10 главных стихотворений Беллы Ахмадулиной: между миром и ролью

1. Явление лирической героини

* * *

Пятнадцать мальчиков, а может быть и больше,
а может быть, и меньше, чем пятнадцать,
испуганными голосами
мне говорили:
«Пойдем в кино или в музей изобразительных искусств».
Я отвечала им примерно вот что:
«Мне некогда».
Пятнадцать мальчиков дарили мне подснежники.
Пятнадцать мальчиков надломленными голосами
мне говорили:
«Я никогда тебя не разлюблю».
Я отвечала им примерно вот что:
«Посмотрим».

Пятнадцать мальчиков теперь живут спокойно.
Они исполнили тяжелую повинность
подснежников, отчаянья и писем.
Их любят девушки –
иные красивее, чем я,
иные некрасивее.
Пятнадцать мальчиков преувеличенно свободно, а подчас злорадно
приветствуют меня при встрече,
приветствуют во мне при встрече
свое освобождение, нормальный сон и пищу…
Напрасно ты идешь, последний мальчик.
Поставлю я твои подснежники в стакан,
и коренастые их стебли обрастут
серебряными пузырьками…
Но, видишь ли, и ты меня разлюбишь,
и, победив себя, ты будешь говорить со мной надменно,
как будто победил меня,
а я пойду по улице, по улице…

(1950-е)


«Пятнадцать мальчиков…» – одно из самых ранних дошедших до нас стихотворений поэта. В сборнике «Сны о Грузии‎» (1979) Ахмадулина поместила его под названием «Стихотворение, написанное давно», но предполагаю, что создано оно до 1955 года (то бишь до 18 лет), потому что все дальнейшие стихи имеют более четкую датировку.

Уже по этому тексту мы видим, что если у автора и был период подражания (который проходят почти все начинающие поэты), то он далеко позади – здесь у Ахмадулиной свой уже прорезавшийся и крепнущий поэтический голос.

Скорее всего, первые стихи Ахмадулина начала писать лет в десять. В ранние школьные годы она полюбила чтение и писание (вначале просто переписывала от руки любые тексты), славилась в школе своим каллиграфическим почерком. Лет в десять у нее появился и первый рабочий кабинет. Бабушка Ахмадулиной  отгородила в коммунальной комнате пару метров, занавесив их простыней, и это дало ее внучке возможность сочинять. В подростковом возрасте поэтесса посещала театральную и литературную студию, много читала. Писательство из любви превратилось в страсть, в жизненную необходимость. В Литературный институт пошла, не поступив в МГУ на журфак. Изначально она хотела стать журналистом и даже отработала несколько лет в прессе.

Уже в «Пятнадцати мальчиках…» виден и основной конфликт большей части творчества Ахмадулиной, и поза, которая останется неизменной на протяжении почти всей жизни. Лирическая героиня противопоставляет себя обычным человеческим радостям, обывательской жизни.

Для ее лирической героини здоровый сон – это скорее оскорбление, чем радость («...приветствуют во мне при встрече / свое освобождение, нормальный сон и пищу…‎»). Стихов, воспевающих бессонницу, будет написано немало.

Мир обывателя и мир поэта несовместимы, и как бы один ни пытался приблизиться к другому, заканчивается все лишь большим отчуждением: «…Но, видишь ли, и ты меня разлюбишь, / и, победив себя, ты будешь говорить со мной надменно, / как будто победил меня, / а я пойду по улице, по улице…»

Ахмадулина постоянно подчеркивает свою неприспособленность к обычному женскому счастью.

Это же стихотворение напоминает и будто бы прописанную для себя роль, сценарий, который она на протяжении многих лет будет воплощать в жизнь. Доказательством тому браки, которые неизменно заканчивались его уходом, многочисленные романы, от которых оставалась лишь боль.

