1. Светлана Бень. Наш дорогой друг Саша.
Света Бень – белорусский театральный режиссер, поэтесса, лидер музыкального коллектива «Серебряная свадьба». Текст «Саша, Саша, погоди!» обязательно надо услышать в исполнении этой группы. Все стихотворение построено как эмоциональное обращение к вечно живому на самом деле Пушкину с целью удержать его от роковой дуэли. Это теплое обращение «Саша» делает из классика близкого и дорогого человека, о котором мы знаем, что он погибнет – и это невозможное знание. Кажется, еще можно попытаться – и в ход идут любые аргументы: «ты же солнце наше», «подумай о деточках», пусть Дантес «идет лесом». В какой-то момент песня просто превращается в заклинание: «Нет, нет, нет…» Но в припеве рок делает свое черное дело.
* * *
Саша, Саша, погоди!
Саша, Саша не ходи
На речку, на Черную речку,
Там конечная.
Саша, Саша, посмотри
Как красиво снегири
Танцуют на веточках.
Подумай о деточках!
Сядь, покури, Саша,
Сядь покури, подумай!
Черная речка, черный пистолет,
Какая встреча, такой и привет.
Черная речка, черный пистолет,
На снегу два человечка,
Хлоп, – и одного уже нет...
Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет,
Саша не ходи, подумай!
Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет,
Саша, не ходи, не ходи!
Вот шампанского ведро,
Вот «Женитьба Фигаро»,
Но не ходи на речку,
На Черную речку!
Саша, Саша, Саша, Саша!
Ты же солнце наше,
А Дантес – да что с Дантесом,
Иди он лесом!
Там ветер, лед, Саша,
Там пуля в живот...
Черная речка, черный пистолет,
Какая встреча, такой и привет.
Черная речка, черный пистолет,
На снегу два человечка,
Хлоп, – и одного уже нет...
Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет,
Саша не ходи, подумай!
Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет,
Саша, не ходи, не ходи!
2. Надя Делаланд. Запах «пушкина» в осеннем лесу
У Нади Делаланд мы обнаруживаем «пушкина» и целый ряд классиков в запахе осени, сохраняющемся в норах особенно долго. Весь ряд писателей у нее – с маленькой буквы, как будто это теперь названия грибов или вирусов. Возможно, в этом и есть ключевая мысль: простые вещи окружающей действительности – например, запах осени – нам уже давно доступны только через слова и образы классиков, понимаем мы это или нет.
* * *
Лесов таинственный осе́нь
резной прозрачный сухостойный
дыши листвой не окосей
от столька
Но запах втеплится в нору
между корою и грибами
ляг на живот его берут
губами
Там пушкин спит и тютчев спит
и мандельштам иосип бродский
заснул устав бороться с ним
устал бороться
Роняют руки свет несут
прозрачнеют и снега просят
и держат держат на весу
осенью осень
Впервые опубликовано на портале
«45 параллель»
3. Сергей Золотарев. Пушкин и бесы бюрократии
«Пушкин в аду» – это триптих Сергея Золотарева. В них берется четкий фрагмент его жизни – три дня между ранением на дуэли и смертью. В первой части Пушкин при жизни как бы оказывается в пространстве большого времени, в котором ему доступны далекие культуры, прошлое и будущее. Он пытается писать письмо Мандельштаму, чтобы тот ничего не боялся, комментирует сериалы Бортко. Во второй части, приводимой ниже, Пушкин – уже фигура, равновеликая Христу. Его должны снять с креста и уложить в атомную электростанцию – видимо, в роли реактора, которому предстоит вырабатывать энергию на благо государства. Государство, конечно, руководит процессом, разводит бюрократию. Возможно, это и есть ад – недаром «граф Воронцов» «бесится» и «шерсть дыбится на нем словами». А Пушкину, еще живому, остается молиться, чтобы не попасть в его лапы. Получился очень актуальный сюжет о художнике и государстве. Однако в третьей части состоится преображение героя в «учителя» «солнечной живой / удивительной субстанции».
Пушкин в аду (фрагмент)
Три дня Александр Сергеич провел в аду.
Три дня был с собой не в ладу.
Схождение во Ад и снятие
с креста и положение в АЭС.
В какой последовательности наша бюрократия
пустила дело Пушкина А.С.?
Сашку отдайте на передержку!
Есть же Державин,
есть же, в конце концов,
истинный Самодержец –
бесится граф Воронцов.
