«Толстяки» о поэзии: главные публикации за февраль-март 2023 года

«Волга»

В новом номере журнала рецензия Александра Маркова «Очищение первых и вторых чувств» на книгу Алексея Порвина «Радость наша Сесиль»: «Можно ли сказать, что эта книга Порвина – гражданская поэзия? Перечитав ее два раза, могу сказать, что да. Гражданская поэзия в наши дни требует не торопиться с жестами, которые могут оказаться некорректными и неуместными, призывает исследовать последствия поступков, наконец, обращается не только к прошлому, но и к будущему опыту. Эта книга – пример завершенной техники, соответствующей всем этим нормам; может быть, только тяжелые хореи последних страниц книги несколько конспективны. Скорее, для таких больших форм кульминация нужна в конце, а не только в начале. Но нельзя забывать, что задачи гражданской поэзии решаются не только в момент кульминации».

Продолжает номер рецензия Ольги Туркиной «Органная музыка тростника», посвященная книге Владимира Коркунова «Тростник на изнанке земли»: «Читателю, привыкшему к широкому письму и вдруг открывшему пространство Коркунова, может показаться, что к текстам не подступиться, так – до напряженного гудения – густо они заселены. Но стоит шагнуть, и сразу сотня рук протянется к тебе – с той стороны света тоже, – чтобы провести читателя в эти тексты».

«Дружба народов»

В февральском номере журнала статья Евгения Абдуллаева «Снова обидно за поэзию»: «Бывают времена, когда чем лучше поэтам, тем хуже поэзии. И наоборот.  Хотя жесткой зависимости здесь, конечно, нет... Поэзия превращается в какую-то необязательную забаву, место которой, в лучшем случае — на специально отведенных площадках, в худшем — нигде... Проходит, скажем, какое-нибудь большое литературное или, шире, культурное действо. Приглашают поэтов. Что делают приглашенные поэты? Присутствуют. Выступают, если дадут слово, — с речами или докладами. А со стихами? А поэтические чтения? Почти не припомню».

В мартовском номере публикуется статья того же Абдуллаева «Весенняя раздача слонов» о поэтических сборниках 2022 года: «В поэзии происходит маленькая революция — сходная с той, которая произошла в военной авиации. Прежде война в воздухе велась пилотами, среди которых были свои мастера, асы — в современной войне самолеты все более вытесняются дронами.  И легче, и дешевле, и мастерство пилота не требуется, поскольку не нужен сам пилот.

Сходное ощущение и в поэзии. Словно небо над ней, в котором прежде демонстрировали высший пилотаж асы (и стремившиеся стать ими новички), теперь заполнили «дроны» — стихотворения, порой непонятно кем и откуда запущенные».

В этом же номере журнала статья Ольги Балла «Пульсирующие точки нового состояния мира» про книгу Ксении Голубович. «Постмодерн в раю: О творчестве Ольги Седаковой»): «Работу Голубович со стихами Седаковой точнее всего, кажется, было бы назвать не столько анализом и интерпретацией, сколько со-мыслием: встречным усилием понимания, при котором читателю важно не установить, наконец, “что хотел сказать автор” (как справедливо замечает героиня книги в уже цитированном предисловии, автор сказал в точности то, что и хотел), не перевести сказанное поэтом на некоторый общепонятный язык, но пройти тот же путь обретения и проживания смыслов и проследить, как эти смыслы образуются. Прояснить траектории собственного движения».

«Звезда»

В мартовском номере журнала рецензия А. П. на книгу «Борис Рыжий. Исследования и материалы: коллективная монография»: «Как и всегда в текстах, касающихся Бориса Рыжего, в Материалах (особенно в нескольких интервью поэта) и в комментариях к ним (с обильными цитатами из «воспоминаний современников» — ​нелепое, кстати сказать, словосочетание: чьи еще могут быть воспоминания — ​предков, потомков?) много трогательной хлестаковщины (спасибо составителям: это ранее неведомые мне жемчужины!)».

В этом же номере статья Григория Кружкова «Абстрактная, изменчивая, утешная…» (Путеводитель по поэме Уоллеса Стивенса «К определению Высшей выдумки): «Стивенс ставит поэзию как «Высшую выдумку» над художественной прозой, которая есть просто выдумка. Призвание и ремесло поэта он считает делом таинственным и трудно определимым. Оттого свой стихотворный трактат, свою поэму об искусстве поэзии он называет скромно, но гордо: «К определению Высшей выдумки» («Notes Toward a Supreme Fiction», 1941). В его замысловатом сочинении строгий план сочетается с эксцентричным содержанием, загадочные образы и ответвления мысли внезапно разрешаются четкими формулами-афоризмами».

