Фёдор Тютчев – поэт космической мысли

Ф. И. Тютчев (1803 – 1873) предстает в своих стихах как гениальный художник, глубокий мыслитель, тонкий психолог. Вопросы, которые он поднимает, необычайно масштабны – это смысл бытия личности, природа и человек, Вселенная в диалектике хаоса и космоса. В отечественном литературном процессе Ф.И. Тютчев предстал сразу же вполне сложившимся, зрелым поэтом со своим особенным индивидуальным стилем и, что более важно, поэтом, обладающим абсолютно уникальным философским взглядом на мир. Особенности характера и судьбы Тютчева, однако, были таковы, что его поэзия стала известна широкой читающей публике, да и современникам-литераторам довольно поздно, когда поэту было уже больше 45-ти лет. Н.А. Некрасов в 1850-м году обращает внимание читателей журнала «Современник» на произведения Тютчева, приравняв их в своей статье «Русские второстепенные поэты» к лучшим образцам «русского поэтического гения».

Федор Иванович Тютчев родился 23 ноября (по новому стилю 5 декабря) 1803 года в старинной дворянской семье, имевшей средний достаток. Его детство прошло в родовом имении Овстуг Брянского уезда Орловской губернии, которую и считал своей истинной родиной, хотя Тютчевы несколько месяцев в году (обычно зимой) проводили в Москве. Тютчев получил домашнее образование, пройдя под руководством поэта С.Е. Раича полный курс гимназии. С.Е. Раич в свих воспоминаниях говорит о том, что его воспитанник лет с тринадцати был уже не учеником, а его товарищем. В 1819 году Тютчев поступает в  Московский университет, где слушал лекции известного словесника А.Ф. Мерзлякова. Именно Мерзляков представил четырнадцатилетнего поэта в «Обществе любителей русской словесности», и Тютчев был избран членом этого Общества. На год раньше срока, уже в октябре 1821 года, Тютчев оканчивает университет, в декабре получает степень кандидата, которой удостаиваются только наиболее достойные из окончивших университетский курс.

По окончании университета Тютчев зачислен на службу в Коллегию иностранных дел, и вскоре он получает назначение в русское посольство в Баварии. В 1822 году, в возрасте восемнадцати лет, Тютчев уезжает в Мюнхен. В 1826 году Федор Иванович женился на молодой вдове Элеоноре Петерсон, урожденной графине Ботлер. После ее смерти в 1838 году Тютчев заключает брак с баронессой Эрнестиной Дернберг. Жизнь Тютчева с 1839 по 1844 годы – это жизнь без определенного заработка при увеличивающейся семье: к 1844 году у него уже пять детей. Сначала в Мюнхене, а затем в Турине у Тютчева практически нет необходимости в использовании русского языка: обе жены по-русски не говорили, языком дома, его круга общения, службы был французский, на французском Тютчев пишет как публицистику, так и частные письма. На русском создаются только стихи, которые поэт пишет в основном «в стол». 

Поэт возвращается в Россию уже сорокалетним, в то время, когда поэзия в России практически не востребована: набирает силу «натуральная школа», ориентированная на создание физиологических очерков. Однако 1850-е годы для Тютчева – это годы высшего творческого подъема, обусловленного, в том числе, и переживаемой им страстной любовью к Е.А. Денисьевой, возможно, наиболее значительной женщине в его жизни. Так называемый «денисьевский» цикл стихотворений обогащает русскую лирику тонкой передачей всех эмоциональных оттенков, связанных с переживанием любви и страсти. Однако Тютчев – не только проникновенный лирик, но и поэт-философ, отражающий в своих произведениях свою гражданскую и политическую позицию, вполне традиционную, основанную на принципах просвещенной монархии. При этом за 70 лет жизни Тютчева в России царствовали три императора, но ни один из них не соответствовал идеалу монарха в плане управления государством в представлении поэта. 

