Про стакан воды, эпоху и сына. Разговор с внучкой Маяковского

Для поэта, когда заканчивается жизнь физическая, начинается жизнь в стихах и детях. В случае Маяковского о существовании у него детей мог догадываться только узкий круг друзей и знакомых. Ходили слухи, но даже серьезные маяковсковеды мало что могли об этом сказать. Сегодня это факт, доказанный генетической экспертизой.

Первой объявилась Хелен Патрисия Томпсон, которая в 1991 году заявила широкой общественности о том, что она – дочь Маяковского, и попросила звать ее Еленой Владимировной Маяковской. Она же рассказала о романе поэта с ее матерью Элли Джонс, случившемся в 1925 году в Нью-Йорке. В 2016 году Патрисия Томпсон умерла. В Америке живет ее сын, внук Маяковского Роджер Томпсон.

Куда более загадочной оказалась история сына поэта, о которой широкой общественности впервые стало известно благодаря выходу фильма «Третий лишний». В нем скульптор и художник Елизавета Лавинская рассказала, что она – внучка, а ее отец Глеб-Никита Лавинский – сын Маяка (так называли поэта в кругу приближенных).

Первое время многие сомневались, что все эти рассказы о детях «главного поэта Революции» – правда. Однако проведенный в 2015 году анализ ДНК внуков поэта (Елизаветы и Роджера) доказал подлинность историй.


— Елизавета, информации о том, как получилось, что ваш папа – сын Владимира Владимировича, практически нет. Правильно ли я понимаю, что когда у вашей бабушки и вашей тезки Елизаветы (Лили) Лавинской случился роман с поэтом, она уже была замужем за его другом – художником и скульптором Антоном Лавинским, а у самого Маяковского продолжался роман с Лилей Юрьевной Брик?

— Это был 1920 год. Антон Лавинский в то время преподавал в Саратовских государственных свободных художественных мастерских, а его жена осталась в Москве. Было ей тогда лет 19–20. Вышла замуж и познакомилась со своим будущим мужем она еще в Петрограде. Антон умыкнул мою бабушку в реальном смысле этого слова: украл у родителей. На тот момент она училась в Смольном институте, была маленькой, хрупкой, ранимой, с восторженным выражением лица. Княжеского происхождения, но из ветви тех детей декабристов, которые по закону становились государственными крестьянами, и поэтому их тайно отдавали на усыновление родственникам или друзьям. Я знаю, что бабушка была даже студенткой Лавинского, но вот сказать, познакомились они до этого или уже после, теперь сложно.


Елизавета Лавинская

Несмотря на аристократическое происхождение, она с восторгом восприняла революцию. Ей нравилось все, что происходило вокруг. Но вот что ей не нравилось, так это «теория стакана воды».

«Теория стакана воды» как взгляд на любовь, брак и семью была популярна в первые годы советской власти. Она заключалась в отрицании высокого чувства и сведении отношений между мужчиной и женщиной к инстинктивной сексуальной потребности, которая должна находить удовлетворение безо всяких «условностей», так же просто, как утоление жажды.

Но на руку это было, прежде всего, мужчинам, а женщинам – не очень. Понятно, что свободных взглядов придерживалась и Лиля Юрьевна Брик, но моя бабушка ни в чем не была на нее похожа. Она очень сильно переживала! И когда ее муж Антон Лавинский начал «гулять», не могла выносить спокойно его измены.


Антон Лавинский

Примерно в одно время Маяковский, Лавинские и Брики переехали в Москву. Елизавета и поэт вместе работали в «Окнах РОСТА», Маяковский и сам страдал в то время от измен Лили Юрьевны Брик, за что семья Бриков считала его старомодным.

Бабушка жаловалась ему: «Как же это, "стакан воды"?! … А хочется, чтоб "без стакана воды", хочется по-человечески чтобы…» А Маяковский ей отвечал: «Чем я могу вам помочь?! Я сам вот в таком же положении!» Тем не менее папу моего они зачали чуть ли не на лестнице. Жаловались… жаловались... Вот и произошло!

— Известно ли, как отреагировали вторые половинки на появление ребенка?

