Анатолий Штейгер: не вернется больше лето

«Попрыгунья стрекоза
Лето красное все пела».
…Опускаются глаза.
Тихо катится слеза
По щеке, по загорелой.

Сердце попусту боролось –
Наступил последний срок.
Ждать, чтоб все перемололось,
Не по силам. Сорван голос,
Ты забывчив и далек.

Осень стала у ворот,
Листья мертвые в подоле.
Кое-кто ей подает…
(Никогда он не поймет
Этой нежности и боли).

Видно песенка допета
Вся до самого конца.
Не вернется больше лето…
Неумыта-неодета
Осень стала у крыльца.

Чем это интересно

По большей части стихи Штейгера о потерях: молодости, любви, здоровья, надежды.

Было нам по восемнадцать лет.
Нам казалось, это будет вечно.
Но растаял даже легкий след,
Точно утром Путь растаял Млечный.

Или:

Я выхожу из дома не спеша.
Мне некуда и не с чем торопиться.
Когда-то у меня была душа,
Но мы успели с ней наговориться…

Есть стихотворения о предчувствиях потерь.

Настанет срок (не сразу, не сейчас,
Не завтра, не на будущей неделе),
Но он, увы, настанет этот час, -
И ты вдруг сядешь ночью на постели
И правду всю увидишь без прикрас
И жизнь – какой она на самом деле…

Вот стихотворение, вдохновленное Анненским.

Только утро любви не забудь,
Только утро - как нищая в храме,
Мы, внезапно схватившись за грудь,
Ничего не увидим за нами.

Будет серая тьма жестока,
И никто нам уже не поможет,
Лишь прохожий, что два медяка
На глаза, а не в чашку положит.

Цитировать можно бесконечно. Собственно говоря, других стихов и нет у барона Штейгера (Анатолий Сергеевич происходил из старинного швейцарского рода) . Отличаются они только градусом иронии. Ирония, с одной стороны, должна снизить пафос, превратить трагедию в трагикомедию. С другой стороны, как ни странно, усилить горечь предстоящих потерь. Показать их неизбежность и всеобщность.

В данном случае, смешон ужесам выбор «вдохновляющего» стихотворения – хрестоматийной басни Крылова про стрекозу. Но Крылов безжалостен, а Штейгеру жаль стрекозу-нищенку. Вероятно, в прошлом – певицу.

У Штейгера нет муравья, есть умирающая стрекоза, она абсолютно одинока и не понята окружающими. Даже, если «Кое-кто ей подает…/(Никогда он не поймет/Этой нежности и боли)». Даже с муравьем не поговоришь.

Как писал Юрий Иваск, «Штейгер лучше других эмигрантских поэтов 30-х гг. выражал парижскую ноту своего учителя и близкого друга Г. В. Адамовича, который постоянно повторял: пишите проще, скромнее, и всегда о самом главном, в особенности об одиночестве, страдании, смерти. Он рекомендовал поэтам т. н. младшего поколения эмиграции (родившимся между 1900—1910 гг.) отказаться от всех «громких слов», от риторики, декламации и всякой ухищренности: незачем им ораторствовать и не к лицу им модничать».

Адамович призывал понять последнюю правду о человеке: «Пусть мы неудачники, но на поверку каждый человек тоже неудачник — одинок, несчастлив, смертен...».

Человека жалко. А много жалости – это и есть любовь.

По словам Иваска, Адамович считал, что Анатолий Штейгер (наряду с Лидией Червинской и, позднее, Игорем Чинновым) лучше других его понял, и стихи Штейгера наиболее приближаются к установлен ному им «канону» или «идеалу» поэзии.

Анатолий Сергеевич Штейгер родился 7 июля 1907 года в отцовском имении Николаевка бывшей Киевской губернии. Его детство протекало летом в имении, зимой — в Петербурге.

Когда Анатолию было 13 лет, его семья эмигрировала из России. Константинополь, Чехословакия (здесь Анатолий окончил русскую гимназию), Франция, с 1931 года –Швейцария. Благодаря швейцарскому гражданству Штейгер мог много путешествовать по Европе. «Все столицы видели бродягу», — писал он о себе. Но чаще всего Анатолий Сергеевич бывал на швейцарских курортах, так как с детства был болен туберкулезом.

По словам сестры Анатолия поэтессы Аллы Головиной, он с шестнадцати лет начал самостоятельную жизнь. «У него, одновременно замкнутого и общительного, было мало близких друзей, но принимали его повсюду».

В 1936 году Марина Цветаева проводила лето в Савойских Альпах. Штейгер проводил лето в швейцарском санатории. Анатолий Сергеевич написал письмо поэтессе. Он «просил ее дружбы и поддержки «на всю оставшуюся жизнь» и говорил о преследующем его страхе смерти». Цветаева откликнулась.

Переписку сохранила Алла Головина.

Цветаева разочарованно писала Юрию Иваску (18 декабря 1936 года): «с ним (Штейгером) трудно потому, что он ничего не любит, и ни в чем не нуждается. Всё мое — лишнее... Дать можно только богатому и помочь можно только сильному — вот опыт всей моей жизни — и этого лета».

Цветаева посвятила Штейгеру «Стихи сироте»:

Обнимаю тебя кругозором
Гор, гранитной короною скал.
(Занимаю тебя разговором —
Чтобы легче дышал, крепче спал.)

Всей Савойей и всем Пиемонтом,
И — немножко хребет надломя —
Обнимаю тебя горизонтом
Голубым — и руками двумя!

Август, 1936 год.

Штейгер ответил Цветаевой.

Мысли о младшем страдающем брате,
Мысли о нищего жалкой суме.
О позабытом в больничной палате,
О заключенном невинно в тюрьме.
И о погибших во имя свободы,
Равенства, братства, труда.
Шестидесятые годы...
(«Сентиментальная ерунда»?)

С началом Второй мировой войны подавленный происходящим Штейгер перестал писать стихи.

Не до стихов... Здесь слишком много слез
В безумном и несчастном мире этом.
Здесь круглый год стоградусный мороз
Зимою, осенью, весною, летом.

Здесь должен прозой говорить всерьез
Тот, кто дерзнул назвать себя поэтом.

В это время Штейгер сочинял антинацистские памфлеты и собирал свой последний, четвертый поэтический сборник «2x2 = 4». Это стихотворение как раз из этого сборника.

24 октября 1944 года Анатолий Штейгер умер от туберкулёза. Ему было 37 лет.