В постоянной игре, неестественности, экзальтированности обвиняли и обвиняют Ахмадулину многие. Но не стоит забывать, что воплощением поэтической позы в жизнь занимались в свое время и Гумилёв, и Есенин, и Маяковский… Да и кто с уверенностью может сказать, игра изменила личность или поэт не мог обойтись без такой игры?

Но именно эта экзальтированность, неприспособленность к жизни и в то же время утонченность, искренность и красота привлекали и привлекают к творчеству поэтессы многочисленные сердца читательниц: тургеневских барышень, библиотечных красавиц, своенравных интеллигенток.

В «Пятнадцати мальчиках...» уже наметились и основные черты поэтики Ахмадулиной: неспешность речи, большое количество воздуха в стихах («может быть», «примерно вот что», «видишь ли») и повторов, нарочитая старомодность.

У Ахмадулиной нет неодушевленных вещей, а уж тем более бездушных цветов, деревьев, собак… Все имеет душу, все – метафора. Вот и здесь подснежники – не просто цветы: они указывают на начало весны в жизни мальчиков. Но подснежники исчезнут, как только весна наберет силу, и им на смену придут другие цветы.

В жизни пятнадцати героев многое меняется: они переживают первую влюбленность, избавляются от нее, становятся другими, взрослеют, приобретают жизненный опыт. В главной героине не меняется ничего: она по-прежнему идет по улице. Ей некуда спешить, у нее другое измерение времени и пространства.

2.‎ «И ощутить сиротство, как блаженство»: правило, которому Ахмадулина следует постоянно

* * *

По улице моей который год
звучат шаги – мои друзья уходят.
Друзей моих медлительный уход
той темноте за окнами угоден.

Запущены моих друзей дела,
нет в их домах ни музыки, ни пенья,
и лишь, как прежде, девочки Дега
голубенькие оправляют перья.

Ну что ж, ну что ж, да не разбудит страх
вас, беззащитных, среди этой ночи.
К предательству таинственная страсть,
друзья мои, туманит ваши очи.

О одиночество, как твой характер крут!
Посверкивая циркулем железным,
как холодно ты замыкаешь круг,
не внемля увереньям бесполезным.

Так призови меня и награди!
Твой баловень, обласканный тобою,
утешусь, прислонясь к твоей груди,
умоюсь твоей стужей голубою.

Дай стать на цыпочки в твоем лесу,
на том конце замедленного жеста
найти листву, и поднести к лицу,
и ощутить сиротство, как блаженство.

Даруй мне тишь твоих библиотек,
твоих концертов строгие мотивы,
и – мудрая – я позабуду тех,
кто умерли или доселе живы.

И я познаю мудрость и печаль,
свой тайный смысл доверят мне предметы.
Природа, прислонясь к моим плечам,
объявит свои детские секреты.

И вот тогда – из слез, из темноты,
из бедного невежества былого
друзей моих прекрасные черты
появятся и растворятся снова.

(1959)


Если в «Пятнадцати мальчиках…» уходили поклонники, может быть, возлюбленные, то здесь уходят друзья. Конфликт между миром людей, умеющих жить или любым путем желающих этому научиться, и лирической героиней нарастает.

Конечно, стихотворение о том, что прошла искрометная юность, что многие отказываются от своих юношеских идеалов в угоду сложившимся обстоятельствам. Многим уже не до дружбы (такой период переживает не только поэт, но и почти каждый на земле живущий).

В момент написания этих строк Ахмадулиной – 22 года. Она уже пережила разрыв со своим первым мужем Евгением Евтушенко, свое отчисление из Литературного института (она была среди тех немногих, кто выступил в защиту Бориса Пастернака). Безусловно, все это поспособствовало резкому сужению круга ее друзей, о чем поэтесса переживала.

В этом стихотворении появляется строчка «и ощутить сиротство, как блаженство», которая станет жизненным кредо, выходом для самого поэта.