— Отреагировали очень тяжело. Известно, что Лиля заходила в гости к Лавинским посмотреть, что там от Володьки вышло. Папа мой еще был не назван. И начались бесконечные споры по поводу имени. Моя бабушка сказала: «Будет Никита», а Антон ответил: «Нет! Будет Глеб!» Спорили, спорили и так ни к чему и не пришли! В результате дали двойное имя – Глеб-Никита. Но папу по жизни называли Никитой, а когда вдруг кто-то обращался к нему по имени Глеб, он очень обижался. Даже хуже начинал относиться к этому человеку. А как только назвали, зарегистрировали, Лавинский взял и отправил пасынка в детдом. В детских домах тогда понятно что было. Мы помним про дочь Марины Цветаевой, которая там умерла от голода. Но умирала ведь не только она, умирали очень многие дети. Мой папа от природы оказался очень сильным физически, как Маяковский. И он выдержал, выжил.

У моей бабушки была няня, Настенька. Она воспитывала ее еще ребенком, потом всюду с ней ездила, потому что та была в бытовом плане калекой, как и все мы. А когда папе исполнилось года два или три, эта самая Настенька уговорила ее и Антона забрать ребенка обратно, уверяла, что никто не будет знать никаких забот, что это станет как бы ее ребенок. И действительно, она любила моего папу как сына.

— Я знаю, что сейчас это кощунственно звучит, но тогда не видели ничего страшного в том, чтобы сдать ребенка в детдом, считалось, что воспитанием будущего поколения должно заниматься государство. Так родители решали вопрос, где их детям жить, чем питаться, освобождали себе время от быта.

— Да… Но я понимаю тех, у кого были финансовые трудности, а Лавинский жил тогда достаточно хорошо. И мне кажется, что с его стороны это было и желание избавиться от ребенка. И пускай Антону самому была близка «теория стакана воды», но все же иметь пасынка в своей семье он не хотел, мечтал эту историю сгладить. У Лили – Елизвает в семье Лавинских сокращенно звали Лилями – родилась потом еще дочка. Уже от Лавинского. Тоже Лиля. И вот уже она, тетя моя, была страстной противницей того, что ее брат – сын Маяковского.

— А почему?

— Считала, что это порочит ее маму. Но и папа мой, и я никогда этого не скрывали. Вместе с теткой, помню, мы хоронили брата моего, и уже после похорон она чуть ли не гналась за мной, потрясая клюкой, с криками: «Ах ты!.. Порочишь свою бабушку!.. Как так можно?!» А я ей в ответ говорила: «Лиля, но что значит позорю?.. Есть факты!»

— Маяковский знал, что Глеб-Никита – его ребенок? Была ли какая-то реакция?

— Знал!.. А как же?! Про реакцию неизвестно, но стал чаще в гости захаживать, хотя и раньше он и Лавинские дружили. Жили все по соседству, в районе Мясницкой: Лавинские, Маяковский, Асеевы, Родченко, Брики…


Глеб-Никита Лавинский с дочерью

И бабушка моя писала, и папа рассказывал, что был некоторое время у Лавинских помощник – очень высокий юноша, и что когда однажды зашел Маяковский и этого юношу увидел, то был даже раздосадован, что кто-то может быть его выше, начал меряться с ним ростом. Мой папа присутствовал при этом. И юноша оказался выше. И папа потом очень сильно это переживал. Он понимал, что Маяковский – это человек особенный, но не понимал, чем, ему почему-то казалось это очень связанным с ростом.

Отец вспоминал, как Маяк катал его на своем «Рено», даже давал порулить немного. Вспоминал, как уже ближе к трагедии зашел очень грустный, молчаливый. Посадил его на плечи, вынес на балкон и говорит: «Хочешь, смотри на луну». Мне кажется, в этом есть что-то нежное, интимное…

От Никиты никогда не скрывалось, что Маяковский – его отец. Маяковский всегда был для меня моим дедушкой. И это всегда было само собой.

Папу брали на все выступления Маяковского. И несмотря на то, что он был непоседой, на этих вечерах был смирным, слушал очень внимательно. Еще я знаю, что Маяковский учил моего папу правильно читать свои стихи, а доучивала чтению уже Ольга, сестра поэта. И я еще хочу сказать, что школа того, как надо читать Маяковского, идет от него самого, но сейчас о ней уже мало кто помнит. Современные актеры часто не соблюдают «лесенки» – оригинальную ритмику стихов Маяковского. Правильно читать его стихи меня учил папа. Эту же науку я стараюсь передать своему сыну Мише. Ему двенадцать. Пока из стихов прадеда он читает немногое, но читает.

— Получается, когда Маяковский заходил в гости к Лавинским, то заходил просто как в один из домов своих друзей. Никита знал, что это его родной отец, но по поводу того, почему все происходит именно так, никаких вопросов у него не возникало?