Шерсть дыбится на нем словами.
А разговор был только начат:
слова дымятся между нами
и что-то значат.
И, где к раскаленной скале прислонился,
Александр Сергеич взмолился:
Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий,
Единственный сюда вхожий,
дай рабу Твоему
голого света кожу
и меховую тьму!
Впервые опубликовано в журнале «Новая Юность».
4. Александр Кабанов. Вакантная должность пушкина
Герой этого стихотворения встречает Пушкина в «плену», в эпоху драматических исторических событий, и видит в нем своего двойника – «черножопого» с хорошим африканским воспитанием, позволяющего даже в такие дни «милость к падшим призывать». Эти ценности оказываются уделом изгоев, в то время как небо «белокожих» «на замке». «Быть пушкиным» – это высокое служение «россии», в ходе которого придется потерпеть и неизбежно погибнуть. Христианский тезис о том, что для Бога нет ни эллина, ни иудея переосмысляется в неожиданном ключе: «нет смерти, есть одна идея – быть пушкиным». С маленькой буквы звучит как должность. Христом быть нельзя, Пушкиным – можно.
* * *
Когда скоты людей винтили,
я плакал, думая в сердцах:
о православной византии
и крестоносцах, подлецах.
Двуличность рыцарской природы
видна сквозь призму наших дней:
все православные народы –
любых католиков бедней.
Проехали, но не забыли,
просрали, но не всю страну,
был страшный бунт, сирены выли,
тогда, в крестах, а не в могиле,
я встретил пушкина в плену.
Он жил один, без интернета,
мужик, обычный сукин-сын,
был прав мой дядя, сарацин:
спасибо африке за это,
что воспитала нас, к европам –
с добром, как родина и мать,
быть пушкиным, быть черножопым
и милость к падшим призывать.
Вы, белокожие инклюзив,
с кровавой библией в руке,
гниющие в плену иллюзий,
и ваше небо – на замке.
И прохудились ваши ранцы,
без крыльев ваши рюкзаки,
мы – пушкины, мы – африканцы –
россии верные штыки.
Об этом знает каждый урка,
под белым небом петербурга,
старинный пушкинский завет:
быть в 37-мь у черной речки
с запасом соли, спичек, гречки...
...как жаль, что византии нет,
от эллина до иудея –
нет смерти, есть одна идея –
быть пушкиным, привет, привет.
Впервые опубликовано в
Prosodia
5. Владимир Козлов. Травля Пушкина
Пушкин в этом тексте – образ художника, который где-то прямо среди нас, обиженных, пестующих свою обиду, отбирающих у него воздух. Стихотворение написано как бы от коллективного лица, переживающего несправедливость мира по отношению к себе. И Пушкин – часть этой несправедливости потому, что как бы ее не видит. И тогда хоровое «я» берется напомнить ему о том, как якобы утроен этот мир: формулирует свои хлесткие принципы, которые не оставляют возможности для существования Пушкина. И только во сне немного отпускает. Пространство сна – мифологическое, в нем миру как будто возвращены исходные настройки. Петух, который там кричит, – пушкинский. После крика «золотого петушка» всегда начинался новый поворот сюжета. Этот крик – символ пробуждения, которое необходимо изображенному сознанию, но мы не знаем, имеет ли оно шанс состояться.
Утренний крик петуха
Пушкин заходит в Лицей.
Обесцень его, обесцень.
Восхищение придуши,
ибо не существует души.
Увидев достойную цель,
обесцень ее, обесцень.
Ты не рассказывай нам о цели,
рассказывай, что обесценил.
Он сказал: извините, что цел.
Мы не извиняем, что цел.
Потому что не быть твоей,
как и твоим не быть.
Ибо не только предмет журавель,
но и статус синица убит.
Потому что не пить с лица.
Потому что отказывать мне нельзя.
Я-то глаза опущу,
но не прощу, не прощу.
Почему я должен все замечать?
Вы меня замечали?
И зачем ни за что любить?
Вы меня и за что не любили.
Но мы можем друг друга ласкать,
вы меня иногда, а я вас,
злобно очами сверкать
за вынужденную эту связь.
Утром пролезет сон:
будто поем в унисон
со смутно знакомым мальцом,
подошел послушать рыбак,
из ведра его смотрит рак,
а потом на столе уха,
лезет в окошко черемуха,
вдруг слышен крик петуха –
и прочая чепуха.