1 января 1873 года у Тютчева случился, как тогда говорили, удар, следствием чего  становится паралич половины тела, плохо поддающаяся его усилиям речь. Он диктует   стихи, но стихи уже не удаются. Однако письма, продиктованные в это время, по-прежнему остроумны и полны ценных замечаний. 15 июля 1873 года Тютчева не стало. 

Можно ли считать Тютчева поэтом «пушкинской плеяды»?

Тютчев печатался еще до отъезда за границу в журналах и альманахах, не имеющих большого влияния в издательской среде. Свои стихотворения поэт подписывает инициалами «Ф.Т.» или «Т-в». Лишь очень ограниченный круг знал, что Федор Тютчев и «Ф.Т.» – одно и то же лицо. В 1836 году происходит событие, предопределившее его судьбу: А.С. Пушкин, получив от В.А. Жуковского и П.А. Вяземского стихотворения никому не известного поэта Ф.Т. из Германии, опубликовал 16 стихотворений в «Современнике», стилистика которых ему не была близка.

Не только этот факт, но и восприятие творческой личности Тютчева Иваном Аксаковым в его работе «Биография Федора Ивановича Тютчева» закладывают основы изучения тютчевской поэзии как бесспорно принадлежащей пушкинской эпохе. И. Аксаков пишет: «Тютчев принадлежал бесспорно к так называемой пушкинской плеяде поэтов… Не потому только, что он был им всем почти сверстник по летам, но особенно потому, что на его стихах лежит тот же исторический признак, которым отличается и определяется поэзия этой эпохи… Стихи Тютчева представляют тот же характер внутренней искренности и необходимости, в котором мы видим исторический признак прежней поэтической эпохи». 

Ю.Н. Тынянов, опираясь на многочисленные исторические и биографические источники, в своей статье «Пушкин и Тютчев» (1923) развенчивает литературный миф о преемственности по отношению к Пушкину: «В 1829 г. Пушкин пишет эпиграмму "Собрание насекомых", где в тексте оставлены свободные места для имен. Имена предоставлялось угадывать; они были полуоткрыты метром: из характерных имен, приблизительно подходивших, в стих подставлялись те имена, которые по метру могли быть туда подставлены. Некоторые имена были угаданы и подставлены очень скоро как по характерным эпитетам, так и по метрическому месту, уделенному им. Такими бесспорными именами были Глинка (божия коровка), Каченовский (злой паук), Свиньин (российский жук); два же последних имени вызвали некоторые разногласия… В экземпляре Пушкина, принадлежавшем П. А. Ефремову, имена проставлены, по-видимому, по нескольким спискам. ***** Так, в строках:       Вот *** черная мурашка, / Вот *** мелкая букашка, - проставлены имена в первой - Рюмина, во второй – Раича… Но характерно, что с левой стороны первой строки приписано (и не зачеркнуто): Тютчев. Таким образом, до Ефремова докатился вариант: Вот Тютчев - черная мурашка». Таким образом, говорить о преемственности и пушкинском «благословлении» Тютчеву не приходится, потому что Пушкину не был близок сам жанр, который развивает Тютчев, – жанр стихотворного фрагмента, стихотворения по поводу, некоего «внелитературного отрывка», к тому же сам Тютчев воспринимается «в тени» своего учителя – С.Е. Раича. 

Факт же публикации Пушкиным тютчевских стихотворений в «Современнике» в качестве неоспоримого свидетельства принятия им поэзии Тютчева не выдерживает критики: «В I томе Пушкин ограничился только избранным и замкнутым кругом поэтов (Пушкин, Вяземский, Жуковский). Во II томе "Современник" открывает страницы молодым поэтам (Кольцову, которому покровительствовал Жуковский), а то и откровенным эпигонам, с которыми Пушкин был связан еще в "Литературной газете" (бар. Розен). С III тома (в котором напечатан Тютчев) журнал принужден печатать стихи совершенно неведомых и третьестепенных поэтов» (Тынянов Ю.Н. «Пушкин и Тютчев»). Ясно одно: духовный и поэтический рост Тютчева во многом обусловлен пушкинской порой, но эта эпоха не является определяющей в его эволюции, потому что после Пушкина русская поэзия идет сложными, зачастую неисповедимыми путями, приходя к уникальным явлениям, в числе которых мы обязаны назвать М.Ю. Лермонтова и Ф.И. Тютчева

Каковы доминанты авторского мифа Тютчева?

