1. Жизнь как синоним бессмертия
Концепции
Живу
окруженный
постоянно меняющимися концепциями жилища
Передвигаюсь
посредством
многочисленных концепций самодвижущихся аппаратов
Смотрю киноленту
только 300 последних метров
соответствуют концепции автора на 8 утра сегодня
Создавая свою концепцию микрокосма
едва не был раздавлен
чьей-то геополитической концепцией мира
Осторожно!
Это –
моя жизнь
одна из концепций бессмертия
«Живу», «Передвигаюсь», «Смотрю», «Создаю»… Все это простые, но опасные движения, они и создают здесь ритм. Первое слово оказалось сказанным последним. Круг замкнут, из простого слова «жизнь» обратилась в синоним бессмертия.
Бурич здесь воспринимает мир и его предметы «платонически», они как бы отделены от «идеи», а он их (вопреки Платону) возвращает в идею, в «
концепцию микрокосма». Не жилище, а «концепция жилища» и т.д. Важно далее, что он создает «
свою концепцию микрокосма» и утверждает в итоге: «
моя жизнь / одна из концепций бессмертия». Поэтому – «
Осторожно!» с нею, жизнь по определению неистребима. И важно, что эта «моя жизнь» – как жизнь каждого человека. Одно из самых ярких стихотворений о смысле жизни, хотя в других его текстах «
концепция мирокосма» не столь оптимистическая.
2. Неистребимое человечество
* * *
Человечество
непотопляемое судно
Пять миллиардов
отсеков
надежды
Есть похожая мысль у Николая
Рубцова: «
И какое может быть крушенье, / Если столько в поезде народу». Человечество (народ) неистребимо самим своим количеством, тем более ростом этого количества, хотя с ростом количества растет и опасность раскачивания «судна». Бурич, тем не менее, думал о человечестве. Возможно, с этим связаны высказанные им позднее соображения, что с ростом численности населения Земли человечество неизбежно должно будет прийти к социализму.
Я ранее писал, что число отсеков возросло еще на три миллиарда, прежде чем этот текст оказался опубликованным. Столь долгое ожидание не могло не повлиять на творческое настроение поэта.
3. Верлибр как чистый афоризм
* * *
Жизнь –
искра
высеченная палкой
слепого
Если «Человечество» – афоризм с доказательством, то это чистый афоризм, без метафорического объяснения, смысл которого усилен вертикальным расположением текста. Чуть замедленно, но все же замедлено движение глаза мысли от «искры» к слепоте, ее породившей. «Жизнь» случайна, причем своей случайностью она обязана слепоте. Слепой «Демиург» не видит, что он «высек». И еще его афоризм из «Записных книжек»: «
Жизнь – это свободное от смерти время». Я бы его тоже разбил на строчки, выделив особо слово «
свободное»! Как-то мне Бурич назидательно сказал: «
Ведь Бога нет!» Тогда хочется все свести к зримому, без всякого символа: «
Распятие / только изображение / древней казни». Ничего легендарного или сверхъестественного. Зримое поэт переводит в вербальное, и на этом его взгляд замирает. Найдя симметрию в способе обитания голубей и крыс, он возвещает: «
Я ищу идею, за которую бы меня распяли». За такое открытие не распинают. Отсюда и его «Теория адаптации», где человек всего лишь биологическое существо, живущее по законам таксиса и тропизма. «
У жизни смысла нет, но есть цель…» И он выбрал поэзию как цель, как защиту от быта и бытия:
Стихи мои
профилактические прививки
от страха
отчаяния,
ужаса смерти.
Вспомним здесь Шопенгауэра: «
Ужасы смерти главным образом зиждутся на той иллюзии, что с нею я исчезает, а мир остаётся. На самом же деле верно скорее противоположное: исчезает мир, а сокровенное ядро я, носитель и создатель того субъекта, в коем представлении мир только и имеет своё существование, остаётся». То есть «искра» не гаснет.
Бурич многое угадал, тем не менее, как философ в развитии нашего общества от социальности социализма с его призывом к взаимопомощи в сторону дикого капитализма, где принцип приспособленчества натыкается на зловещий призрак беспощадной конкуренции – ничего личного, только бизнес…
4. Парадокс полноты восприятия
* * *
Я заглянул к себе ночью в окно
И увидел
что меня там нет
И понял
что меня может не быть
Об этом тексте в анонимной Википедии: «
Поэтическая философия Бурича строится на отчаянии от невозможности абсолютной полноты восприятия, от невозможности трансцендирования». Но здесь скорее парадокс полноты восприятия: «заглянул», «увидел» (то есть не увидел) и «понял», и вот тут «Я» раздвоилось на смотрящее и на бытующее, они не совпали, следовательно («понял»), раз так, то может не быть ни того, ни другого. Поэт может позволить себе такой детский взгляд.
Сравним, как похожую ситуацию понимает «взрослый» без поэтического домысливания. Ученики Ю.М. Лотмана вспоминают, как поздно вечером возвращаются со своим учителем и видят, что в окне его кабинета горит свет. «
А Лотман все работает!» – замечает Лотман. Домашнее остроумие вместо поэтического трансцендирования.