— Не возникало. Я думаю, что мой папа его немного стеснялся. Прежде всего из-за роста, как ни странно, а во-вторых, потому что Маяковский действительно был для него как глыба, как божество. Я его спрашивала: «А ты помнишь Маяковского?» (папе было почти девять, когда Маяковский умер). Он отвечал: «Я его совершенно прекрасно помню!» Рассказывал мне, кстати, и одну историю про Есенина и Маяка. Оба поэта получали зарплату в Госиздате, все стояли в очереди, влетел Есенин и потребовал, чтобы ему эту зарплату отдали как можно быстрее, что он в издательство какое-то торопится, но тут Маяк взял его за подмышки, поднял над землей и спокойно перенес в хвост очереди. И сказал: «Вы, товарищ, будете стоять здесь!» Есенин так и стоял! Маяковский со всеми был только на «вы», а папа только на «ты». И для того и для другого это было важно!

— Я понимаю, что у Глеба-Никиты и у Антона Лавинского не очень складывались отношения. Как прошли детство и юность вашего папы?

— Знаю, что всегда был очень сильным и умным. В школе ему не давали карманных денег – и он подрабатывал репетиторством. Сам учился в восьмом, а занимался с десятиклассниками и одиннадцатиклассниками математикой. Находил, что ему делать, чтобы средства у него были. Антон же сердечной привязанности к нему не испытывал, всегда помнил, что Глеб-Никита – не его сын. Закончилось все это тем, что он написал донос на своего пасынка, на им же признанного ребенка. Но донос по чистой случайности попал к соседу Лавинских. Фамилия соседа была Тандит. Папа в то время ухаживал за его дочерью, и поэтому Тандит его прекрасно знал. И вот Тандит вызывает моего папу к себе и говорит: «Ты понимаешь, у этой бумаги есть входящий номер! Я не могу ее просто взять и порвать, поэтому я тебе предлагаю вот что! Иди добровольцем на финскую войну (тогда как раз финская война началась). На финской ты можешь погибнуть, а можешь и спастись, но если я дам ход этой бумаге сейчас, ты погибнешь точно!»

— В чем была суть этого доноса?

— Вроде как папа выбил портрету Сталина глаз из рогатки… Целился… А Лавинский испугался и сделал вывод, что пора от мальчика избавляться.

— Известно ли, как отнеслась к произошедшему ваша бабушка, неужели она не вступилась за своего ребенка?

— Мой отец ее боготворил. Бабушка знала несколько языков, прекрасно музицировала, была великолепным скульптором, помогала Антону Лавинскому и даже делала за него некоторые работы. Он никогда бы не сказал мне о ней ничего плохого. Про то, как именно переживала все эти истории Лиля, я, к сожалению, ничего не знаю. Но знаю, что уже после Великой Отечественной она лежала даже в психиатрической больнице. Очень испорчены были нервы.


Фамильная мастерская Лавинских

— Ваш папа не одобрял политику Сталина и уже в юные годы, как и отец, интересовался тем, что в стране происходит?

— Да, личность Сталина мой папа не принимал, но в то же время к Ленину относился хорошо. Они с мамой сделали много бюстов так называемых «Лукичей», скульптур Владимира Ильича. Между собой такие работы они называли «Лукич-кормилец». Папа не стал бы делать бюст Ленина, если бы относился к нему плохо. Позже я задавала отцу вопрос: «А как же ты можешь его принимать? Из-за него убили императорскую семью!» «Но как же он мог не убить?! – говорил папа. – Она бы претендовала на власть!»

— Как Глебу-Никите удалось пройти две войны и не погибнуть?

— Благодаря нескольким факторам. Во-первых, потому что, как я говорила, он был выносливым, физически сильным. На финской войне он переболел туляремией, опасным инфекционным заболеванием – почти все умерли, а папа остался. В ноябре 1941-го, уже на Великой Отечественной, вплавь пересек Керченский пролив. Командование отступало. Солдат оно просто бросило. И кто на чем: кто на деревяшках, на покрышках пытался добраться до берега. И папа рассказывал, что все, у кого были плавательные средства, утонули, потому что попали в водовороты, которых в проливе много. Лишь единицам удалось переплыть. Во-вторых, еще во время финской войны Никита закончил школу радистов, был «слухачом». У него был идеальный слух, и он выслушивал то, что другие выслушать не могли. Его благодаря этому берегли, порой гоняли из одной части фронта в другую.

