Вадим Андреев: не сын я, а только пасынок

Весь мир, как лист бумаги, наискось
Это имя тяжелое — Ленин — прожгло.
Желтый ожог и пламя ласкается
И жаром лижет безбровый лоб.


Глаз монгольских не прорезь, а просека —
Шрам и зрачки — ятаган татарвы.
Овраги и рвы и ветер просится
Под ноги лечь на болячки травы.


Прищурь глаза, мой пращур. Вытопчи
Копытами безлесые солончаки.
В праще — прощенье. Ты без запала выучил
Ломать князей удельных утлые полки.


А над степями тяжелых хлопьев хлопоты
И сквозь метель, над Каспием — заря.
И будит великолепным топотом
Века — твой доисторический октябрь.

Так медленно над мертвой пасекой
Встает весна и оживают мхи.
Не сын, а только пасынок, я только пасынок,
Я слушаю, как третьи прокричали петухи.

1923

Чем это интересно

Во-первых, примечателен сам факт появления этого стихотворения. Написано в 1923 году, таким образом, это одно из первых (а может быть, и первое) стихотворение о вожде пролетарской революции, написанное при жизни последнего. Поэма Маяковского «Владимир Ильич Ленин» еще не написана.

Стихотворение было опубликовано в берлинской эмигрантской газете «Накануне». Газета имела просоветскую направленность, и занималась «разложением белой эмиграции».

21-летний Вадим Андреев видит всемирно-историческое значение Ленина.

Весь мир, как лист бумаги, наискось
Это имя тяжелое — Ленин — прожгло.

Ленин, как следует из стихотворения, продолжает дело князя новгородского и киевского Владимира Красно Солнышко. По этой логике октябрьская революция – это новое крещение Руси. Плюс изгнание всякого рода нечести.

Я слушаю, как третьи прокричали петухи.

После третьих петухов, нечисть должна сгинуть окончательно и бесповоротно.

Но, пожалуй, главное в этом стихотворении – это самоопределение поэта как пасынка этой революции.

Не сын, а только пасынок, я только пасынок.

Выяснением степени родства с новой Россией, с советской властью, Андреев и занимался почти всю жизнь. Речь, скорее, идет не о литературном творчестве автора, а о его гражданской позиции. Пасынок мечтал стать сыном.

В эмиграции Вадим Андреев оказался, не покидая родного дома: в 1918 году Карельский перешеек, где у писателя Леонида Андреева (1871-1919) была дача, стал частью Финляндии. Семья как раз была на даче, подальше от беспокойного Петрограда.

«Никуда не уезжая из нашего дома, мы оказались за границей. Осенью 1920 года я уехал из Финляндии, но опять-таки я не уезжал за границу, я ехал в Россию, в Крым, путем самым невероятным, но ехал домой. Подхваченный вихрем событий, я облетел всю Европу, долетел до Грузии…»

Юный Вадим, в паспорте которого в графе «профессия» значилось «сын Леонида Андреева», хотел внести свою лепту в строительство новой России. Сын писателя-либерала хотел бороться с большевиками. Но немного задержался в пути.

В марте 1921 года, когда Вадим наконец-то добрался до Грузи. Выяснилось, что Грузия объявила независимость, и для въезда на ее территорию требуется виза. Помог паспорт – Леонида Андреева местные кадры знали как автора «Песни о Буревестнике». Вадим не стал их переубеждать.

В гражданской войне юноша все-таки принял участие – пару недель он сражался на стороне Кубанской народной республики. Войска КНР были разбиты красными, и Вадим эвакуировался в Константинополь.

Затем была София. Получив стипендию Уиттимора (поддержка эмигрантской студенческой молодёжи), Андреев отправился учиться в Берлинский университет.

О «Ленине» Андреев писал: «Я начал сотрудничать в «Накануне» не потому, что идеология сменовеховства, выросшая из нэпа, была мне близка, а оттого, что это была единственная возможность занять определенную просоветскую позицию. Вслед за Юрой Венусом я подал в берлинское консульство прошение о восстановлении меня в советском гражданстве. Мне не исполнилось еще двадцати одного года, моя вина перед Советской Россией сводилась к злополучной кавказской эпопее, о которой я рассказал в «Истории одного путешествия», и я был уверен, что не получу отказа».

Еще одним импульсом к написанию «Ленина» была идея заявить свою индивидуальность, «отдельность» от отца, попросту - мальчишество.