5. Протест против увиденного
* * *
Акад. А.И. Алиханяну
Сорвите с меня повязку виденного
Сбейте с рук оковы сделанного
О это первое озеро
отразившее первое облако
Это противоречит философии адаптационизма: в первозданном мире нет прецедентов для «приспособления», «протезы» еще не изобретены. Но уже есть протест против «виденного», оно противоречиво и обманчиво, ибо увидено другими. И сделанное другими только мешает сделать свое. Можно было бы еще сказать о «кляпе» сказанного. Потому Бурич и придумал свободный стих, чтобы выразить именно свое инакомыслие. Он действительно ни на кого не похож, несмотря на влияние современной ему польской поэзии – от нее у него только свободная форма и склонность к женским окончаниям строки.
Здесь еще рифмуются «озеро» и «облако». Но воображение уже сильнее, чем «отражение».
Академик А.И. Алиханян был из тех, кто «сделал» атомную бомбу. Мы с Буричем навещали его, и он много интересного нам рассказал о проекте. Мы потом жалели, что не записали на магнитофон. Позже я записал по памяти.
6. Недоумение собирателя перед энтропией
* * *
За годы своей жизни
я собрал огромную коллекцию взглядов
Синие
серые
зеленые бабочки взглядов
покоятся в круглых коробочках суток
Одни выглядят так
как будто их только вчера поймали
другие в полете обгорели
с третьих стерлась пыльца
они стали бесцветными
цвета костного мозга
цвета ненависти
цвета страха
Бурич был собирателем, но не систематизатором, поэтом, хотя и склонным к точности науки:
Я старьевщик
я собираю продукты распада
они гуманны и безобидны…
Это как раз по принципу «безобидности». У него действительно была склонность тащить в свой дом на Оке всякие предметы со свалок безо всякого расчета, что они пригодятся в обиходе. Стопки газет хранились в его комнате в Москве вечно, он ничего не выбрасывал. Но вот собрать «взгляды» и расположить «
коробочки суток» по принципу цвета не так-то просто. Зато отсюда выпорхнуло очаровательное стихотворение, видимо не сразу учтенное:
Бабочка –
договор о красоте
имеющий равную силу
на обеих крылышках
Однако не красота, а договор о ней. О «взглядах» договора не получилось. Красота улетучивалась в полете, стиралась пыльца, у бесцветных взглядов в глазах страх – в глазах того, кто смотрит. Взгляд страха – это невидящий взгляд. У Бурича здесь, как и во многих других его текстах, недоумение перед энтропией, перед накоплением серости, ненависти, страха. «
Черное / ищет белое / чтобы убить в нем светлое / и превратить его в серое / или полосатое» («ЧЕРНОЕ И БЕЛОЕ»). Сам себя он видит, если это не взгляд в пустое окно, как пучок чужих взглядов:
Я проецируюсь в сознание
девяти соседских мальчишек
семи членов комиссии по проведению водопровода
четырех трактористов
трех штукатуров
пяти бакенщиков
начальника плеса
председательницы сельского совета
участкового милиционера
Живу столикий
Удивительны мои судьбы
Это те взгляды, «
как будто их только вчера поймали», поэт проживает свою жизнь в чужом сознании, как бы утвержденный в множестве «
отсеков надежды».
7. Концепт любовной лирики
* * *
Зачем обнимать
если нельзя задушить
зачем целовать
если нельзя съесть
зачем брать
если нельзя взять навсегда
с собой
туда
в райский сад
Это еще одна «Ода максимализму»: «
Мне хочется сразу всё». Как ни странно, но это надо понимать как концепт любовной лирики Бурича. В свете «теории адаптации» объект любви следует «
взять навсегда», то есть в пределе подвергнуть смерти, равносильной райской жизни. Эрос в объятиях Танатоса! Но «задушив» и «съев», ты попадаешь не в «
райский сад», а в ад. И если «Бога нет», то нет ни того ни другого, остается чистое отчаяние невозможности любви. «Зачем?» Если нельзя «адаптировать», превратив в «
протез собственных ощущений»? Кстати, как Бурич понимает рай: «
Живешь в раю / называемым КНИГОЙ». Тогда поэт просто печалится, что не может взять объект любви в свой сотканный текст. Тогда уже не так страшно. Этому «брутальному» стихотворению можно противопоставить другое, где наш автор может «
наблюдать лишь издали» «
неоткрытые материки женщин»:
Неоткрытые материки женщин
я могу наблюдать вас лишь издали
стрекозиным
взглядом
бинокля
и салюты палить из пушек
Глубока
у меня
осадка
Будучи женат на женщине старше его на 15 лет, властной и скаредной, он был крепко «адаптирован» в семью. Его несколько шутливое желание еще раз жениться натыкалось на страх новой «адаптации». Как-то, обсуждая одну известную нам обоим кандидатуру, он с сожалением произнес: «
Посмотрел я на ее запястья и подумал, как она будет носить воду из колодца?» Будто это все ее возможное предназначение. В каком-то смысле результат такого отношения – в следующем стихотворении.
