1. Не бывает тьмы без капельки света
* * *
В земные страсти вовлеченный,
я знаю, что из тьмы на свет
однажды выйдет ангел черный
и крикнет, что спасенья нет.
Но простодушный и несмелый,
прекрасный, как благая весть,
идущий следом ангел белый
прошепчет, что надежда есть.
Даже в самой ужасающей ситуации можно найти лучик света, даже в самом страшном найти, чему улыбнуться. И для Окуджавы это не абстрактная философия, а то понимание жизни, которое он выстрадал, вынес из личного опыта. Когда Окуджаве было 13, арестовали и расстреляли его отца, через год в лагеря отправили мать, несколько раз поэту пришлось переезжать из одного города в другой, а в 18 он ушел на фронт.
После окончания института (а сыну репрессированных родителей сделать это было очень непросто) будущий поэт «распределился» учителем в Калужскую область, где проработал несколько лет. К тому, что его за это время не посадили и не убили, что с ним ничего худого не произошло, он относился как к чуду. Возможность вернуться в Москву, в которой родился, Окуджава воспринял как подарок судьбы.
На литературном поприще тоже все складывалось негладко. Известно выступление Окуджавы в Политехническом в самом начале 60-х. Его освистали: «
Вас в газетах не печатают, так вы теперь нас мучаете!.. На сцену лезете!.. Петь не умеете, а гитару в руки береге!» – кричала публика, выгнавшая поэта за кулисы и чуть ли не доведшая до слез. А таких приветствий, как мы догадываемся, было немало. Но, несмотря на все перипетии судьбы, всегда происходило что-то такое, что позволяло ему идти дальше.
Содержится в этом стихотворении и отсылка к притче о двух ангелах: черный приходит, когда люди слишком сосредотачиваются на себе, и добрый дух ничего не может с этим поделать. И наоборот: когда хорошие люди уже предстали перед лицом беды, в самый критический момент появляется ангел белый.
2. Если бы молодость знала, что бы с ней было тогда
* * *
Как время беспощадно,
дела его и свет.
Ну я умру, ну ладно –
с меня и спросу нет.
А тот, что с нежным пухом
над верхнею губой,
с еще нетвердым духом,
разбуженный трубой, –
какой счастливой схваткой
разбужен он теперь,
подкованною пяткой
захлопывая дверь?
Под звуки духовые
не ведая о том,
как сладко все впервые,
как горько все потом…
(конец 1980-х)
«Краткость – сестра таланта», – написал в письме к брату Антон Чехов и воплотил это правило в своей прозе. В поэзии, как никто другой, это сумел воплотить Окуджава. И там, где Бродскому или Пастернаку, может быть, понадобилось бы несколько страниц, ему удается уместить свои мысли в 2, 3 или 4 катрена, написанных 3- или 4-стопного ямба, создав четкий художественный образ и описав лирического героя.
Это стихотворение – один из ярких и многочисленных примеров того, как Окуджаве удается в простой форме (3-стопный ямб с перекрестной рифмовкой), при скромном использовании художественных средств изобразить один из сложных аспектов нашего мира.
«
Как время беспощадно, / дела его и свет…» Часто время не разбирается в том, кто плох, а кто хорош: вершит свои дела и поднимает в выси тех, кто этого не заслуживает, оставляя в тени тех, кто, может быть, и лучше, и ярче.
«
Ну я умру, ну ладно – / с меня и спросу нет», – говорит Окуджава, всегда относившийся к тем людям, которые воспринимают и жизнь, и смерть как некую данность. Поэт никогда не переоценивал себя (для Бога или для мирозданья все значимы), не воспевал и не доказывал свою уникальность (все уникальны). Его позиция близка христианской.
В стихотворении идет речь о юноше: это собирательный образ целого поколения, едва окрепшего физически, с «
нетвердым духом». Но именно таких, едва ступивших в пору молодости, «
нетвердых духом», зовет «труба» в эпицентр событий. Люди, которые идут творить историю или свою судьбу, тем и сильны, что бесстрашно захлопывают дверь в свое прошлое, в детство.