«Зинзивер»

В новом номере журнала публикуется статья Аллы Новиковой-Строгановой «Отчизне кубок сей, друзья!» к 240-летию В. А. Жуковского: «Вдохновение свыше побуждало поэта к изображению таинственных глубин человеческого духа. Неотъемлемыми приметами лирики Жуковского стали психологизм, поэтическое очарование, изящество, музыкальность. И в то же время чрезвычайно вдумчивый, ответственный подход к явлениям жизни… Главными достоинствами личности Жуковский считал высокие религиозные и морально-нравственные качества, христианскую добродетель».

«Знамя»

В разделе «Критика» публикуется статья Юлии Подлубновой «К маме с небритыми ногами: «новая искренность» в эпоху метамодерна»: «Если смотреть предельно широко, то для авторов «Транслита» имеют значение сборка инновационной идентичности, работа с художественным потенциалом аффектов и телесностью, перформативность, поиски нового языка и поэтических техник. При всей несомненной индивидуализированности таковы поэтические практики Евгении Сусловой, Романа Осминкина, Ксении Чарыевой, Андрея Черкасова, Екатерины Соколовой, Дениса Ларионова, Ивана Соколова, Галины Рымбу, Никиты Сунгатова, Екатерины Захаркив, Анны Родионовой, Максима Дремова и целого ряд молодых авторов, публиковавшихся в «Транслите» и светившихся в лонг- и шорт-листах премии им. Аркадия Драгомощенко... У этого пусть условного литературного сообщества складывается особый язык «новой чувствительности», актуальный как для поэтических текстов, так и для литературной критики».

В февральском номере рецензия Анны Нуждиной «Инструкция по выживанию в аду» на роман в стихах Евгении Сусловой «Вода и ответ»: «До определенной степени роман в стихах — жанр смелый, самонадеянный. Пушкин (не без наслоения на «первоначальный замысел», до конца неясный, позднейших интерпретаций) берется дать срез всей окружающей его действительности и ее архетипических сюжетов, топосов в одном тексте, Суслова же берется воссоздать универсальную модель познания».

Следующая рецензия Александра Маркова «Удар о холод», посвященная сборнику научных статей и литературоведческих эссе Дмитрия Алексеевича Мачинского «От Пушкина до Цветаевой»: «В чем-то метод Мачинского напоминает онтологическую поэтику Л.В. Карасева, но с тем различием, что онтологемы Мачинского идут обычно двойчатками, и например, холод выступает и как снежная буря, и как лед, — и чтобы понять культ Блока у Цветаевой, нужно понимать, что Блок был для нее зимним, но безбурным, помогающим достичь ясности в понимании задач поэзии. А что до альтернативных сценариев — здесь Мачинский продолжает традиции русской эмигрантской критики, например, статьи Георгия Федотова о цикле Блока «На поле Куликовом», выступлений Юрия Иваска о Цветаевой, которые он прямо цитирует, или тех статей Георгия Адамовича, где обобщения не заглушены сетованиями. Эмигрант, чтобы не думать слишком много об альтернативном развитии России в ХХ веке, не горевать от несбывшегося, переносит щемящую ностальгию в область эстетики, мыслит об альтернативах веку Пушкина и веку Блока, и только таким окольным путем понимает, что эти авторы создали эпоху».

В этой же рубрике рецензия Елены Севрюгиной «Утомленная привычность иронии» на книгу Данила Давыдова «Ненадежный рассказчик»: «Алла Горбунова, автор предисловия к книге Давыдова, точно определяет главную черту его художественного метода: это нестабильность, “мерцание между иронией и серьезностью, между обыденностью и метафизикой, как постоянная игра с контекстом — колебание смысла между тем, что находится внутри некоего контекста и вовне него…”. Но кажется, что «ненадежность» рассказчика заключается еще и в том, что он намеренно, с усилием пытается выглядеть перед читателем не тем, кем является на самом деле».

В мартовском номере рецензия Леонида Гомберга «И снова Избранное — сорок лет спустя» на книгу Юрия Левитанского «Стихотворения»: «При работе составитель принял фундаментальное решение: он впервые ввел в “основной корпус” книгу “Листья летят” (1956) в полном объеме. По его мнению, “эта книга знаменует собой подлинное рождение поэта”; неслучайно (говорит Елисеев), “более десятка стихотворений этой книги вошло в книгу “Стороны света”, изданную три года спустя».

Продолжает раздел рецензий мартовского номера отклик Ольги Бугославской на третий том поэтической антологии «Уйти. Остаться. Жить»: «…творчество поэтов, проживших короткие жизни на закате совет­ской эпохи, со стопроцентной точностью попадает в нашу современность, невероятно громко резонирует с ней. Фундаментальная неправильность несвободной жизни, постепенное сползание в хаос, иллюзорная надежда на то, что все как-то само исправится и наладится, и, наконец, — падение вместо освобождения — совпадающий опыт тридцати позднесоветских лет и тридцати постсоветских. Поэтому стихотворения, написанные в 70–80-е годы прошлого столетия, читаются так, как будто, банально выражаясь, они написаны только что».