Отныне она не только не борется со сложившимися обстоятельствами, но наслаждается своим сиротством, своей отделенностью от общего мира. Она относится к одиночеству, как к особенности поэтического пути. Такой путь необходим, потому что открывает неведомые для других тайны: «И я познаю мудрость и печаль, / свой тайный смысл доверят мне предметы. / Природа, прислонясь к моим плечам, / объявит свои детские секреты».

Тема дружбы – одна из основных тем поэзии Ахмадулиной, как и почти всех поэтов-шестидесятников. Евтушенко связывал это с тем, что им, детям войны, не надо было объяснять, что смерть – это плохо, а жизнь – хорошо, объяснять, что такое настоящая любовь и настоящая дружба. Шестидесятники полагали, что без настоящей дружбы человеку не выжить.

Ахмадулина, безусловно, была не только преданным товарищем, но и человеком, всегда готовым вступиться именно за тех, кого обижают.

Так, помимо выступления в защиту Пастернака, она выступала в защиту своего друга Андрея Вознесенского (и это в тот момент, когда на центральных улицах висели плакаты в традициях «Окон РОСТА», где рабочий выметал метлой «идеологический мусор», а среди «мусора» была книга Вознесенского «Треугольная груша»), читала посвященные ему стихи: «…И я его корю: зачем ты лих? / Зачем ты воздух детским лбом таранишь? / Все это так. Но все ж он мой товарищ. / А я люблю товарищей моих…»

А так вспоминал речь Ахмадулиной в защиту Александра Солженицына К. Кедров: «"Мы обращались к Союзу писателей, мы обращались к Брежневу, но нам никто не ответил…Так обратимся же к Богу‎!" – и пала на колени‎». Не только защита опального писателя, но и упоминание Бога было для того времени довольно смелым поступком.

«По улице моей который год…» – стихотворение, написанное пятистопным ямбом с классической перекрестной рифмовкой. Пяти- или шестистопным ямбом с такой же рифмовкой написаны почти все ахмадулинские стихи, что, на мой взгляд, всего лишь в очередной раз доказывает приоритет содержания по отношению к форме. Песня на эти стихи прозвучала в культовом фильме Эльдара Рязанова «Ирония судьбы» и принесла Ахмадулиной всесоюзную известность.

3. Герой, о котором не любила вспоминать Белла

* * *

О, мой застенчивый герой,
ты ловко избежал позора.
Как долго я играла роль,
не опираясь на партнера!

К проклятой помощи твоей
я не прибегнула ни разу.
Среди кулис, среди теней
ты спасся, незаметный глазу.

Но в этом сраме и бреду
я шла пред публикой жестокой –
все на беду, все на виду,
все в этой роли одинокой.

О, как ты гоготал, партер!
Ты не прощал мне очевидность
бесстыжую моих потерь,
моей улыбки безобидность.

И жадно шли твои стада
напиться из моей печали.
Одна, одна – среди стыда
стою с упавшими плечами.

Но опрометчивой толпе
герой действительный не виден.
Герой, как боязно тебе!
Не бойся, я тебя не выдам.

Вся наша роль – моя лишь роль.
Я проиграла в ней жестоко.
Вся наша боль – моя лишь боль.
Но сколько боли. Сколько. Сколько.

(1960)


Стихотворение стало широко известным благодаря фильму «Служебный роман» и громкой истории развода Ахмадулиной и Евтушенко. Брак их продлился три года (с 1955-го по 1958-й), говорить о причинах размолвки и о самом Евгении Александровиче Белла Ахатовна не любила до конца своих дней, а те люди, которые осмеливались поднять эту тему, потом не допускались к ней в дом.

Но что же это за публика, которая так жестока?! Что это за гогочущий партер?! Дело в том, что после развода очень многие отвернулись об Ахмадулиной. Причиной разрыва и в литературных кругах, и среди читателей считалось распутство поэтессы (ее многочисленные романы, увлечение спиртными напитками, курение, невозможность создать для мужа домашний уют). На стадионе «Лужники‎», где выступали шестидесятники, в поэтессуу после их развода откровенно тыкали пальцем и говорили: «Смотри!.. Смотри, это бывшая жена Евтушенко‎!» Евтушенко, безусловно, был в начале шестидесятых куда более уважаемым и известным поэтом, чем Ахмадулина.

Безусловно и то, что это стихотворение – один из шедевров любовной лирики Ахмадулиной. Написанное пятистопным ямбом с перекрестной рифмой, оно – как натянутая струна, которая вот-вот лопнет, как крик, который застыл в воздухе в ответ на все сплетни, обвинения, стремление осудить.

По мнению лирической героини, «застенчивый герой‎» (который, надо сказать, был отнюдь не застенчив и в тех же «Лужниках» читал посвященное ей «Я разлюбил тебя... Банальная развязка. / Банальная, как жизнь, банальная, как смерть…») должен был объяснить всем, в чем дело, проявить геройство, но «среди кулис, среди теней / ты спасся, незаметный глазу».

Лирическая героиня противопоставляет себя бездушному миру (толпе, жадной до зрелищ), а вместе с тем буквально кричит, что то количество боли и одиночества, то количество осуждений, с которым она столкнулась, невыносимы, что очень жаль, что публика не замечает, кто действительно проявляет геройство.

В этом стихотворении обнаруживается классический словарь Ахмадулиной. Слова «роль», «боль‎», «герой‎», «тень», «бред», «одинокий» мы встречаем в ее поэзии очень часто.

После того, как у поэтессы сложилась личная жизнь, Евтушенко открыл, как ему казалось, истинную причину развода: Ахмадулина забеременела, но он не был готов к детям. Ему казалось, что дети отнимут время у поэзии, не дадут развиваться дальше. Евтушенко просил Ахмадулину сделать аборт. Она согласилась, но простить не смогла. Он же рассказывал и о том, что очень часто оставлял жену дома одну, уезжал надолго (правило «с любимыми не расставайтесь» он открыл лишь приобретя жизненный опыт). В итоге поэтесса сама стала уходить туда, куда считала нужным, и дружить с теми, с кем муж дружить не хотел. На своем последнем творческом вечере в книжном магазине «Москва» Евтушенко говорил, что мечтал встретиться и попросить прощения у Ахмадулиной, но встреча так и не состоялась.

4. Дантес и Пушкин, Лермонтов и Мартынов: кто выиграл?

ДУЭЛЬ

И снова, как огни мартенов,
Огни грозы над головой...
Так кто же победил: Мартынов
Иль Лермонтов в дуэли той?
Дантес иль Пушкин? Кто там первый?
Кто выиграл и встал с земли?
Кого дорогой этой белой
На чёрных санках повезли?
Но как же так! По всем приметам
Другой там выиграл, другой,
Не тот, кто на снегу примятом
Лежал курчавой головой!
Что делать, если в схватке дикой
Всегда дурак был на виду,
Меж тем как человек великий,
Как мальчик, попадал в беду...
Чем я утешу пораженных
Ничтожным превосходством зла,
Осмеянных и отчуждённых
Поэтов, погибавших зря?
Я так скажу: на самом деле
Давным-давно, который год,
Забыли мы и проглядели
Что всё идёт наоборот:
Мартынов пал под той горою,
Он был наказан тяжело,
А воронье ночной порою
Его терзало и несло.
А Лермонтов зато сначала
Всё начинал и гнал коня,
И женщина ему кричала:
«Люби меня! Люби меня!»
Дантес лежал среди сугроба,
Подняться не умел с земли,

А мимо медленно, сурово,
Не оглянувшись, люди шли.
Он умер или жив остался –
Никто того не различал,
А Пушкин пил вино, смеялся,
Друзей встречал, озорничал.
Стихи писал, не знал печали,
Дела его прекрасно шли,
И поводила всё плечами
И улыбалась Натали.
Для их спасения навечно
Порядок этот утвержден.
И торжествующий невежда
Приговорён и осужден.

(1962)


Стихотворение «Дуэль‎» прозвучало в фильме «Застава Ильича‎» Марлена Хуциева (1965). Текст, молодая поэтесса, ее манера читать произвели впечатление и запомнились многим. Сама Ахмадулина тогда активно пробовала себя в роли киноактрисы.

Немалый налет кинематографичности, фантасмагории присутствует и в сюжете стихотворения: человек, который лежит на снегу, черные сани, речка – и этот же человек (Пушкин) потом пьет вино, смеется, встречает друзей.

Но куда более злободневно звучали в те годы вот эти строки: «Что делать, если в схватке дикой / Всегда дурак был на виду, / Меж тем как человек великий, / Как мальчик, попадал в беду...‎» Невольно вспоминалась травля Пастернака после присуждения ему Нобелевской премии. Когда поэта исключали из Союза писателей, осудить его нашлось столько желающих, что заседание пришлось проводить не в ЦДЛ, а в Доме кино (1000 мест).

Мандельштам, Цветаева, Есенин, Булгаков «проиграли» по формальным признакам, но победили по большому счету: их творческий вклад в человеческую культуру несомненен.

Переписать, исправить историю мечтала тогда вся мыслящая или, как ее еще называли, передовая часть молодежи.

Сама Ахмадулина позже «Дуэль‎» разлюбила, и когда ее просили прочитать что-то о Пушкине, вспоминала другие стихи. Между тем К. Кедров называет это стихотворение лучшим из того, что было написано поэтессой. В своих воспоминаниях он рассказывал, как читала «Дуэль» юная поэтесса в Политехническом музее. В вечере участвовало тогда немало стихотворцев, устроители хотели, чтобы молодые, модные, но слишком наглые поэты были освистаны. В зале было очень много военных, однако после этого стихотворения высмеивать Ахмадулину они не посмели: никому не захотелось быть Мартыновым или Дантесом.

Пушкин был для Ахмадулиной не поэтом прошлого века, а человеком, с которым она рассталась вчера. По воспоминаниям Бориса Мессерера, Ахмадулина переживала и дуэль Пушкина, и его смерть как свое личное горе, как недавно случившееся событие. Над прозой о Пушкине поэтесса трудилась несколько лет.

Пушкин вряд ли пришел бы в восторг от стихотворения. Ни Мартынов, ни Дантес не были глупыми людьми, а Лермонтов был настолько желчен, что мог вывести из себя любого. Пушкин выступал за правдивость оценок. Однако «Дуэль» восхитила бы учителя поэта – Василия Жуковского: стихотворение пропитано романтизмом, идеализацией положительных героев. Все это совпадало с общим культурным настроем шестидесятых.

5. Законы мастерства

ДРУГОЕ

Что сделалось? Зачем я не могу,
уж целый год не знаю, не умею
слагать стихи и только немоту
тяжелую в моих губах имею?

Вы скажете – но вот уже строфа,
четыре строчки в ней, она готова.
Я не о том. Во мне уже стара
привычка ставить слово после слова.

Порядок этот ведает рука.
Я не о том. Как это прежде было?
Когда происходило – не строка –
другое что-то. Только что? – Забыла.

Да, то, другое, разве знало страх,
когда шалило голосом так смело,
само, как смех, смеялось на устах
и плакало, как плач, если хотело?

(1965)


Тема творчества как таинства, ремесла – еще одна из главных тем Ахмадулиной. Этой теме посвящены десятки стихотворений поэтессы. Невольно вспоминаются ахматовские «Мне ни к чему одические рати…‎», «Когда я ночью жду её прихода…‎», «Как и жить мне с этой обузой‎…» и т.д. У Ахмадулиной, как и у Ахматовой, главное время для творчества – ночь, а складывание стихов – процесс, который не поддается законам логики. Без содействия неба (музы, вдохновения, кого-то высшего, кто пишет твоей рукой уже придуманные им строчки) можно правильно сложить друг с другом слова, но написать стихотворение невозможно.

Конечно же, вспоминаются пушкинские строки: «Но лишь божественный глагол / До слуха чуткого коснётся, / Душа поэта встрепенётся, / Как пробудившийся орёл…»

Для написания стихов важно отсутствие страха сделать что-то не так (не там поставить слово, не так выразить мысль) – важно особое, возвышенное состояние духа. «Да, то, другое, разве знало страх, / когда шалило голосом так смело, / само, как смех, смеялось на устах / и плакало, как плач, если хотело?‎» – пишет поэтесса.

Создание стихов для Ахмадулиной – волшебство. И оно – не страдание, не блажь, а ее жизненная необходимость.

6. Про обед, поэзию и собаку

Описание обеда

Как долго я не высыпалась,
писала медленно, да зря.
Прощай, моя высокопарность!
Привет, любезные друзья!

Да здравствует любовь и легкость!
А то всю ночь в дыму сижу,
и тяжко тащится мой локоть,
строку влача, словно баржу.

А утром, свет опережая,
всплывает в глубине окна
лицо мое, словно чужая
предсмертно белая луна.

Не мил мне чистый снег на крышах,
мне тяжело мое чело,
и всё затем, чтоб вещий критик
не понял в этом ничего.

Ну нет, теперь беру тетрадку
и, выбравши любой предлог,
описываю по порядку
всё, что мне в голову придет.

Я пред бумагой не робею
и опишу одну из сред,
когда меня позвал к обеду
сосед-литературовед.

Он обещал мне, что наука,
известная его уму,
откроет мне, какая мука
угодна сердцу моему.

С улыбкой грусти и привета
открыла дверь в тепло и свет
жена литературоведа,
сама литературовед.

Пока с меня пальто снимала
их просвещенная семья,
ждала я знака и сигнала,
чтобы понять, при чем здесь я.

Но, размышляя мимолетно,
я поняла мою вину:
что ж за обед без рифмоплёта
и мебели под старину?

Всё так и было: стол накрытый
дышал свечами, цвел паркет,
и чужеземец именитый
молчал, покуривая «кент».

Литературой мы дышали,
когда хозяин вёл нас в зал
и говорил о Мандельштаме.
Цветаеву он также знал.

Он оценил их одаренность,
и, некрасива, но умна,
познаний тяжкую огромность
делила с ним его жена.

Я думала: Господь вседобрый!
Прости мне разум, полный тьмы,
вели, чтобы соблазн съедобный
отвлек от мыслей их умы.

Скажи им, что пора обедать,
вели им хоть на час забыть
о том, чем им так сладко ведать,
о том, чем мне так страшно быть.

В прощенье мне теплом собрата
повеяло, и со двора
вошла прекрасная собака
с душой, исполненной добра.

Затем мы занялись обедом.
Я и хозяин пили ром, –
нет, я пила, он этим ведал, –
и всё же разразился гром.

Он знал: коль ложь не бестолкова,
она не осквернит уста,
я знала: за лукавство слова
наказывает немота.

Он, сокрушаясь бесполезно,
стал разум мой учить уму,
и я ответила любезно:
– Потом, мой друг, когда умру…

Мы помирились в воскресенье.
– У нас обед. А что у вас?
– А у меня стихотворенье.
Оно написано как раз.

(1967)


Одно из очень редких для Ахмадулиной стихотворений с четко выписанными фабулой и сюжетом. Здесь главное не чувства, не эмоции, а событие – обед. Не противостояние безликой толпы и страдающего в своих волшебных далях поэта, а диалог между литературоведом и творцом. Здесь легкое и, казалось бы, бытовое примирение между мирами потребителя (литературовед) и творца (гостья). Их соединение Ахмадулина обычно считала невозможным.