Таким был и сам Окуджава, как многие его сверстники, рвавшийся на войну. Первый раз он пришел в военкомат, когда ему еще было 17. «
Мы, пацаны, боялись, что через две недели русские войдут в Берлин и без нас!» – потом уже рассказывал поэт. Только в первые дни на фронте он понял, что на войне «и правда стреляют», что война – это не игра, что это «приключение» может закончиться смертью.
Стихотворение написано в конце 1980-х (у Окуджавы часто нет четких датировок его стихов, а часть из них была уже поставлена без него, по дате первой публикации текстов). Несомненно, в нем есть два чувства: радость за тех, кому только еще предстоит пойти за этой «трубой» (впервые испытать и любовь, и разочарование, и счастье), и страх за то, что их ждет. Шла Афганская война, против которой поэт выступал не раз, шла перестройка, за которой Окуджава, как и многие шестидесятники, наблюдал в тот период с волнением и надеждой.
Окуджава считал, что душу, как и тело, в детях нужно развивать, чтобы они сами могли принимать решения, оценивать ситуацию, иначе лозунг «
"готов всегда и на всё" заканчивается философией рабства».
3. О войне, как о чужеродном
* * *
Ах, что-то мне не верится, что я, брат, воевал.
А может, это школьник меня нарисовал:
ручками размахиваю, я ножками сучу,
уцелеть рассчитываю, и победить хочу.
Ах, что-то мне не верится, что я, брат, убивал.
А может, просто вечером в кино я побывал?
не хватал оружия, чужую жизнь круша,
и руки мои чистые, и праведна душа.
Ах, что-то мне не верится, что я не пал в бою.
А может быть подстреленный, давно живу в раю,
И кущи там, и рощи там, и кудри по плечам...
А эта жизнь прекрасная лишь снится по ночам.
(1990-е)
Так писал Булат Окуджава уже в свои поздние годы. Война представляется ему настолько противоречащей здравому смыслу, что кажется: на фронте он вовсе не был. «
Ах, что-то мне не верится, что я, брат, воевал…», «
Ах, что-то мне не верится, что я, брат, убивал…» Для Окуджавы война не может быть делом праведным, человек убивавший не может быть человеком с чистой душой. Он признавался, что «
ранен войной навсегда», что именно она, как страшный сон, постоянно снится ему ночами.
Стихи Окуджавы о Великой Отечественной (а это, несомненно, одна из ключевых тем поэта) написаны без излишней патетики и надрыва. Он смог сохранить в себе и передать ощущения того мальчика, который только попал на войну и не понимает, что будет потом: «…
Иду себе, играю автоматом, / Как просто быть солдатом, солдатом!»
Как и многие представители военного поколения, он испытывал вину перед теми, кто не вернулся, для кого жизнь закончилась, почти не успев начаться: «
Ах, война, что ж ты сделала, / подлая: Стали тихими наши дворы…», «
Вновь играет радиола, / снова солнце в зените, / да некому оплакать его жизнь, / потому что тот король был один (уж извините), / королевой не успел обзавестись».
Сам Окуджава, призванный в армию по достижении восемнадцатилетия, пробыл на фронте с октября по декабрь 1942 года, до ранения под Моздоком, после чего служил в запасе и в действующую армию уже не вернулся. Но и этих двух с половиной месяцев с лихвой хватило, чтобы помнить их ужас всю оставшуюся жизнь.
Почему именно Окуджаве удалось стать народным поэтом послевоенной эпохи? Думаю, он увидел войну глазами рядового, рассказал, что волнует человека, потерявшего на войне родственников, друзей. Выразил то, что чувствовало и думало большинство людей той эпохи.
4. Образ Арбата
Арбатский дворик
...А годы проходят, как песни.
Иначе на мир я гляжу.
Во дворике этом мне тесно,
и я из него ухожу.
Ни почестей и ни богатства
для дальних дорог не прошу,
но маленький дворик арбатский
с собой уношу, уношу.
В мешке вещевом и заплечном
лежит в уголке небольшой,
не слывший, как я, безупречным
тот двор с человечьей душой.
Сильнее я с ним и добрее.
Что нужно еще? Ничего.
Я руки озябшие грею
о теплые камни его.
(1959)
У Булата Окуджавы существует такое количество воспоминаний, песен и стихов об Арбате, что многим уже сложно воспринимать эту улицу без воспевшего ее поэта, представить, что жил он на ней не так уж и долго: до 7 лет и в 1937–1940 годах.
«Арбатский дворик» был написан, когда Окуджава вернулся в Москву. Снова стать жителем «самой аристократической улицы Москвы» ему не удалось, а после начала строительства Калининского проспекта (1963) поэт не любил бывать на Арбате: не одобрял снос старых переулков, проведение огромной магистрали в историческом центре, слишком упрощенную реконструкцию зданий. Не любил даже того, что Арбат сделали пешеходным. Однако его многочисленные поклонники тех времен обо всем этом не знали и, слушая «Ах, Арбат, мой Арбат, ты – моё призвание...», часто думали: «И как ему не стыдно: хвастается арбатской пропиской!»
«Упрямо я твержу / с давнишних пор: / меня воспитывал / арбатский двор», – писал уже 1980-м Булат Окуджава. Он любил повторять, что для него «арбатство» не случайно рифмуется со словом «братство», потому что для них, подростков второй половины 1930-х, двор был именно братством.
«Отец мой был командирован в 1922 году с Кавказа в Москву учиться в Институте красной профессуры... Как студенту и партийцу отцу дали две маленькие комнаты в коммуналке на Арбате, – рассказывал Окуджава в конце 1980-ых в интервью М. Поздняеву, которое было посвящено культу «арбатства». – Году в тридцать шестом над нашим домом надстроили еще два этажа, и в них с шумом и весельем поселились работники наркомата мясной и молочной промышленности. Они получили отдельные квартиры, а буквально все жили в коммуналках; у нас в бывшей квартире фабриканта Каминского – четыре семьи, и это было роскошью... И вот справили эти работники новоселья, отплясали, отшумели – и по ночам их стали арестовывать. …Пьянство, воровство, полу притоны и просто притоны, в 20-е годы – беспризорные в асфальтовых котлах и тут же рядом – восторги... Уровень культуры был низким, дружба – возвышенной, не побоюсь этого слова – благородной. Был всеобщий дворовый патриотизм. Всем жилось плохо, все нуждались, многие – за гранью… Но оттого, быть может, так крепок был дух соседства. Все знали друг о друге, если нужда была, допустим, посидеть с ребенком, – это всегда можно было решить…»
А уже в 90-е годы поэт говорил, что мир, как ему кажется, вскоре снова ощутит необходимость в соседстве, в желании вечером выйти во двор, посидеть под деревом, посаженным твоим отцом: «Мы уже сегодня чувствуем это. Во что это выльется? Бог весть…»
Арбатское детство для Окуджавы – пастернаковский «ковш душевной глуби», то место, где происходило становление его личности, где многое в жизни он познавал впервые.
5. Культ матери
* * *
Не успел на жизнь обидеться –
вся и кончилась почти.
Стало реже детство видеться,
так, какие-то клочки.
И уже не спросишь, не с кого.
Видно, каждому – свое.
Были песни пионерские,
было всякое вранье.
И по щучьему велению,
по лесам и по морям
шло народонаселение
к магаданским лагерям.
И с фанерным чемоданчиком
мама ехала моя
удивленным неудачником
в те богатые края.
Забываются минувшие
золотые времена;
как монетки утонувшие,
не всплывут они со дна.
Память пылью позасыпало?
Постарел ли?
Не пойму:
вправду ль нам такое выпало?
Для чего? И почему?
Почему нам жизнь намерила
вместо хлеба отрубей?..
Что Москва слезам не верила –
это помню.
Хоть убей.
(1980-е)
Отец Окуджавы, Шалва Степанович Окуджава, – грузин, мать Ашхен Степановна Налбандян – армянка. Поэт говорил, что от отца ему досталась любовь к большим и дружным застольям, к веселью, к вкусной еде, от матери – трудолюбие, сдержанность, строгость.
Об их судьбе Окуджава переживал постоянно. Поэта поражало, что его мать и после лагерей, и после расстрела мужа продолжала верить в дело партии и в ленинские идеи.
В своей автобиографической прозе «Упраздненный театр» Окуджава рассказывает, как они с матерью буквально бежали из Нижнего Тагила в Москву после того, как отца – парторга на вагоностроительном заводе – арестовали по троцкистскому делу. Бежали, во-первых, потому, что и на Булата как на сына троцкиста в школе написали донос, его могли отправить в тюрьму. Во-вторых, мать поэта очень надеялась, используя партийные знакомства, как-нибудь спасти мужа.
Ашхен удалось попасть на прием к их старому товарищу по партии Лаврентию Берии, который даже когда-то пытался за ней ухаживать и с которым отец Окуджавы когда-то работал. «
Мы разберемся, клянусь мамой!» – пообещал Берия, вселив в Ашхен Степановну надежду.
«
А ночью ее забрали» – этой фразой заканчивается книга.
«
И с фанерным чемоданчиком / мама ехала моя / удивленным неудачником / в те богатые края…» Мама Окуджавы даже не могла осознать, понять, поверить, что все это могло случиться, что такое может происходить. Ее вначале посадили, а потом отправили в Карагандинский исправительно-трудовой лагерь, где она пробыла 8 лет.
«
Настоящих людей очень мало: / На планету – совсем ерунда, / На Россию – одна моя мама. / Только что она может одна?» – пел Окуджава в 60-е годы.
И эту песню слушала вся страна, потому что у многих были такие мамы (единственные, уникальные), которые, пережив лагеря и войну, оставались добрыми и простыми.
По всем воспоминаниям Окуджавы, мама его была сдержанной, строгой, скромной и честной. Принадлежала к тем людям, которые больше делают, чем говорят. Сам же поэт считал, что проблема провалившейся идеи нового справедливого государства в том и состоит, что «настоящих людей» – людей, интересующихся развитием общества, его будущим – очень мало. И это проблема человечества, а не века. Большинству не нужны свобода, общее благо, гуманизм.
Окуджава гордился тем, что его родители принадлежали к редкому сорту людей, к интеллигенции в бердяевском значении этого слова. Интеллигент – не тот, кто получил высшее образование, а тот, кто стремится осознанно делать этот мир лучше.
6. Про любовь и Ленинград
* * *
А. Ш.
Нева Петровна, возле вас – все львы.
Они вас охраняют молчаливо.
Я с женщинами не бывал счастливым,
вы – первая. Я чувствую, что – вы.
Послушайте, не ускоряйте бег,
банальным славословьем вас не трону:
ведь я не экскурсант, Нева Петровна,
я просто одинокий человек.
Мы снова рядом. Как я к вам привык!
Я всматриваюсь в ваших глаз глубины.
Я знаю: вас великие любили,
да вы не выбирали, кто велик.
Бывало, вы идете на проспект,
не вслушиваясь в титулы и званья,
а мраморные львы – рысцой за вами
и ваших глаз запоминают свет.
И я, бывало, к тем глазам нагнусь
и отражусь в их океане синем
таким счастливым, молодым и сильным...
Так отчего, скажите, ваша грусть?
Пусть говорят, что прошлое не в счет.
Но волны набегают, берег точат,
и ваше платье цвета белой ночи
мне третий век забыться не дает.
(1957)
Многие поэты воспевали Северную столицу, у многих она своя (
Пушкин, Блок,
Мандельштам, Кушнер, Бродский). Ленинград Окуджавы не похож на Ленинград других поэтов.
Нева у Окуджавы – прекрасная русская женщина, живущая непонятно в каком веке:
Нева Петровна, возле вас – все львы.
Они вас охраняют молчаливо.
Я с женщинами не бывал счастливым,
вы – первая. Я чувствую, что – вы.
Безусловно, это гротеск, но как красиво!.. Благодаря гротеску у Окуджавы река получается не холодной, величавой и архаичной, как у классических петербуржцев, а до предела одушевленной и нежной. «…
и ваше платье цвета белой ночи / мне третий век забыться не дает» – кто еще так мог сказать о Неве?
С Ленинградом Окуджаву связывало многое. В 1959-м он выступал здесь на вечере, устроенном альманахом «День поэзии», познакомился со многими представителями ленинградской литературной элиты. Здесь же состоялся и его первый публичный концерт (1960 г., Дом кино). В 1962–1965 годах Окуджава, пусть и с небольшими перерывами, был жителем Ленинграда: он жил у своей будущей жены Ольги Арцимович (ул. Ольгинская, 12).
В своем интервью Дмитрию Быкову (признан иноагентом) Ольга Арцимович так рассказывала о знакомстве с поэтом: «…
могу вам признаться с абсолютной искренностью, что ко дню нашей первой встречи я не слышала даже его имени. Ведь я жила очень замкнуто, в семье физиков, в их кругу; с литераторами не дружила. Когда Окуджава только начал входить в славу, мой дядя его позвал в гости – попеть. Было много знаменитостей, в том числе Петр Капица. Вот тогда я Булата увидела впервые… Вошел гений, и все… И никогда с тех пор этой точки зрения не изменила».
А так вспоминает о питерском периоде жизни поэта Я. Голованов: «
Булат был тогда на гребне славы: изо всех окон звучали его песни. Между тем где-то на ленинградской окраине Булат и его жена Оля жили если не бедно, то очень трудно. Выглядел он неважнецки: черный свитер, черные брюки с пузырями на коленях…»
В Ленинграде же состоялось и самое скандальное выступление Окуджавы. В 1961 году в Доме работников искусств прошел его концерт. Желающих попасть на выступление оказалось так много, что пришлось вызывать конную милицию. Билетов на концерт было продано значительно больше, чем мест в зале, поэтому зрители стояли и даже сидели в проходах. А через две недели в «Смене» (значимой тогда ленинградской газете) появилась статья «О цене шумного успеха», в которой творчество поэта подвергалось резкой критике, что на несколько лет усложнило публикации произведений Окуджавы в официальной печати. Многие пишут, что это была заказанная руководством статья, но доказательств этому нет.
7. «Союз друзей»
* * *
Взяться за руки не я ли призывал вас, господа?
Отчего же вы не вслушались в слова мои, когда
кто-то властный наши души друг от друга уводил?..
Чем же я вам не потрафил? Чем я вам не угодил?
Ваши взоры, словно пушки, на меня наведены,
словно я вам что-то должен... Мы друг другу
не должны.
Что мы есть? Всего лишь крохи в мутном море бытия
Все, что рядом, тем дороже, чем короче жизнь моя.
Не сужу о вас с пристрастьем, не рыдаю, не ору,
со спокойным вдохновеньем в руки тросточку беру
и на гордых тонких ножках семеню в святую даль.
Видно, все должно распасться. Распадайся же...
А жаль.
(1988)
Круг литературных товарищей Булата Окуджавы, сложившийся в 60-е годы, легендарен. В него входили Евгений Евтушенко, Юрий Левитанский, Евгений Рейн, Владимир Корнилов,
Белла Ахмадулина, Юлий Даниэль,
Иосиф Бродский, Александр Гинзбург, Лев Копелев и другие. А были у поэта еще и многочисленные друзья среди актеров, композиторов, художников, кинорежиссеров и просто близких ему по духу людей.
Его старинная студенческая грузинская песня «Союз друзей» (которую в действительности Окуджава сочинил сам) стала девизом шестидесятников. «
Как вожделенно жаждет век / Нащупать брешь у нас в цепочке… / Возьмемся за руки, друзья, / Чтоб не пропасть поодиночке». Конечно, это не только призыв взяться за руки и сесть у костра. Это о том, что надо помогать ближнему в беде, дорожить дружбой, это про то, что, чем больше люди открыты друг другу, тем меньше в мире вражды. Любое время пытается разъединить на группы, партии, лагеря, классы, выбросить одиночек, и только крепко держась друг за друга, можно этого избежать.
На переломе 80-х и в 90-х поэт пишет стихотворение о том, что с этим «Союзом друзей» стало. С началом перестройки «союз шестидесятников» дал серьезную трещину, распался на тех, кто был за перестройку, и тех, кто против нее. А кто-то предпочел остаться в стороне.
Окуджава так описывал ситуацию: «
Песню, в припеве которой говорится о том, что надо взяться за руки, пока не поздно, я написал после XX съезда. Мы, люди одного образа мыслей, представляли, что если мы сплотимся, можно будет изменить ход событий. Теперь мы знаем, что историей движут не только узы дружбы… Постепенно мы отпускали руки друг друга…»
«
Ваши взоры, словно пушки, на меня наведены…» – в конце 80-х каждый пытался убедить другого в своей правоте, принизить чужую точку зрения.
Окуджава в эти годы очень много гастролировал, писал, занимался своими домашними делами. Падение железного занавеса дало ему возможность гастролировать не только по стране, но и по миру.
8. Про человечество, которое не взрослеет
* * *
Земля изрыта вкривь и вкось.
Ее, сквозь выстрелы и пенье,
я спрашиваю: «Как терпенье?
Хватает? Не оборвалось –
выслушивать все наши бредни
о том, кто первый, кто последний?»
Она мне шепчет горячо:
«Я вас жалею, дурачье.
Пока вы топчитесь в крови,
пока друг другу глотки рвете,
я вся в тревоге и в заботе.
Изнемогаю от любви.
Зерно спалите – морем трав
взойду над мором и разрухой,
чтоб было чем наполнить брюхо,
покуда спорите, кто прав...»
Мы все – трибуны, смельчаки,
все для свершений народились,
а для нее – озорники,
что попросту от рук отбились.
Мы для нее как детвора,
что средь двора друг друга валит
и всяк свои игрушки хвалит...
Какая глупая игра!
Беду человечества поэт видел не в том, что люди стремятся жить лучше и поэтому начинаются войны, а в том, что люди теряют ощущение ценности друг друга, ценности самой человеческой жизни. И как только появляется свободное время, люди начинают выяснять, кто главный. При этом они не помнят изначальную причину вражды.
Как считает Окуджава, человечество – это ребенок, который не успел вырасти. На склоне лет поэт полагал, что физически люди взрослеют куда быстрее, чем духовно, потому что жизнь очень коротка. Часто человек только начинает что-то понимать, а жизнь уже прошла.
На своем последнем большом концерте в ЦДЛ Окуджава гордо заявлял: «
Я – обыватель». Он говорил, что больше всего его интересует работа, счастье своей семьи, признавался в своей любви к телевизору, к сидению дома. Героике свершений поэт предпочитал спокойную, мирную жизнь.
Впрочем, Окуджава не был ангелом. В 90-е поэт подписался под печально известным «Письмом 42-х», призывающим к силовой расправе над оппозицией и к запрету коммунистических партий. Когда его обвинили в негуманности этого поступка, поэт ответил, что бесполезно мирно разговаривать с теми людьми, которые к этому не привыкли, чем еще больше настроил против себя многих прежних его друзей.
В эти же годы Окуджава работал в Комиссии по вопросам помилования при президенте России. Очень часто вместе с коллегами ему удавалось заменить смертную казнь на пожизненное заключение. Но когда кто-то предлагал выпустить на свободу убийцу, поэт выступал против, он не верил, что человек способен радикально измениться.
«
Мы для нее как детвора, / что средь двора друг друга валит / и всяк свои игрушки хвалит… / Какая глупая игра!» Большинство людей, по мнению Окуджавы, даже не замечают момент, когда заканчивается игра и начинается реальная жизнь.
9. Про отношения с Богом
* * *
Почему мы исчезаем,
превращаясь в дым и пепел,
в глинозем, в солончаки,
в дух, что так неосязаем,
в прах, что выглядит нелепым, –
нытики и остряки?
Почему мы исчезаем
так внезапно, так жестоко,
даже слишком, может быть?
Потому что притязаем,
докопавшись до истока,
миру истину открыть.
Вот она в руках как будто,
можно, кажется, потрогать,
свет ее слепит глаза...
В ту же самую минуту
Некто нас берет под локоть
и уводит в небеса.
Это так несправедливо,
горько и невероятно –
невозможно осознать:
был счастливым, жил красиво,
но уже нельзя обратно,
чтоб по-умному начать.
Может быть, идущий следом,
зная обо всем об этом,
изберет надежный путь?
Может, новая когорта
из людей иного сорта
изловчится как-нибудь?
Все чревато повтореньем.
Он, объятый вдохновеньем,
зорко с облака следит.
И грядущим поколеньям,
обоженным нетерпеньем,
тоже это предстоит.
(1986)
Еще в 80-е годы на вопрос, верит ли он в Бога, Окуджава отвечал, что после всего того, что он видел и на войне, и потом, в Бога верить невозможно. Однако многие его стихи («Вот комната эта – храни ее Бог…», «Молитва Франсуа Вийона» и др.) пропитаны народной верой в спасителя. Примечателен и такой факт биографии Окуджавы: в 60-е годы он подарил Белле Ахмадулиной крестик.
Стихотворение «Почему мы исчезаем…» Окуджава любил читать на своих заграничных концертах. Текст включает в себя многие темы, затронутые поэтом прежде. Для чего люди смертны? По какой причине они не могут дойти до решения важных вопросов (происхождение жизни, ее предназначение, первичность материи или духа)? Кто управляет всем этим? Почему каждый век происходит одно и то же?
В 90-е годы Окуджава не раз посещал храмы, общался с несколькими священниками, но крещен был за день до смерти. Дмитрий Быков пишет об этом (в единственной на сегодняшний день монументальной биографии поэта) так: «
Жена приняла решение крестить его. Он был без сознания. Лет за десять до этого Ольга Окуджава побывала у старца Иоанна Крестьянкина – он согласился ее принять и беседовал с ней два часа. Во время этого разговора в ответ на упоминание об атеизме ее мужа Крестьянкин вдруг сказал: "Ино жена мужа ругает-ругает, да сама и окрестит. Святой водой, а нет святой — то и кипяченой. А кипяченой нет – то из-под крана"».
При крещении Булат получил имя Иоанн в честь Иоанна Крестьянкина. Кстати, в автобиографических текстах поэт часто называл себя Иваном Ивановичем.
Отпевание Окуджавы происходило в московском Храме Космы и Дамиана в Шубине (Столешников переулок, д. 2).
10. О поэтическом долге
* * *
У поэта соперников нету
ни на улице и ни в судьбе.
И когда он кричит всему свету,
это он не о вас – о себе.
Руки тонкие к небу возносит,
жизнь и силы по капле губя.
Догорает, прощения просит:
это он не за вас – за себя.
Но когда достигает предела
и душа отлетает во тьму...
Поле пройдено. Сделано дело.
Вам решать: для чего и кому.
То ли мед, то ли горькая чаша,
то ли адский огонь, то ли храм...
Все, что было его, — нынче ваше.
Все для вас. Посвящается вам.
(1986)
«
Никто меня не приветствовал, никто меня не благословлял», – так в передаче «Легкомысленный грузин» Булат Окуджава ответил на вопрос Эльдара Рязанова о том, кто из старшего поколения первым разглядел в нем талант и благословил на творческий путь. Тогда же поэт поведал, что единственный, к кому ему удалось попасть (начало 50-х), – это Борис Пастернак. Но тот слушал его стихи с нескрываемой скукой (все они на тот момент были подражанием Пастернаку). Окуджава на него не в обиде, потому что и сам не стал бы слушать такие стихи.
Однако с начала 60-х количество почитателей Окуджавы выросло. Его ценили Анна
Ахматова, Константин Паустовский, Павел Антокольский, Михаил Светлов и даже
Владимир Набоков, с которым поэт не был знаком лично.
Окуджава выработал для себя очень четкую позицию относительно доли и долга поэта: «
Каждый пишет, как он слышит. / Каждый слышит, как он дышит». Это одна из самых расхожих фраз в разговорах молодых поэтов сегодня. Для Окуджавы главное – выразить себя, свои мысли и чувства, ту музыку, которая звучит внутри, а это невозможно сделать по одному трафарету. И он не ставил себе планок, которые обычно ставят перед собой писатели, входящие в «большую» литературу.
Дело поэта – изобразить мир таким, каким он его чувствует, любит и ценит, прожить свою частную жизнь с ее ошибками, открытиями, разочарованиями. Свою, а не придуманную и не навязанную кем-то. Дело времени и народа – решать, что со всем этим делать.