В исследованиях по проблематике истории русской литературы общим местом стало рассуждение о единстве и системности поэтической образности Ф.И. Тютчева, что позволяет применять к его лирической поэзии и категорию «художественный мир». Под  художественным миром обычно понимают ту систему представлений о мире, которая воплощена в художественном произведении или их совокупности и которая обусловлена личностными особенностями, а также национально-историческими и общечеловеческими ценностями. 

Художественный мир не тождественен объективно существующему, он создан посредством вымысла и подчинен внутренним законам художественного произведения. Тютчев создает в своей поэзии некую условную модель бытия, в которой воссозданы на философском, универсальном уровне законы времени и пространства, жизнь стихий. Тютчевская поэзия – отражение художественного, авторского мифа о Вселенной, поэтому правомерно рассуждать о поэтической космогонии Тютчева. Например, исследователи отмечают, что пейзажная лирика поэта представляет собой не только и не столько конкретно-чувственное восприятие природы и переживание ее разнообразных проявлений: образы здесь зачастую предстают как стихии бытия, и поэтому вода, гроза, огонь, ночь, день, солнце, звезды, ветер – это компоненты авторского мифа о Природе: 

Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик — 
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык. 

Поэт верит в божественную одухотворенность мироздания, и в этом смысле Тютчев близок не только к натурфилософии Ф. Шеллинга и романтиков, но и к античному пантеизму. Природа для Тютчева богоподобна, и этот природный мир для поэта вполне реален. 

Образным фундаментом авторского мифа следует признать оппозицию «Бытие – Небытие», которая многообразно реализована, как утверждает Ю.М. Лотман в работе «Поэтический мир Тютчева» (1990)), в образно-тематических рядах: «Хаос — Космос», «Смерть — Жизнь», «Ночь — День», «Небо — Земля», «Океан (Бездна) — Человек», «Север — Юг», при этом члены таких рядов не имеют раз и навсегда фиксированного места: в некоторых стихотворениях день, а значит, космос и жизнь, оцениваются как ложное бытие, т. е. как «небытие»: 

На мир таинственный духо́в,
Над этой бездной безымянной,
Покров наброшен златотканый
Высокой волею богов.
День — сей блистательный покров —
День, земнородных оживленье,
Души болящей исцеленье,
Друг человеков и богов!

(«День и ночь», 1839) 

Ночь может оцениваться и как благодатное начало, которое причащает человека к полноте бытия: 

В душе своей, как в бездне, погружен,
И нет извне опоры, ни предела…
И чудится давно минувшим сном
Ему теперь всё светлое, живое…
И в чуждом, неразгаданном ночном
Он узнает наследье родовое.

«Святая ночь на небосклон взошла…», 1848

Все оппозиции, выделяемые в основном противостоянии «Бытие – Небытие», определяются у Тютчева и сложным взаимодействием хаоса и космоса. Поэтому и природа воспринимается поэтом в поистине вселенском масштабе, а лирический герой помещен в своей сущности в категории космического порядка. Для Тютчева тема космоса – сосредоточение многообразия, что обусловливает и мотивы двойственности, борьбы, сопряжения противоборствующих начал, а значит космос не может существовать вне и без хаоса. Поэтому и хаос, и мрак божественны, прекрасны и привлекательны: Тютчев именует их «родимый хаос», «святая ночь», а воля к смерти и воля к жизни одинаково привлекают его лирического героя. Основной в раскрытии темы хаоса становится мысль о том, что соприкосновение с этой стихией дает человеку возможность осознать всю глубину пропасти, которая отделяет хаос от космоса, и только преодолев хаотическое, можно достичь гармонии в мире и в себе самом. Лирика Тютчева открывает чистую красоту космоса через хаос и гармонию, борьба которых – это и есть «злая жизнь с ее мятежным жаром».