6. Любовь Колесник. Выход для второй жены Пушкина
Читая альтернативную историю семейной жизни Пушкина, которую предлагает Любовь Колесник, за классика, конечно, делается неудобно. Он вбирает в себя утрированные слабости современных литераторов: неадекватное поведение при виде сцены, алкоголизм и даже насилие в отношении некультурной жены. В некотором смысле это то, во что художник превратился за двести лет. Пушкин – наиболее яркое его воплощение. Однако «он написал еще семьдесят глав», они не выходили из дома, потому что у них «все было» и они «дожили до седин». То есть нечто совершенно невозможное. То есть у «второй жены Пушкина» нет шансов. Разве что обернуться птицей и улететь. Это она здесь главная героиня, потому что рядом с Пушкиным любая будет «калмычкой».
* * *
Вторая жена
Пушкина была калмычка.
Он читал стихи.
Она плакала с непривычки.
Говорила: «Саша, я тебя прошу, люди смотрят».
Говорила: «Саша, пойдём».
«Саша, не надо!»
«Саша, не бей!»
А он знай своё –
в покосившуюся эстраду
вцепляется, как репей.
Шли домой.
Вела под руку.
Он валился
на её крошечное плечо.
У неё была шапка, как у Барбары Брыльской –
хорошая шапка,
со школы ещё.
Он лежал больной.
Тихая, словно няня,
подносила в железной кружке отвар трав,
которым наука не знала названия.
Он написал ещё семьдесят глав.
Прожили до седин.
В магазин не ходили, а всё было:
счастье,
свобода,
мир,
равноправие,
взаимоуважение.
А потом она поняла,
что сидит в степи без движения
на золочёной луке истлевшего седла,
как давно хотела,
обернулась птицей и улетела.
7. Сергей Медведев. Пушкин истины дороже
Пушкин здесь союзник лирического «я» в вопросе условного выбора между красотой и правдой, которая в случае с А.П. Керн может показаться «кошмарной». Этот вопрос оказывается настолько серьезным, что поэту не до формальностей и точных рифм. Перед нами сознание поэта-концептуалиста, пользующегося готовыми высокими словами, но в данный момент сосредоточенного на необходимости немедленного обоснования главного тезиса. Пушкин видел «каждое мгновенье красоты», а поиски правды происходят во тьме, и красоты там не видно – всё, казалось бы, очевидно. Что простил А.П. Керн Пушкин, в общем, ясно, а вот почему Пушкину надо было простить стихи – можно подумать.
* * *
А.П. Керн
Мне красота дороже правды.
В твоих глазах святая красота.
Румяна мне милей твоей кошмарной правды,
как свет приятнее, чем тьма.
Иные скажут: «Тьма – милее»,
идут во тьме, не видя красоты,
идут во тьме, алкая жалкой правды,
идут и падают с кошмарной высоты.
Мне
Пушкин друг, он истины дороже,
он помнил каждое мгновенье красоты,
и он простил тебе твою простую правду,
а ты простила гению стихи...
8. Андрей Родионов. Прилетит вдруг волшебник
Как известно, Пушкин – «наше всё». Точнее – «всё хорошее». Он – добрый волшебник. У Родионова Пушкин – единственный источник жизненной силы для условной девочки, которой грозит опасность, в условном безрадостном Норильске. Склонные к меланхолии Блок и Лермонтов в данном случае не помогут: они попытаются описать ситуацию, но не исправить ее. В них мало солнца, в котором так нуждается Норильск. И только солнечный волшебник Пушкин может выстрелить в воздух – и демон превратится в прекрасного принца. Но Пушкина нет.