«Новый мир»

В февральском номере журнала рецензия Владимира Губайловского «Пустой, как цинк ведра, трюизм» на книгу Т. Красильниковой и П. Успенского «Поэтический язык Пастернака: «Сестра моя жизнь» сквозь призму идиоматики» и «К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка Мандельштама»: «Почему «простому» читателю понятны такие сложные, казалось бы, поэты, как Борис Пастернак и Осип Мандельштам? Авторы книги полагают, что все дело в том, что поэтический язык обоих поэтов часто строится на использовании идиом, а это своего рода «народное творчество». Читателю дается рекомендация, как выявить это самое «крылатое выражение» в самом стихотворении и установить его смысл в контексте поэтического текста».

В рубрике «Опыты» рецензия Ивана Васильцова, посвященная трехтомнику «Стихотворений» Юрия Кублановского: «Я, конечно, еще не знал имени «Кублановский» и ничего не умел понять, как и сейчас не умею, но сколько же слышалось всего, сколько виделось за непонятными этими, нездешними, непереводимыми строками. Их почему-то хотелось слышать снова. В них жила тайна. От них шел мороз по коже. И среди какой-нибудь привычной идеологической трескотни, ну хотя бы по ящику о четырех ногах, вдруг сжималось в груди: есть, есть на белом свете и другое — настоящее, радостное… А потом, через время, я плакал над полуслепым меленьким шрифтом журнальной верстки со стихами теперь уже хорошо мне известного, любимого (скажу так, по-юношески неоглядчиво — любимого) поэта — Юрия Кублановского».

В рубрике «Публикации и сообщения» статья Виктора Есипова «Беседа с Кольвилем Фрэнклендом», в которой анализируется отношение поэта к свободе простого народа, опираясь не только на пушкинское творчество разных лет и факты биографии, но также на фрагменты диалогов и переписку со значимыми людьми эпохи, в том числе Фрэнклендом: «20 мая 1831 года Пушкин встретился в Москве с английским морским офицером К. Фрэнклендом, по просьбе последнего. Во время встречи они имели продолжительную беседу. Россия вызвала интерес англичанина во время его пребывания на Ближнем Востоке в конце 20-х годов, где он имел возможность наблюдать за успешными для России русско-персидской (1826 — 1828) и русско-турецкой (1827 — 1829) войнами... Фрэнкленда интересовала политическая, гражданская и литературная история России, но главным содержанием беседы стали вопросы о положении русского крестьянина, ответы на которые Пушкина англичанин с той или иной степенью точности привел в своем дневнике».

«Интерпоэзия»

В новом номере журнала публикуется статья Наума Ваймана «Раковина и флейта», посвященная двум одноименным стихотворениям Мандельштама и Тютчева: «Мандельштам в “Silentium” еще во многом следует за миропониманием Тютчева. Он рисует безмятежный мир до появления речи («Спокойно дышат моря груди…») и мечтает обрести «первоначальную немоту». Пусть исчезнет все, даже мифы о красоте («останься пеной, Афродита»), поскольку мифы – цветы речи, пусть слово вернется в музыку мира, музыку моря, как у Тютчева, а сердце, слившись с первоосновой жизни, да устыдится сердца, простившегося с чистотой этой первоосновы, оставшегося один на один со словом».

В этом же номере рецензия Анны Трушкиной «Еще один способ говорить», посвященная антологии «Современный русский верлибр»: «Листая книгу, убеждаешься, что многие авторы (Андрей Василевский, Лилия Газизова, Дмитрий Григорьев и другие) как раз стараются избежать демонизации верлибра, показать, что это лишь поэтический инструмент, равноценный силлаботонике. Как написала Нина Александрова, “не самоцель, не вызов обществу, а просто еще один способ говорить, ничем не хуже и не лучше остальных”. А вот Алексей Алехин возражает: “Русский верлибр пока что так и не стал вполне равноправной системой стихосложения». С ним согласен и Андрей Сен-Сеньков: «Русский верлибр по-прежнему продолжает борьбу за право считаться немаргинальной территорией поэзии”».

«Урал»

В февральском номере в традиционной рубрике журнала «Слово и культура» поэты отвечают на вопрос о своём «предназначении»:

Ольга Исаченко: «Очень объемный вопрос, так сразу на всё не ответить. Ну, если совсем по-простому, предназначение поэта писать хорошие стихи и быть человеком».

Феликс Чечик: «Я не вижу особенного предназначения «поэта». Да и полагаю — его никогда не было: это иллюзии самих поэтов. А задача, на мой взгляд, банальна: самовыражение. Все эти определения, м.б. кроме вдохновения, мне незнакомы, поэтому определить затрудняюсь... Что же касается «вдохновения» — это счастье! Увы, оно так редко».