Мой папа в первый раз женился на фронте. Кажется, в Кисловодске. Понравилась ему девушка, а она ему говорит: «Я пойду с тобой, если ты меня замуж возьмешь!», а он ей: «Ну вообще не вопрос! Меня, возможно, завтра убьют, и какое мне дело!» Потом она приезжала в Москву с ним разводиться.


Елизавета Лавинская, внучка Маяковского

Папа, мне кажется, был даже сильнее Маяковского. Маяковский очень впечатлительный, ранимый, тонкой душевной организации. Папа боялся быть таким ранимым, таким тонким, поэтому, можно сказать, был толще.

Мы все, начиная с моего деда, страдаем биполярными аффективными расстройствами, а папа очень успешно эту проблему скрывал. И никогда бы не признался! Но я-то знаю.

Отец был женат три раза. Когда он познакомился с моей мамой, ему было 42, а ей на десять лет меньше. Она с самого детства мечтала стать скульптором, а он к этому времени как скульптор уже приобрел известность. Папа был влюблен в скульптуру, как Маяковский в поэзию, он фанател от нее. И мама влюбилась в скульптуру с самого детства, но родители-экономисты отговорили ее идти в художественный институт, и она закончила иняз, работала в Курчатовском институте переводчицей. И было ей там очень и очень плохо.

Она пришла на день рождения к подруге. Когда праздник закончился, папа стал развозить всех по очереди на такси. Мама оставалась последней. Он довез ее до дома и поцеловал. На следующий день пригласил прийти к нему в мастерскую. В мастерской спросил: «Что ты хочешь?» Мама ответила: «Я хочу полепить!» И, к своему удивлению, отец обнаружил, что получается у нее прекрасно. И, конечно, любовь у них тут же взорвалась.


Кострома. Памятник Ивану Сусанину. Скульптор Глеб-Никита Лавинский

— А вы встречались с американской дочкой Владимира Маяковского, дочерью Элли Джонс?

— Встречалась с Роджером, ее сыном. Но его мама, Патрисия, тоже как-то ревностно ко мне относилась. Не хотела, чтобы я тест ДНК делала. Мне предлагали. И я отнекивалась несколько лет, но потом телевизионщики мне сделали такое предложение, от которого я не смогла отказаться. С Роджером у нас сразу установились очень родственные чувства.

— Поддерживаете ли вы с ним отношения теперь?

— Нет! Это не так легко! По-русски ни Патриция, ни Роджер не разговаривают, что, на мой взгляд, очень странно. «Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Маяковский» .

— Несмотря на то что Маяковский более всего дошел до нас как поэт, он, безусловно, внес большой вклад в русскую культуру и как авангардный художник. Я знаю, что ваш брат был художником-скульптором, что его дети (правнуки Маяковского) тоже художники и архитекторы. Вы сами – замечательный художник и скульптор. Постоянная выставка ваших работ сейчас представлена на «Акуловой горе» – на Даче вашего деда. Как вы думаете, связано ли это с генами Маяка, с тем, что вот так они влияют на несколько поколений вперед?

— Думаю, что у нас уже конгломерат таких генов, потому что у всех в течение нескольких поколений художники, скульпторы, архитекторы были не только со стороны Маяковского, но и по женской линии. Художники, скульпторы архитекторы женятся чаще всего на людях тех же профессий.


— Елизавета, перед нашей встречей я читала воспоминания вашей бабушки о Владимире Владимировиче. И у меня сложилось ощущение, что, может быть, втайне она его очень любила, жалела о том, что большего между ними не вышло.

— Безусловно, любила и хотела бы быть с ним. Но для нее Маяк оставался недостижимой личностью. И сам он относился к ней, точно к девочке. Интересная, но не более того… Маяковский действительно был для нее как солнце.

— Есть ли в вашем доме культ знаменитого деда: книги, портреты, может быть, какие-то фильмы?

— Про свое детство я могу абсолютно точно сказать, что не было и дня, чтобы мой отец не читал Маяковского вслух, приучая меня. Пока у нас была фамильная мастерская, которую недавно отобрали, в ней висело несколько больших фотографий. Папа всю жизнь его лепил, несколько фигур. Почти все они разошлись. Брался за работу снова и снова, чтобы изобразить поэта таким, каким помнил. Одна из фигур сохранилась. Теперь все это находится на даче Маяковского, на Акуловой горе.

— Удалось ли передать любовь к великому прадеду вашему сыну?

— Миша гордится, что он правнук Маяковского. Правда, его заслуги в том нет. Как и моей в том, что я внучка Маяковского. Но все равно это очень приятно.