Александр Правиков: «Я почти никогда не пишу ночью»

После некоторого перерыва Prosodia возобновляет рубрику «Как поэты пишут», в которой расспрашиваем поэтов разных поколений о том, как они создают свои произведения, какие у них творческие привычки и что вдохновляет. Сегодня наш собеседник — постоянный автор Prosodia Александр Правиков.

Александр Анатольевич Правиков родился в 1974 году в Москве. Учился в Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете и в Литературном институте им. А. М. Горького. Автор книги стихов «Внутри картины» (М., 2013), «Бульдог судьбы» (М., 2024). Работает в маркетинговом агентстве. Дважды входил в шорт-лист Волошинского конкурса. Публиковал стихи и рецензии в «Интерпоэзии», «Homo Legens», «Новой Юности», «Знамени», «НГ-Ex libris», в интернет-изданиях Topos.ru, «45 параллель» и др. Живет в городе Химки. Александр неоднократно выступал в Prosodia с подборками и статьями.

Вы всегда можете объяснить, о чем ваши стихи? Или стихи не должны быть объяснены?

Думаю, что объяснение – не дело автора, а понятность – не главное качество стихотворения. Оно может быть, а может и казаться понятным, но это уже дело десятое. Главное, у самого автора должно быть внутреннее ощущение правоты высказывания. Автор отвечает не перед читателем, а перед собой – он сам свой высший суд, как говорил Пушкин. Продолжая парад цитат, в одном из рассказов у Л.Костюкова персонаж говорит, что поэт должен быть готов ответить небольшой суммой денег за то, что он говорит. Не надо жизнью или правой рукой – 500 рублей, например, поставить. Понятное дело, что это гротеск, но он, я думаю, хорошо иллюстрирует мысль.

Меняется ли замысел стихотворения по мере его написания?

Смотря что понимать под замыслом. Допустим, у меня есть некое ощущение, чувство, и я ищу слова, чтобы его выразить. И если под замыслом понимать это представление, внутреннее ощущение, то хорошо, если он удается – значит, ты передал, выразил то, что хотел. Оден определил поэзию, кажется, как «ясное выражение неясных чувств». Думаю, он как раз что-то такое имел в виду.

Но четкого следования плану, как в школьном сочинении, мне кажется, у лирического стихотворения не должно быть. Вернее, не так. Надо быть чутким и готовым к тому, что оно повернет не туда, куда ты метил. Все-таки в процессе написания участвует не только сам человек, но и язык, на котором он пишет. Есть и другие, более мелкие факторы, конечно. Но главное – человек и язык. Это живой диалог. И хорошо, когда стихотворение тебя удивляет. Это значит, диалог получается.

Перечитываете ли вы свои стихи, а перечитывая, находите ли в них новые смыслы? Меняете ли текст со временем?

Бывает что перечитываю (не то что специально лезу в шкаф, но бывает, нужно что-то проверить – например, опубликован ли такой-то стих, и где. Тогда смотрю публикации в “Журнальном зале”). А в собственных архивах не перечитываю и почти никогда не переписываю, для меня старые стихи – дело прошлое, я их скорее слегка стесняюсь.

Можно ли ваше творчество разделить на этапы? Есть ли такое стихотворение, после которого вы стали другим?

Пока мне хватает адекватности не называть свои сочинения творчеством (мое творчество, ааа!). И хватает раздолбайства не смотреть на свою жизнь в ретроспективе. Но есть две удобные отсечки – моя первая книжка вышла в 2013 году, а вторая и пока последняя – в 2024. По моим ощущениям, издание книжки подводит некую промежуточную черту. Если по ним судить, видно, что мои стихи менялись. Да и я менялся, собственно.

Может ли поэзия кому-то помочь?

В первую очередь она помогает самому автору. Для меня это и есть главный смысл ее написания. Поэзия ведь реакция на жизнь, на то, что тебя сильно задевает. Если совсем упрощенно, ты выпускаешь из себя нечто, что иначе тебя разорвало бы. Или нашло бы другой способ вырваться, может быть, не такой социально одобряемый.

Я знаю случаи, когда людей в тяжелые моменты действительно выручало какое-то стихотворение – например, выученное с детства. Спасало от безумия, от отчаяния – в тюрьме, к примеру. Как у Анатолия Жигулина:

Когда мне было очень, очень плохо,

стихи читал я в карцере холодном…

Но вообще писать, чтобы принести кому-то пользу – просветить, наставить и т.п. – по-моему, гарантия того, что получится дрянь. С благими намерениями пишется ерунда. Те стихи, которые в карцере читал Жигулин, Лермонтов написал не для того, чтобы кому-то помочь, а потому что его жгло.

Есть ли у вас поэтические единомышленники – среди современников, в прошлом? Как вы думаете, важно ли иметь единомышленников на каком-то жизненном этапе, важно быть частью какой-то группировки?