Концепция любви у Тютчева – воплощение рационального или эмоционального?

 Давно замечены неразделимость, нерасторжимый синтез философских тем, темы природы и темы любви в поэзии Ф.И. Тютчева. Самым важным и наиболее яркой  особенностью его поэзии стоит признать «элемент мысли». Каждое его лирическое стихотворение – это проникновенное отражение последовательно развивающегося размышления, и поэтому художественный образ и мысль неразделимы в его художественном мире.

Ф.И. Тютчев на протяжении всей своей дипломатической карьеры, которая удалась не вполне, всегда объединял интеллектуалов Европы, имея заслуженную славу политического публициста. Этому немало способствовал сам характер мыслительного процесса, свойственного ему: его ум свободно проникал в самые глубины знания, философский построений, не становясь при этом абсолютно сухим и излишне рационалистическим. Мышление образами – вот то, что в наибольшей степени отличает Тютчева, свидетельством чему выступают не только его стихотворения, но также статьи, изречения или «остроты», отражавшие  зачастую иронически глубокую мысль.

Очевидно, что и лирика любви Тютчева – это не только интимная, но и философская часть его творчества. Его лирический герой страстен, он способен на глубокое чувство, но счастья  это чувство не принесет никогда. Концепция любви в поэзии Тютчева воплощает ее понимание поэтом как всегда разрушительного начала, привносящего в жизнь человека трагичность, потери и разлуки: 

В разлуке есть высокое значенье:
Как ни люби, хоть день один, хоть век,
Любовь есть сон, а сон – одно мгновенье,
И рано ль, поздно ль пробужденье,
А должен наконец проснуться человек…

«В разлуке есть высокое значенье…», 1851

Концепция любви в поэзии Тютчева – не умозрительное построение, а выстраданная самим поэтом философия.  Именно в «денисьевском» цикле отвлеченность тютчевского психологизма преодолевается, наполняясь конкретно-житейскими подробностями, превращающими стихотворения, посвященные Е.А. Денисьевой, избраннице 47-летнего Тютчева, в целостную историю любви. Взаимное чувство не принесло Денисьевой ни покоя, ни счастья – ей была уготована «жизнь отреченья, жизнь страданья»:

Таков уж свет: он там бесчеловечней,
Где человечно-искренней вина.

«Две силы есть – две роковые силы…», 1869

«Денисьевский» цикл глубоко эмоционален – все стихотворение проникнуты разнообразными чувствами, а ведущим среди них является, конечно, чувство вины, сопряженное с роковыми предчувствиями:

О, как убийственно мы любим!
Как в буйной слепоте своей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!..

«О, как убийственно мы любим…», 1851

В тютчевской концепции любви подчеркивается изначальное неравенство влюбленных и понимание этого чувства не только как союза душ, но и как рокового поединка: 

И чем одно из них нежнее
В борьбе неравной двух сердец,
Тем неизбежней и вернее,
Любя, страдая, грустно млея,
Оно изноет наконец...

«Предопределение», 1851

Философское начало в концепции любви у Тютчева заметно и в том, как сама любовь соотнесена в размышлениях поэта со стихией хаоса: лирического героя влечет в любви  «буйно-слепое» начало – «стенания» и «бунт крови», «угрюмый, тусклый огнь желанья» («Люблю глаза твои, мой друг…», 1836). Безусловно, поэт закономерно понимает любовь как стихийную страсть, переживание которой всегда сопряжено с бурей эмоций, однако сам по себе характер его поэтического мышления позволяет судить о его концепции любви и как о глубоко рациональной, рассматриваемой с различных сторон в ее возникновении, развитии и угасании как естественных стадиях самого процесса. 

Каковы жанрово-стилевые особенности лирики Тютчева?

Требования жанра и особенности стиля подчинены у Тютчева закону «двойного бытия»: здесь также заметен тот синтез полярно противоположных сущностей, который закономерен в рамках функционирования различных аспектов художественного мира.  Лирика Тютчева, по верным наблюдениям Ю.Н. Тынянова, есть поздний продукт переразложения жанровой основы высокой ораторской поэзии XVIII в. (торжественная ода, дидактическая поэма) и ее переподчинения функциям романтического фрагмента: «Словно на огромные державинские формы наложено уменьшительное стекло, ода стала микроскопической, сосредоточив свою силу на маленьком пространстве: "Видение" ("Есть некий час, в ночи, всемирного молчанья..."), "Сны" ("Как океан объемлет шар земной..."), "Цицерон" и т. д. — все это микроскопические оды»(Тынянов Ю.Н. «Вопрос о Тютчеве» (1923)). 

Поэтической декларацией Тютчева можно с полным правом считать «Silentium!» (1830), в котором внешнее молчание предписывается поэту, ощущающему в себе внутреннее пение, волшебные звуки:

Лишь жить в самом себе умей —
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум;
Их оглушит наружный шум,
Дневные разгонят лучи, —
Внимай их пенью — и молчи!..

Очевидно, что такая эстетическая позиция обусловлена у поэта не только личностными психологическими чертами, но и поэтикой, свойственной его лирике. Тютчев последователен в осуществлении этой эстетической программы, когда практически полностью уходит из журнальной жизни России. «Неофициальные» каналы в распространении его стихотворений практически не задействованы: они не распространяются в списках. Так, в архиве М. Погодина есть список 12 последних стихов «Вольности» Пушкина, сделанный Тютчевым, но нигде нет ни одного современного тексту списка стихотворения Тютчева «К оде Пушкина на Вольность» (1820). Редки и случаи, когда Тютчев пишет свои стихи в альбомы, что также почти исключает еще одну форму бытования поэтического текста в XIX в. 

Это некоторые внешние факторы, обусловливающие жанрово-стилевую специфику тютчевской лирики. Закономерно поэтому, что наиболее значительным в лирической поэзии Тютчева является жанр лирического фрагмента, глубоко и полно исследованный Ю.Н. Тыняновым («Вопрос о Тютчеве» (1923)) и Р. Лейбовым (««Лирический фрагмент» Тютчева: жанр и контекст» (2000)). Вслед за исследователями укажем наиболее значительные признаки этого жанра. Ю.Н. Тынянов выделяет объем фрагмента и принцип его семантической организации, связанный с таким объемом, когда одна метафора или одно сравнение фактически «заполняют» собой весь текст; а также открытые зачины и, как следствие, отсутствие заглавий «фрагментов» Тютчева, совмещение в контексте слов, принадлежащих разным функциональным стилям и историческим пластам. Р. Лейбов правомерно указывает на тот факт, что в 1820 – 1830-е гг., когда Тютчев вступает на литературное поприще, характеризуются распадом жанровых канонов лирики, что закономерно повышает статус отдельного текста. Жанровые единства заменяются тематическими, одновременно при этом происходит движение лирики в сторону эпоса либо включение стихотворения в сверхтекстовые единства (сборники, циклы и пр.). 

