К временщику

(Подражание Персиевой сатире «К Рубеллию»)

Надменный временщик, и подлый и коварный,

Монарха хитрый льстец и друг неблагодарный,

Неистовый тиран родной страны своей,

Взнесенный в важный сан пронырствами злодей!

Ты на меня взирать с презрением дерзаешь

И в грозном взоре мне свой ярый гнев являешь!

Твоим вниманием не дорожу, подлец;

Из уст твоих хула — достойных хвал венец!

Смеюсь мне сделанным тобой уничиженьем!

Могу ль унизиться твоим пренебреженьем,

Коль сам с презрением я на тебя гляжу

И горд, что чувств твоих в себе не нахожу?

Что сей кимвальный звук твоей мгновенной славы?

Что власть ужасная и сан твой величавый?

Ах! лучше скрыть себя в безвестности простой,

Чем с низкими страстьми и подлою душой

Себя, для строгого своих сограждан взора,

На суд их выставлять, как будто для позора!

Когда во мне, когда нет доблестей прямых,

Что пользы в сане мне и в почестях моих?

Не сан, не род — одни достоинства почтенны;

Сеян! и самые цари без них — презренны,

И в Цицероне мной не консул — сам он чтим

За то, что им спасен от Катилины Рим...

О муж, достойный муж! почто не можешь, снова

Родившись, сограждан спасти от рока злого?

Тиран, вострепещи! родиться может он.

Иль Кассий, или Брут, иль враг царей Катон!

О, как на лире я потщусь того прославить,

Отечество мое кто от тебя избавит!

Под лицемерием ты мыслишь, может быть,

От взора общего причины зла укрыть...

Не зная о своем ужасном положеньи,

Ты заблуждаешься в несчастном ослепленьи,

Как ни притворствуешь и как ты ни хитришь,

Но свойства злобные души не утаишь.

Твои дела тебя изобличат народу;

Познает он — что ты стеснил его свободу,

Налогом тягостным довел до нищеты,

Селения лишил их прежней красоты...

Тогда вострепещи, о временщик надменный!

Народ тиранствами ужасен разъяренный!

Но если злобный рок, злодея полюбя,

От справедливой мзды и сохранит тебя,

Всё трепещи, тиран! За зло и вероломство

Тебе свой приговор произнесет потомство!

1820

Чем это интересно

Сегодня понять обличительный пафос стихотворения не так просто. Автор обращается к некоему временщику, то есть человеку, по воле сильного покровителя (обычно монарха) на время оказавшегося у власти, достигшего высокого положения и почестей.

Автор называет этого временщика тираном родной страны, неблагодарным другом монарха, подлецом, злодеем, подлым и коварным человеком. Автор призывает героев прошлого – Сеяна (казнён за подготовку заговора против императора Тиберия), Брута (убийца диктатора Гая Юлия Цезаря), Кассия (ближайший сподвижник Брута в борьбе за восстановление республики в Древнем Риме), Катона (римский государственный деятель, защитник республики) воскреснуть и избавить отечество от тирана.

У автора три конкретных претензии к временщику: стеснил свободу народа, налогом тягостным довел до нищеты, селения лишил их прежней красоты...

Есть еще несколько строк, на которые обычно не обращают внимания:

Не зная о своем ужасном положеньи,

Ты заблуждаешься в несчастном ослепленьи…

То есть автору известно что-то неведомое адресату, что-то, представляющее угрозу для временщика. Можно предположить, что речь идет о чем-то абстрактном типа приговора потомков, но не исключено, что речь идет, например, о готовящемся скором смещении временщика с должности. Почему бы нет?

Стихотворение «К временщику» было опубликовано в начале декабря 1820 года в октябрьском номере либерального петербургского журнала «Невский Зритель». Автор – Кондратий Рылеев (житель Петербурга, 25-летний дворянин, ровно два года назад вышедший в отставку в чине подпоручика) еще не был знаком читающей публике.

Сатира Рылеева была «ремейком» опубликованной в 1810 г. в журнале «Цветник» стихотворения поэта Михала Милонова (1792-1821) «К Рубеллию. Сатира Перcиева».

У Милонова временщик был с именем – Рубеллий. Он наделялся схожими с рылеевскими характеристиками - «царя коварный льстец, вельможа напыщенный». Милонов грозил Рубеллию:

Ты думаешь сокрыть дела свои от мира

В мрак гроба? Но и там потомство нас найдет.