8. Портрет потребителя информации
* * *
Чего я жду от завтрашнего дня?
Газет
Вторая строка отделена от первой двойным интервалом, раздумьем, которое обещает неожиданное. Это можно понять как иронию, даже как издевку над массовым сознанием, хотя последовательным иронистом Бурич не был. То есть ничего неожиданного, газеты приносят в срок. Газеты все партийные, иногда обязательные для подписки. События, в них представленные, происходят, но не со мной. Хотя вдруг – «
в папоротнике колонок / нахожу труп / брата» («Эскалация»). Рифмуются «шум», «хруст», «труп». Уже в третьем на эту тему тексте, «Картина этого дня»: кусок газеты, «
в дальнейшем окрашенный кровью говяжьей печенки». Это уже события, не вызывающие сочувствия у автора, но тем не менее заставляющие как-то реагировать читателя – иногда морщиться, иногда вздрагивать. Или такой взгляд поэта, не привыкшего к «публикации»:
Стихи мои
вы мне мое тепло прислали
погибнув на газетной полосе
А вот уже конкретный портрет нашего массового потребителя информации, который тоже неустанно «ждет» новостей, заботливо упакованных в яркие цвета:
HOMO STATISTICUS
В доме построенном из спрессованных отходов
набив живот третьесортной пищей
этажерки третьесортной литературой
сидит HOMO STATISTICUS
и терпеливо смотрит в телевизор
Он ждет уже тысячелетие
Ему обещали
репортаж с Антареса и Бетельгейзе
А в то же самое время успешные и знаменитые современники Бурича, не будучи инакомыслящими, «
терпеливо смотрели» иначе: «
В квадратик телевизора гляжу. / Принадлежу и твистам, и присядкам. / Принадлежу законам и присягам. / А значит, и себе принадлежу» (Роберт Рождественский). POĒTA STATISTICUS!
9. О связи цвета и вдохновения
* * *
Возможно
мир изначально
был черно-белый
и глухонемая природа
при помощи цвета
подавала нам какие-то знаки
А мы
смешали азбуку красок
окрасили землю
небо
воды
Тайна останется нераскрытой
Газета обычно черно-белая, как и сообщения в ней. Но газета не природа, которая сложнее. Есть в скупости двух полярных красок простая система бинарных оппозиций.
Информация в битах, байтах. Достаточная, чтобы стать оцифрованной. Но тут вмешался человеческий фактор, противоположный антропному. Мы все смешали, стало более красиво, но менее понятно. Где-то какой-то ученый писал, как множество научных мнений и религиозных ересей вводит нас в заблуждение, заводит нас, по словам Бурича, «
в пахнущий клеем / тупик» (это о книгах!).
Бурич возражал против «колдовства» рифмующих поэтов (рифма – бинарная композиция!), против неопределенности их творчества. Поэты-колдуны ему отвечали, что в верлибре «нет тайны». Смотря в каком верлибре! Он же настаивал: «
Тайна останется нераскрытой». «Тайну» пытается раскрыть в начале нового тысячелетия его последователь Алексей Алёхин («Новый мир», №5, 2001):
БЕСЕДЫ О ПАЛЕОНТОЛОГИИ
мир
был весь черно-белый
покуда рептилии не научились различать цвета
этой книжки-раскраски
У Бурича сожаление о потерянной нами, нераскрытой загадке природы. У Алёхина виноваты дотошные «рептилии», которые разгадали эту тайну, но ни нам, ни Буричу не сказали. Рептильный постмодернизм с его смешением цветов, образов и понятий, с его деконструкцией картины мира как-то меньше всего коснулся творчества Бурича. Не знаю, зачем был нужен цвет рептилиям, но Буричу он понадобился для художественного плача:
Хочу боли
хочу резкой непреходящей боли
боли правды
боли жизни
хочу плакать большими цветными слезами
приводя публику в восхищение
Это вполне в духе диалога Платона «Ион» о поэтическом вдохновении. Бурич – «вдохновенный» поэт, и если его «
цветные слезы» не приводят публику в восхищение, то жизнь его прожита напрасно.
10. Поэт в пошлые времена
* * *
Я
спокойный и трезвый
как анатомический атлас
стоящий рядом с историей философских учений
придя к выводу
что быть сильным так же пошло как быть слабым
что быть богатым так же пошло как быть бедным
что быть храбрым так же пошло как быть трусом
что быть счастливым так же пошло как быть несчастным
что прикладывать к чему-либо руки
так же пошло как держать их в карманах
прошу вас
считайте что меня не существовало
Это стихотворение-завещание, которое не следует выполнять. Это обращает нас к стихам поэта Феогнида: «
Лучший жребий человека – это совсем не родиться…» Но Бурич родился и прожил жизнь как поэт, как «инакомыслящий», и не его беда, что его поэтическое время совпало со временем пошлым. Как это было уже более чем пару веков назад с Гёльдерлином: «
К чему поэзия в скудные времена». Но пошлое время более скверно, чем скудное. Поэтому надо из этого времени выбираться вместе с Буричем, иначе будут сбываться постоянно его парадоксальные пророчества:
Не бойтесь будущего
Его не будет