Тютчев демонстративно изымает текст из литературного контекста (применительно к 1830-м, 1850 – 1870-м это контекст журнальный), повышая значимость контекста внелитературного, соотнося каждый такой «фрагмент» с множеством претекстов.  Существенна в этом отношении и связь лирических фрагментов с фольклорной традицией, о чем правомерно рассуждает А. Либерман («О пейзажной лирике Тютчева» (1990), «Автопортрет молодого поэта в пустыне (Стихотворение Тютчева «Безумие)» (1998) и др.) вслед за Л. Пумпянским («Поэзия Тютчева»  (1928)) Но еще более плодотворна, на наш взгляд, тенденция к изучению разноаспектных особенностей тютчевских фрагментов в их отношении именно к литературному контексту, что открывает перспективы выявления перекличек таких стихотворений в целостном корпусе стихотворений Тютчева, а также интертекстуальности, поддержанной тематической или понятийной смежностью, явственно ощущаемой квалифицированным читателем. 

Тютчев- патриот: почему в Россию можно «только верить»?

Возвращение в Россию осенью 1844 года поначалу не вызвал у Тютчева никакого творческого подъема, а его литературная известность, вернее, безвестность широкому читателю никак не изменилась. В 1848 году она назначен старшим цензором при особой канцелярии министерства иностранных дел, через 10 лет – председателем «комитета цензуры иностранной», которым и оставался до конца жизни. Тютчев и на своей дипломатической службе уже имел репутацию политического мыслителя, служа интересам России и критикуя курс министра иностранных дел К.В. Нессельроде, вредящий стране. В своей дипломатической почте и записке императору Тютчев призывает привести внешнюю   политику России в соответствие с ее интересами и противостоять экспансии со стороны Запада (в том числе, и Римско-католической церкви).

Действительный статский советник Ф.И. Тютчев в последние годы своей жизни напрямую влиял на внешнюю политику России через прямое взаимодействие с министром  иностранных дел и канцлером Российской империи А.М. Горчаковым. Политика, геополитические интересы России глубоко волнуют Тютчева-дипломата, и свои мысли он развивает в целом ряде политических статей и незавершенном трактате «Россия и Запад» (1848-1849). Ситуация, складывающаяся в Европе до и после революционных событий 1848 – 1849 гг., оценивается им весьма прозорливо. Именно Тютчев вводит новые термины, которые обогащают русскую и западную политическую мысль, и среди них особо следует выделить такие, как «русофобия» и «панславизм». Тютчев употребляет термин «русофобия» в связи с вполне конкретной настроенностью Западной Европы против имперской политикой России и вообще русских в конце 1840-х гг. конкретной ситуацией - революционными событиями в Европе 1848-49 годов. Причины этого видятся Тютчеву в стремлении европейских стран вытеснить Россию из Европы если не силой оружия, то презрением. Идея панславизма возникает у Тютчева как возможность противостояния русофобии. Он излагает свою идею возвращения Константинополя, образования православной империи и соединения двух церквей, восточной и западной, и в своей лирике, и в публицистике. 

Наиболее емко и наглядно представление Тютчева о России  как «вселенской Монархии» изложено в стихотворении «Русская география»:

Москва, и град Петров, и Константинов град —
Вот царства русского заветные столицы…
Но где предел ему? и где его границы —
На север, на восток, на юг и на закат?
Грядущим временам их судьбы обличат…

«Русская география», 1848

Ф.И. Тютчев имел возможность знать не понаслышке все особенности работы государственной машины – он до конца своих дней находился на государственной службе, а звание камергера предполагало еще и соблюдение обязанности бывать при дворе. Взгляды Тютчева на политику России, внешнюю и внутреннюю, на саму природу государственной власти, ее возможности и потребности становятся с годами все более пессимистическими. Рациональному объяснению ни жизнь российской государственности, ни современная Тютчеву общественно-политическая ситуация, ни сами действия тех, кто правит Российской империей, не поддаются. Именно поэтому таким трагическим и горьким осознается и сейчас эмоциональный жест Ф.И. Тютчева, заключенный в лаконичном поэтическом умозаключении: 

Умом — Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать —
В Россию можно только верить.

«Умом Россию не понять…», 1866