Валентин Парнах: «Я перед смертию плясал!»

Внезапный танец

Темница радостных стихий,
Мое движенье! я ликую,
Я, как факир – змею лихую,
Взял нежно биллиардный кий.
И мерой вкрадчивой, тугою
Шаг Танго начал вить узлом.
Вращаю плавною дугою
Кий и – пленительный излом –
Под ногу провожу. Морские
Качанья, шага перебор!
Преображен заклятьем кия,
Я вдруг нашел тройной узор,

Ночным веселиям подмостки
Открылись – биллиардный зал.
Беспечный, невесомый, хлесткий,
Я перед смертию плясал!

(1919)

Чем это интересно

Валентин Парнах известен нам во многих ипостасях: поэт, переводчик, танцор, музыкант.

О поэте и переводчике Парнахе мы можем составить собственное мнение – для этого есть интернет. Современники оценивали его поэтические способности не слишком высоко. Как поэт, Парнах в «Краткую литературную энциклопедию» (1962–1978) не попал.

Мандельштам наделил героя «Египетской марки» (1927 год) чертами и почти настоящей фамилией Парнаха – Парнок (настоящая – Парнох).

«Есть люди, почему-то неугодные толпе; она отмечает их сразу, язвит и щелкает по носу. Их недолюбливают дети, они не нравятся женщинам. Парнок был из их числа». «Господи! Не сделай меня похожим на Парнока! Дай мне силы отличить себя от него...».

Критически оценивала творчество брата его сестра – Софья Парнок:

Ты надрываешься, мой брат,
А я прислушиваюсь хмуро.
Не верю я в благой твой мат
С блистательной колоратурой.

Стыдливей мы на склоне лет,
И слух мучительно разборчив, –
Не верю в твой дремучий бред,
И в задыхания, и в корчи...

(27 ноября 1925)


Судя по этим строкам, танцы брата («корчи») ей были не по душе, как и его стихи.

Однако тот же Мандельштам был потрясен переводами Парнаха: в 1934 году в СССР вышла в свет книга его переводов «Испанские и португальские поэты – жертвы инквизиции». Мандельштам даже начал изучать испанский.

Оценить творчество Валентина Парнаха как музыканта и танцора сегодня не представляется возможным. Разве что по немногочисленным фотографиям. Можно процитировать очевидцев.



Вот описание парижского выступления Парнаха (лето 1921 года): «Он спустился с галерки, чтобы исполнить номер под названием "Чудесная домашняя птица". Парнах облачился в немудреный костюм: широкая рубаха, громадные манжеты, а на спине – изображавшие куриные крылышки теннисные бутсы. К правому предплечью приладили одну из тех огромных металлических ног, что украшают витрины салонов педикюра. Постукивая этой дополнительной конечностью, он принялся исполнять танец в модных ритмах под аккомпанемент пианистки. Мелодии сами собой заставляли пуститься в пляс, напоминавший торжественное гарцевание» (Сануйе М. «Дада в Париже»).

Евгений Габрилович вспоминал московское выступление Парнаха («О том, что прошло»):

«1 октября 1922 г ода Парнах прочел ученую лекцию о джаз-банде, потом с грехом пополам (ибо никто в Москве не умел играть на саксофоне) сыграли джазовые мелодии. Когда же сам Парнах исполнил страннейший танец "Жирафовидный истукан", восторг достиг ураганной силы. И среди тех, кто яростно бил в ладоши и взывал "еще", был Всеволод Эмильевич Мейерхольд. Он тут же предложил Парнаху организовать джаз-банд для спектакля, который тогда репетировался».

Парнах начинал свой разговор с человечеством со стихов. Даже выбор города, где еврейский мальчик-отличник из Таганрога собирался получить высшее образование, был связан с поэзией. Конечно, надо ехать в Петербург, там живет Блок.

Дело Бейлиса  произвело на 22-летнего юношу ошеломляющее впечатление: «Я с ужасом почувствовал, что ненавижу такую Россию, что, может быть, тайно, не признаваясь самому себе, я уже давно, всегда ее ненавидел и что надо ее ненавидеть».

«Сначала я с ужасом почувствовал, что больше не хочу писать на русском языке. О, если б я мог выразить себя, сказать всю правду о себе в музыке!

Я стал завидовать композиторам: ведь у них единый международный язык – музыка.

О, страшная сила, которая так жестоко связывает меня с этой страной!

Язык!

Писать по-русски? Не преступление ли это против гонимых Россией евреев?»