* * *
Побеждает закон, скачет зайчик
стоят в тундре большие цеха заводов
тянутся к ним провода, вот сарайчик
среди талой воды, ветер дует на воду
при виде этого - с отвалившейся стеной
глядящегося в натаявшую лужищу
каплями по куртке погода весной
ласкает, любить меня - глупости, глупости
хищник с раненным кожаным крылом
глядится в сердце девочки тайное,
ее сердце – зеркало, неподвижный водоем,
все увеличивающийся от весеннего таяния
гнусный сарай с отвалившейся стеной
среди комбинатов и труб рев и визг
этот ковчег плохо строил Ной
этот ковчег для тебя, Норильск
этот демон - печальное зло,
некрашеный, возможно, неструганый
уже не определить, кто ранил кожаное крыло,
но серый взгляд у хищника испуганный
взгляд серых испуганных глаз
он все еще готов к действию
но бесполезно течет, как газ,
как электричество к сердцу девочки
это возмездие, написал бы Блок,
дух-изгнанник, написал бы
Лермонтов
трубы, провода, газ, электрический ток,
комбинаты, заводы - развалюхе не соперники
полярного лета ему тревожен приход
его полярной для индустриальной местности внешности
а у вас тут на районе еще продают терпинкод?-
шепчет чудовище девочке с нежностью
старый сон ему приятнее новых красот,
но почему девочки нуждаются в хищниках
никто не объяснит, никто не поймет
тут что-то субъективное личное, личное
и нужен
Пушкин, но
Пушкина тут нет,
Пушкина с его в воздух выстрелом
все еще можно замерзнуть, если упасть в снег
все еще можно влюбиться, бессмысленно, бессмысленно.
9. Мария Степанова. Уроки смерти от классиков
В этом вполне целостном отрывке, написанном по мотивам нэпманской песенки, Пушкин появляется однажды, чтобы тут же «помереть» прямо в «трамвае». Надо заметить, что одно из значений слова «spolia», взятого поэтом для названия произведения, выполненного в жанре то ли цикла, то ли поэмы, – это фрагменты древних сооружений, используемых для постройки новых зданий. Мы знаем, что построил Сергей Михалков («Шел трамвай десятый номер / По бульварному кольцу. / В нем сидело и стояло / Сто пятнадцать человек»). Историческое пространство, которое создает Степанова, еще более трамвайное и абсурдное. От Михалкова – толкучка, от нэпманской песенки – смерть. Та же участь, что и Пушкина, ждет всех классиков и современников, которые тут мелькают. Все это мельтешение – на фоне обязательной смерти, которую надо принять, смиренно ожидая воскресения.
Spolia (фрагмент)
Шел трамвай десятый номер,
На площадке Пушкин помер,
Умер, шмумер, свесил ножки,
Вышла горсточка морошки.
Полубогий теоморф,
Разгребай горящий торф!
Рядом с Чердынью и Бельском
На вокзале Царскосельском
Иннокентий Анненский
Умирает от тоски.
И глядит несытой зверью
Весь заплаканный барак
На застрявший в подреберье
Красногубый габриак.
Я не буду быть хорошим,
Восклицает гимназист,
Пусть их пользует Волошин
С бородой как банный лист.
Кипарис, вокзал, массандра,
Вышел Блок и был таков,
Где под солнцем Александра
Ходит конем Поляков.
Светят каменные бабы,
Распадаясь на куски,
Летчик Чка читает Шваба,
Собирает колоски.
И с машины поисковой,
Окуляры в окоем,
Большеглазова с Барсковой
Переходят на прием.
Анна Ванна, Анна Ванна,
Я погонщик каравана,
Время видеть поросят!
Умирать как убираться,
Не особо упираться,
Воскресать как воскресят.
Впервые опубликовано в книге: Мария Степанова. Spolia. – М.: Новое издательство, 2015.
10. Ната Сучкова. Заброшенный аккаунт Пушкина
В стихотворении Наты Сучковой внутренняя эволюция Пушкина, его превращение из почетного изгнанника и петербургского повесы в затворника, который взялся за прозу и перестал печатать свои главные стихи, переданы довольно точно и узнаваемо. Но эту эволюцию мы считываем как бы через изображения, опубликованные в инстаграме автора. Под конец это фактически заброшенный аккаунт – символ фиаско или кризиса в современном мире, из которого точно так же, как и двести лет назад, очень просто выпасть.
* * *
В инстаграме
Пушкина – зимняя дорога,
Маша-недотрога, синие глаза.
Лайкает
Жуковский, пара-тройка ботов,
Бенкендорф не лайкает
Пушкина, нельзя.
В инстаграме
Пушкина дворики одесские,
дюжина шампанского, устрицы во льду,
пистолет на бархате, папильотки женские,
валенки извозчиков – обнови, найду.
Дальше – лет за сто листай – автор нас не радует:
мутное и зябкое, строки от руки,
воробьи и ангелы, облака и радуги,
и вопрос от
Дельвига: «
Пушкин, где стихи?»
Впервые опубликовано в журнале
«Арион»