Все же сочинительство очень личная вещь, ты пытаешься углубляться в себя. Но, конечно, есть люди, с которыми ощущаешь некую общность, чувствуешь, что вы копаете где-то близко, на соседних участках, скажем. Наверное, не буду называть здесь конкретные имена.

Группировки… Чаще всего они формируются в молодости, когда вообще люди склонны сбиваться в компашки, важно ощущать себя в тусовке, «своим» и т.п. Я никогда не был в таком кругу (именно в литгруппировке), и, наверное, не должен судить об их пользе.

Что дает импульс к работе (подслушанное, увиденное, запах)?

Мне кажется, тут какой-то сложный процесс. Чаще всего зерно стихотворения может сидеть внутри, зреть там довольно долго. И в какой-то момент проявляться, может быть, независимо от внешних условий. Такого, чтобы «вдохновляюсь порывно и берусь за перо», я стараюсь избегать. Во всяком случае, когда что-то пишется под непосредственным ярким впечатлением (условно, прочитал какую-то новость и сразу навалял), я стараюсь это (написанное) отложить и попозже разобрать на холодную голову. Вообще стараюсь избегать искусственного введения себя в «поэтическое» состояние.

Используете ли ручку или пишете сразу на компьютере? Есть ли у вас блокнот? Записываете ли подслушанное или запоминаете?

Чаще всего пишу на компьютере. Иногда записываю отдельные строки, мысли на бумажках или в блокнот у кровати – что под рукой. Еще использую блокнот в телефоне для быстрой записи на ходу.

Делаете ли во время работы рисунки?

Нет.

Проговариваете ли стихотворение вслух, когда работаете над ним? Проверяете ли чтением вслух после написания (себе или другим)?

Иногда да, проговариваю себе вслух – и чаще не чтобы проверить читабельность и благозвучность, а чтобы услышать логику его развития, что ли.

Как чувствуете себя, когда работа над стихотворением закончена?

Смесь эйфории и неуверенности.

Могут ли у вас опуститься руки после нелестных слов в адрес вашего творчества? Оказывают ли на вас какое-нибудь влияние рецензии? Как вы вообще оцениваете работу «критического цеха» на данный момент?

Я учился в Литинституте, а там поочередное обсуждение подборок студентов – нормальная практика. К таким «прожаркам» привыкаешь. Это вырабатывает привычку достаточно спокойно реагировать на критику – ценить ее, но и понимать, что критик не обязательно прав.

Что касается «критического цеха», не готов оценивать его работу в целом. У меня, пожалуй, ощущение, что таких цехов несколько, и они не очень пересекаются. Впрочем, хорошо уже то, что есть люди, которые искренне любят поэзию, живут ей, пишут о ней. Это важно.

Когда (время дня, месяца, года) лучше пишутся стихи? И как долго?

Я почти никогда не пишу ночью. А так никаких специальных особенно продуктивных времен суток или времен года у меня нет. Некоторые стихотворения пишутся долго, частями, как бы зреют. А некоторые за час или два, вдруг, неожиданно.

Назовите любимое стихотворение (из своих), о котором вы могли бы сказать что-то вроде «ай да Пушкин! ай да сукин сын!»

Пожалуй, у меня нет собственных любимых стихотворений, но когда нужно выбрать и прочитать одно, я обычно выбираю это.

***

Каждый видел в кино такое,

Такой напряженный момент —

Конец света, пора валить, но друзья ждут героя,

А героя все нет и нет.

Он бежит со всех ног, но, как нарочно,

Что-то все время задерживает его по пути —

То надо утешить старушку,

То котенка спасти.

Стихия бушует, минута — и будет поздно.

Капитан смотрит единственным глазом сразу на все звезды

И строго

ругается на морском.

Друзья героя, глотая ком,

Шепчут: «Еще немного,

Он сумеет», и он успевает в последний миг.

А вот история не из фильмов и книг.

Постаревший Бог среди горластых и рослых

Детей выглядит вовсе чужим.

Они суетятся, орут, решают вопросы,

То за ложки, то за ножи.

Ангелы шепчут: «Хочешь, мы сделаем тут прополку?

Все равно от них никакого толку

И уже терпения нет».

Он смотрит печально и шепчет: «Еще немного,

Они сумеют...». Звучит как бред,

Но кто я такой, чтобы спорить с Богом.

Предыдущий выпуск «Как поэты пишут»: Анна Русс: «Я почти все пишу в ванне»

Статьи и подборки Александра Правикова в Prosodia:

О Честертоне, коне и радости

Я сам себе культура и отмена

Поэзия как прорыв к подлинности - эссе в рамках проекта «Поэзия как молитва»

Луковка для общего супа - подборка новых стихов