4 июня 1915 года Валентин Парнах уехал во Францию, где прожил около 6 лет.

Стихотворение «Внезапный танец» описывает реальный случай из парижской жизни Парнаха. 1919 год, Первая мировая еще не закончилась. Париж, пансион Мобер. Жильцы пансиона отужинали. «Головы еще кружились от вина и звенели дребеденью болтовни».

«Я с отвращением выбрался из этого маленького ада…
В этот мрачный вечер вдруг грянула музыка.
"Smiles" – Улыбки!.. Mary smiling!
Этот радостный напев прозвучал для меня похоронным маршем.
Я бросился в подвальную комнату, в бильярдный зал, откуда доносилась музыка. Там на фортепиано уже играла мадам Дени, там уже тайно "веселились", хотя музыка и свет в этот поздний час были запрещены полицией.
Я схватил биллиардный кий, как факир – змею. Вскочил на бильярдный стол и под низким потолком, под самой лампой, пустился в пляс. Я вертел эту деревянную змею между пальцев, проводил ее под ногой, в лад музыке. Змея не сгибалась, зато извивался факир.
Внезапный танец! Манекен, автомат, истукан, при первом залпе "Улыбок" я возродился к жизни.
Казалось, когда-то сожженный в аутодафе, я присутствовал здесь в изображении и развлекал публику.
Ратуйте, православные! Вот она, ненавистная вам заморская обезьяна! Вот он, окаянный басурман! Десятки жильцов, остолбенев, испуганно следили за моими движениями.
–Осторожней! Лампа! Лампа!
Но с точностью автомата я чертил в воздухе углы и дуги моего танца. ("Чего там! Ведь плясать с кием на биллиардном столе, в сантиметре от лампы, все-таки легче, чем сражаться на войне и делать Революцию!") Беспечный, невесомый, в радостной агонии, я все плясал. Казалось, я нашел некое счастье в последнюю минуту моей жизни...
И вдруг...
И вдруг музыку заглушил протяжный омерзительный вой.
Сирена! Тревога! Боши! Боши! Тушите! Тушите свет!»

Как писал Парнах, в его крови кишели микробы музыки; в узких пределах его тела «развертывались необыкновенные события».

Танец оказался именно тем языком, на котором Парнах мог разговаривать с этим безнадежно несовершенным миром.

Беспечный, невесомый, хлесткий,
Я перед смертию плясал!

Справка об авторе

Валентин Парнах родился 27 июля 1891 года в Таганроге. Отец – провизор, владелец аптеки, член городской Думы и потомственный почётный гражданин. Мать – выпускница женских врачебных курсов в Петербурге, в 1883–1885 годах – ординатор Еврейской больницы в Ростове-на-Дону.

«Я родился в приморском белом городишке на северо-востоке от Крыма. Везде балконы и террасы. Сады полны чайных роз, сирени, гелиотропов. Стройные улицы, обсаженные белыми акациями и пирамидальными тополями, составляли сплошной сад. Летом весь город источал благоухание. Маленький порт, куда я часто ходил на прогулку с отцом, казалось, младенчески улыбался. Турецкие фелуки, греческие пароходы! Я жадно читал названия: "Мариетта", "Амвросий", "Негропонте"».

В порту Таганрога яхт-клуб и уловы,
Торгуют таранью и режут халву;
У мола стамбульский баркас двухмачтовый,
Грузят макароны и турки плывут.
Похож на гречанку тот юноша четкий.
– Ты в Турцию едешь? Я тоже туда!
Качаются фески в отчаленной лодке
И радостно бьет на закате вода.
Арабские буквы в тетради торговой,
Гортанные крики, сирены разгул,
– Нежданные гости, баркас двухмачтовый,
Я с вами, я с вами поеду в Стамбул.

Окончательно в Россию из дальних странствий Валентин Парнах вернулся в 1931 году. Танцами и поэзией он больше не занимался. Их место заняли переводы. Кроме «Испанских и португальских поэтов – жертв инквизиции», в 1949 году Парнаху удалось опубликовать книгу французского поэта эпохи Возрождения Агриппы д’Обинье. Борис Пастернак назвал переводы Парнаха «превосходными по силе, выразительности и точности».



Валентин Парнах умер 29 января 1951 в Москве. Проститься с ним пришли Фаина Раневская, Илья Эренбург, Михаил Гнесин, Леонид Утёсов, Дмитрий Шостакович.

О Парнахе читайте также в материале Prosodia Валентин Парнах: «Цимбалят жадные джаз-банды»