У Милонова не было ничего про налоги и селения. Имена римских борцов с тиранией также отсутствовали. Найти ответ на вопрос «против кого направлена сатира», Милонов предлагал самим читателям. Против кого-то же должна быть она направлена. Иначе, зачем писать.

Ответ на вопрос «против кого Рылеев», был очевиден современникам. Виновным во всех грехах, «чубайсом» начала XIХ века был граф Алексей Аракчеев, главный начальник Императорской канцелярии (с 1812) и военных поселений (с 1817).

Пушкин написал на Аракчееве такую эпиграмму:

Всей России притеснитель,

Губернаторов мучитель

И Совета он учитель,

А царю он – друг и брат.

Полон злобы, полон мести,

Без ума, без чувств, без чести,

Кто ж он? Преданный без лести,

грошевой солдат.

(1817-1820)

«Без лести предан» — девиз аракчеевского герба, так что адресат эпиграммы был очевиден. По легенде, когда Аракчеева спросили, спросили, какому наказанию он подвергнет крамольника, граф сказал: «Самым несносным для него наказанием будет не обращать на его пасквили ни малейшего внимания».

Намек на Аракчеева мы находим в стихотворении Рылеева: «Селения лишил их прежней красоты...»

Речь идет о военных поселениях, организованных Аракчеевым (по приказу Александра I) в ряде российских губерний. Чтобы сократить расходы на армию, было решено, что солдаты будут служить без отрыва от семьи – в своих деревнях. Солдаты будут учить крестьян военному делу и заниматься сельским хозяйством. Деревня жила по армейскому расписанию. Алкоголь и азартные игры были под запретом. Были запрещены и бороды.

Недовольных прогоняли через строй солдат с палками. 

В 1819 году, за год до «Временщика», в Чугуеве и Таганроге несколько тысяч поселенцев потребовали возврата к нормальной крестьянской жизни. Волна восстаний докатилась и до столицы – до гвардейского Семеновского полка. Бунт жестоко подавили, благодаря настоянию Аракчеева Семеновский полк был «раскассирован» — все солдаты и все офицеры были разосланы по провинциальным полкам.  Эта история произвела на общество сильное впечатление. Аракчеева называли «чертом, дьяволом».

Так что адресат «Временщика» легко угадывался.

В доносе на Рылеева за авторством министра внутренних дел В.П. Кочубея сразу же после публикации сатиры, указывалось: «Цензурою пропущено и напечатано в «Невском зрителе». Кажется, лично на гр. А. А. Аракчеева»

«Нельзя представить изумления, ужаса, даже можно сказать оцепенения, каким поражены были жители столицы при сих неслыханных звуках правды и укоризны, при сей борьбе младенца с великаном. Все думали, что кары грянут, истребят и дерзновенного поэта, и тех, которые внимали ему», – вспоминал декабрист Николай Бестужев.

Однако наказания не последовало – ни для начинающего поэта Рылеева, ни для цензоров, пропустивших стихотворение, ни для самого «Невского зрителя», уже имевшего одно предупреждение тогдашнего «роскомнадзора». В июльском номере издания была опубликована статья «Должен ли быть позволяем привоз всех иностранных товаров, или только некоторых, и каких более?». Статья вызвала гнев Министра духовных дел и народного просвещения Александра Голицына: «смелое присвоение частными людьми себе права критиковать и наставлять правительство ни в каком случае не может быть позволено».

Приятель Рылеева преподаватель Петербургского военно-учительского института Иван Николаевич Лобойко передавал рассказ поэта о том, что Аракчеев «оскорбленный в своем грозном величии неслыханной дерзостью, отнесся к министру народного просвещения князю Голицыну, требуя предать цензора, пропустившего эту сатиру, суду. Но Александр Иванович Тургенев, тайно радуясь этому поражению и желая защитить цензора, придумал от имени министра дать Аракчееву такой ответ: «Так как, ваше сиятельство, по случаю пропуска цензурою Персиевой сатиры, переведенной стихами, требуете, чтобы я отдал под суд цензора и цензурный комитет за оскорбительные для вас выражения, то, прежде чем я назначу следствие, мне необходимо нужно знать, какие именно выражения принимаете вы на свой счет?» Тургенев очень верно рассчитал, что граф Аракчеев после этого замолчать должен, ибо если бы он поставил министру на вид эти выражения, они не только бы раздались в столице, но и во всей России, ненавидевшей графа Аракчеева».