Сын Вадима, Александр Андреев говорил: "Отец всю жизнь освобождался от тяжелого комплекса старшего сына известного человека, которого безумно любил".

Берлинская газета «Руль» написала, что Вадим Андреев - предал белую идею, он «пьяный от ветра матрос», который «проглядел маяков огни».

«Указание на то, что я сын Леонида Андреева и, следовательно, как таковой не имею права думать иначе, чем думал отец в 1919 году, я принял как личное оскорбление и послал Гессену (редактор «Руля – Prosodia)… вызов на дуэль, в котором, принимая во внимание почтенный возраст редактора, соглашался «в любом месте и в любое время» встретиться с одним из его сыновей», - так написал в своих мемуарах Вадим Леонидович.

Ни от Гессена, ни от берлинского консульства Андреев так и не дождался ответов и отправился в Париж, куда перевели всех уиттиморовских стипендиатов.

В 1945 году Вадим Андреев стал членом Союза советских патриотов во Франции, а в 1948 году поэт принял советское гражданство и чуть было не перебрался в СССР.

Есть две версии невозвращения. По первой, возвращаться в СССР он передумал, узнав, что его младший брат Даниил, его жена и все близкие к ним люди - больше двадцати человек - были арестованы. Писателя обвинили в создании антисоветской группы, антисоветской агитации и террористических намерениях. Особое совещание приговорило его к 25 годам тюрьмы (высшая мера наказания в СССР на тот момент). Все написанные до того работы Андреева уничтожило Министерство госбезопасности.

По версии дочери Андреева, Ольги Андpеевой-Каpлайл, об аресте Даниила с женой они узнали много лет спустя: "Нашу семью спасла открытка от Даниила Андреева…Она была получена в 1946 году, и в ней говорилось о том, чтобы мы приехали в Москву "как только Олечка кончит Сорбонну", - хотя я тогда была лицеисткой, которой предстояло учиться еще четыре года до начала учебы в Сорбонне. Мой отец пришел в отчаяние, но мы остались в живых - в Париже...".

В общем, повезло. Но сотрудничества с Советам Вадим Андреевич не прекратил. В 1949 году он уехал в США, жил в Нью-Йорке, неожиданно получив работу в ООН. Работал в ЮНЕСКО как советский представитель в издательском отделе.

Впервые Андреев посетил СССР уже после смерти Сталина, в 1957 году. Сын Вадима Леонидовича Александр Андреев вспоминал: «Я прекрасно помню: 7 июля мы подплываем к Ленинграду на пароходе «Вячеслав Молотов» и попадаем в разгар разгрома так называемой антипартийной группы в составе Молотова, Маленкова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова… Я сразу нутром почувствовал, что что-то было во всем этом не то».

В начале 60-х у Вадима Андреева произошла переоценка ценностей. Этому способствовало и личное знакомство с советскими реалиями, и новые друзья – Надежда Мандельштам, Варлам Шаламов, Александр Солженицын.

В октябре 1964 Вадим Леонидович вывез на Запад рулон фотоплёнок с большей частью архива Солженицына, в том числе и рукопись романа «В круге первом». Александр Исаевич включил Вадима Андреева в число своих 117 тайных помощников, помогавших ему размножать, хранить, прятать, перевозить рукописи и материалы к ним.

Кстати, в 1968 году Александр Вадимович переправил на Запад и «Архипелаг Гулаг».

В общем, исторический оптимизм Вадима Андреева уступил место более трезвому (и широкому) взгляду на вещи.

Дух насекомого земного,
Дух дерева и дух воды
Понятней сердцу, чем основа
Пространства и чем дух звезды.

Цикады маленькое тело
С родной природой заодно
Века свое свершает дело,
В звук превращается оно.

Из предыстории, оттуда,
Где жизнь впервые зацвела,
Нас оглушающее чудо
Цикада в лапках принесла.

И вот, дрожа от напряженья,
Пронзая звоном желтый зной,
Она в порыве вдохновенья
Как будто жертвует собой —

И воздух ветром, солнцем, песней
Летит вдоль дремлющих полей,
И мир становится телесней
И вдохновенней, и нежней.

1966


На постоянное место жительства в СССР Андреев так и не перебрался. Отслужив в ООН, он с женой переехал в Женеву. Там в 1976 году Андреев и умер. Похоронили поэта на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем.