах

Конь за конем, конь за конем,

Вот эти самые, которых

Днем не отыщешь и с огнем.

 

И движутся при лунном свете

У всей вселенной на виду

Огромнейшие фуры эти

На каучуковом ходу.

 

А в фурах что? Не только тонны

Капусты синей и цветной,

Не только плюшки, и батоны,

И булки выпечки ночной,

 

Но на Центральный склад утиля,

На бесконечный задний двор

Везут ночами в изобилье

Отходы всякие и сор.

Везут, как трухлые поленья,

Как барахло, как ржавый лом,

Ошибочные представленья

И кучи мнимых аксиом.

 

Глядишь: внезапно изменилось,

Чего не брал ни штык, ни нож,

И вдруг — такая эта гнилость,

Что, пальцем ткнув, насквозь проткнешь.

 

И старой мудрости не жалко!

Грядущий день, давай пророчь,

Какую кривду примет свалка

Назавтра, в будущую ночь!

 

Какие тягостные грузы

Мы свалим в кладовую мглы!

Какие разорвутся узы

И перерубятся узлы!

 

А все, что жить должно на свете,

Чему пропасть не надлежит, —

Само вернется на рассвете:

Не выдержит, не улежит!

 

Наверное, бывших футуристов не бывает, и таковым Мартынов оставался практически всю жизнь. Но в отличие от «чистых» футуристов, Мартынов задавал слишком много вопросов.

 

В «Итогах дня» Мартынова мы видим устремленность в будущее, надежду на то, что человечество в целом и СССР в частности развиваются в нужном направлении (тем более после ХХ съезда). Но непонятна роль человека, степень его участия в процессе обновления: почему «внезапно изменилось» то, чего «не брал ни штык, ни нож»? Природа взяла свое, изменения не зависят от человека? Как и кто определит то, «чему пропасть не надлежит»? Поэт призывает читателя найти ответ на этот вопрос самостоятельно.

 

Как отмечал Вольфганг Козак («Лексикон русской литературы XX века»), Мартынов писал повествовательные и описательные стихи, но преобладали у него такие, «в которых конкретное происшествие служит толчком для философского анализа – в форме непосредственного размышления или в образной форме».

 

В «Итогах дня» поводом для размышлений стали ночные фуры и лошади, развозящие продукты по магазинам и вывозящие мусор на свалку. Поэту не спалось, и он обратил внимание на странное движение фур и лошадей, незаметное днем.

 

Мартынов любил задавать вопросы и таким образом давать читателю повод для рефлексии.

 

Природа

Нам родная мать,

И мы ее, как дети, сердим,

И ухитряемся ломать

Мы все кругом со всем усердьем.

И, рассердив ее до слез,

Мы глаз своих не подымаем,

Но молнии за розги гроз

Мы шаловливо принимаем.

А вдруг иссякнет даже гнев

И вдруг на иждивенье к детям

Она захочет, одряхлев?

Что мы на это ей ответим?!

 

Константин Ваншенкин, который познакомился с Мартыновым летом 1956 года, вспоминал, что некоторым он показался поначалу слишком необычным, странным. Говорили, что он чересчур дидактичен, фантастичен, парадоксален.

 

Ваншенкин отметил главную, на его взгляд, черту Мартынова: «По своему духу и складу это поэт-исследователь, поэт-ученый, поэт-историк… И чрезвычайно современен. Остро, предельно современен… Это в нем главное, это он сам. И поразительно, что это его свойство с каждым годом и с каждой книгой проявлялось все более. "Если бы все было, как и было, – я бы за перо и не брался!" – восклицает Мартынов, для него важнее всего, что "мир, тот, которым мы владеем, нов!" Поэт принимает новое с радостью, будь то обычное ныне зрелище, как «из норы метро вылезает город в поле чистом…»

 

Поводом для философских раздумий идущего в ногу со временем Мартынова была и теоретическая физика. В 1959 году он написал стихотворение «Небо и земля».

 

В расширяющейся Вселенной, –

Если это действительно так, –

Что ты чувствуешь,

Обыкновенный

Человек,

Неучёный простак?

 

Эти споры о красном смещенье,

Возле них создаваемый шум

Не приводят в смущенье

Твой ум.

 

И когда

Разбеганье галактик

Наблюдаешь в космической мгле,

То, не столь теоретик, сколь практик,

Обращаешь ты взоры

К земле.

 

Всё

Стремится

Здесь сблизиться, слиться:

В косяки собираются птицы,

В элеваторы льётся зерно,

И, устав проклинать и молиться,

Людям хочется быть заодно,

Чтобы спорился труд вдохновенный,

Окрыляя людские сердца

В этом мире,

Вот в этой Вселенной,

Расширяющейся 

Без конца!

 

Расширяющаяся Вселенная не оставляла Мартынова в покое и в дальнейшем. Поводом для «Петербургской баллады» стала биография петербургского математика и физика Александра Фридмана (1888–1925), который, собственно, и был автором исторически первой нестационарной модели Вселенной.

 

Мартынов добросовестно перечисляет факты из жизни ученого: математик-любитель, молодой метеоролог, военный авиатор на германском фронте, декан физико-математического факультета Пермского университета, член Осоавиахима, тиф, смерть.

 

Повествовательность стиха носит характер кинематографического монтажа, моментальной смены кадров – часто применяемый Мартыновым прием.

 

Фрагменты «фильма» о Фридмане объединены эмоциональным подтекстом: обывателю тяжело (или даже невозможно) принять мысль, что мир постоянно изменяется, он не в состоянии оценить гения. Адресат стихотворения – именно такой обыватель.

Сам Мартынов был оценен. Государством. В 1965 году он получил первый из трех орденов Трудового красного знамени, в 1966 году – госпремию РСФСР.