Декабрист Бестужев говорил, что Аракчеев «постыдился признаться явно, туча пронеслась мимо; оковы оцепенения пали, мало-помалу расторглись, и глухой шепот одобрения был наградою юного правдивого стихотворца. Это был первый удар, нанесенный Рылеевым самовластию».

Есть и другая версия событий: за Рылеева заступился другой временщик, начальник Тургенева – князь Голицын.

Издатель «Невского Зрителя» Г.П. Кругликов вспоминал: «Не сдобровать бы издателям «Невского Зрителя» и не избавиться бы им мщения графа, если бы за них не заступился князь Голицын, который был тогда министром народного просвещения».

Может быть на влиятельного защитника и намекал Рылеев в этих строках:

Не зная о своем ужасном положеньи,

Ты заблуждаешься в несчастном ослепленьи…

Российские историки и литературоведы Оксана Киянская и Анастасия Готовцева считают, что «К временщику» - политический заказ Голицына, конкурировавшего с Аракчеевым за влияние на Александра I. Журнал «Невский Зритель» мог позволить себе публикацию такой сатиры именно потому, что его оппозиционность была санкционирована высшей властью в лице министра. Возможно, что просьбу министра передал Рылееву Г.П. Кругликов, соиздатель «Невского Зрителя» и одновременно сотрудник подчинявшегося Голицыну столичного почтамта. Киянская и Готовцева считают, что «министру необходим был человек неизвестный, не вполне включенный в литературный процесс – для того, чтобы «подстроенность» всей этой истории не сразу бросалась в глаза. Соответственно, выпад против Аракчеева в этом случае можно было рассматривать как «глас народа»».

Этот глас был услышан. Влияние Голицына стало практически безграничным, а Рылеев получил славу, как он того и хотел. «Быть героем, вознестись превыше человечества! Какие сладостные мечты! О! я повинуюсь сердцу», - писал Кондратий Федорович.

О заказном характере стихотворения косвенно могут свидетельствовать другие стихи Рылеева, написанные в то же время. В них нет и намека на вольнодумство. Вот своего рода «объяснительная» к публикации «Временщика».

Чтоб я младые годы

Ленивым сном убил!

Чтоб я не поспешил

Под знамена свободы!

Нет, нет! тому вовек

Со мною не случиться;

Тот жалкий человек,

Кто славой не пленится!

Кумир младой души —

Она меня, трубою

Будя в немой глуши,

Вслед кличет за собою

На берега Невы!

А вот верноподданническое.

Александру I

Ужасен времени полет

И для самих любимцев славы!

Еще, о царь, в пучину лет

Умчался год твоей державы —

Но не прошла еще пора,

Наперекор судьбе и року,

Как прежде, быть творцом добра

И грозным одному пороку.

Спеши ж, монарх, на подвиг свой,

Как витязь правды и свободы,

На подвиг славный и святой —

С царями примирять народы!

Не верь внушениям чужим,

Страшись коварных душ искусства:

Судьями подвигам твоим —

И мир и собственные чувства.

1821 г.

Вырвавшая Рылеева из небытия слава заставила современников вчитаться в его стихи. Уже в 1822 году журналы и газеты объявили его одним из «лучших российских поэтов» — наряду с Александром Пушкиным, Василием Жуковским, Евгением Баратынским и Антоном Дельвигом. Пушкин признавался: «Он в душе поэт, я опасаюсь его не на шутку и жалею очень, что его не застрелил (речь о небольшом конфликте 1819-1820 годов), когда имел к тому случай, да чорт его знал!»

При жизни Кондратия Рылеева вышли две его книги: в 1825 году — «Думы», а чуть позже в том же году была издана поэма «Войнаровский».

Последнее свое стихотворении Рылеев выцарапал в 1826 году на тюремной оловянной тарелке..

Тюрьма мне в честь, не в укоризну,

За дело правое я в ней,

И мне ль стыдиться сих цепей,

Когда ношу их за Отчизну!»

1826 год. Петропавловская крепость.

13 (25) июля 1826 года  член Северного тайного общества Кондратий Рылеев в числе пяти руководителей Декабрьского восстания был повешен (со второй попытки).