В «Описании обеда» поэт – точно вечный ребенок, который ради лакомства готов оставить многое и забыть. Появляется в этом стихотворении и собака. Собак Ахмадулина боготворила всю жизнь. Еще в детстве она занималась тем, что пыталась пристраивать бездомных животных, даже организовала для этого отряд детей. Уже во взрослой жизни у нее был пудель по кличке Фома, которого она подобрала рядом с соседним магазином.

Несвойственна Ахмадулиной и концовка «Описания обеда». «– У нас обед. А что у вас?» – несомненная отсылка к известной строчке детского стихотворения Сергея Михалкова: «– А у нас в квартире газ! А у вас?..»

«Влечёт меня старинный слог…» – писала когда-то Ахмадулина. В «Обеде» мы тоже встречаем любимые поэтессой устаревшие слова: «чело», «вещий», «ведать», «коль», «уста»… Но старомодность для Ахмадулиной – не подражательство и не случайность, это авторский стиль, с которым соизмеряется ее мироощущение.

В «Описании обеда» прекрасно видны единство действия, времени и места. Как в драматургии эпохи классицизма. Эти же законы мы наблюдаем и в ахмадулинской «Сказке о дожде», в стихотворении «Живут на улице песчаной…» и во многих других произведениях поэтессы.

7. Несовместимость женщины и поэта

* * *

Завидна мне извечная привычка
быть женщиной и мужнею женою,
но уж таков присмотр небес за мною,
что ничего из этого не вышло.

Храни меня, прищур неумолимый,
в сохранности от всех благополучий,
но обойди твоей опекой жгучей
двух девочек, замаранных малиной.

Ещё смеются, рыщут в листьях ягод
и вдруг, как я, глядят с такой же грустью.
Как все, хотела – и поила грудью,
хотела – мёдом, а вспоила – ядом.

Непоправима и невероятна
в их лицах мета нашего единства.
Уж коль ворона белой уродится,
не дай ей бог, чтоб были воронята.

Белеть – нелепо, а чернеть – не ново,
чернеть – недолго, а белеть – безбрежно.
Всё более я пред людьми безгрешна,
всё более я пред детьми виновна.

(1974)


У Ахмадулиной было две дочери. Одна – приемная, Анна. Ее поэтесса взяла из приюта в 1968 году, тяжело переживая разрыв с Юрием Нагибиным и пытаясь спасти семью от развода. Елизавета (род. в 1973), рождена ею от третьего мужа, Эльдара Кулиева. Сын балкарского классика Кайсына Кулиева был на 14 лет младше поэтессы, очень быстро к ней охладел, и они расстались.

После развода с Евтушенко и связанных с ним событий у Ахмадулиной была реальная угроза никогда не родить ребенка, и поэтесса, как и любая женщина, болезненно переживала. И после появления детей она была готова с большой радостью погрузиться в обычную домашнюю жизнь. Как и многие, мечтала дать своим дочкам хорошую семью, спокойное и счастливое детство, но вынуждена была признать, «что ничего из этого не вышло». Стихи наполнены горьким чувством вины перед детьми, тревогой за них, просьбой к небу их уберечь. Вместе с тем они удивительно лаконичны, здесь есть замечательная звукопись, игра смысловых противопоставлений. Это одна из вершин творчества Ахмадулиной.

8. Мессерер и Ахмадулина. Невозможное счастье

* * *

Потом я вспомню, что была жива,
зима была, и падал снег, жара
стесняла сердце, влюблена была –
в кого? во что?
Был дом на Поварской
(теперь зовут иначе)… День-деньской,
ночь напролет я влюблена была –
в кого? во что?
В тот дом на Поварской,
в пространство, что зовётся мастерской
художника.
Художника дела
влекли наружу, в стужу. Я ждала
его шагов. Сморкался день в окне.
Потом я вспомню, что казался мне
труд ожиданья целью бытия,
но и тогда соотносила я
насущность чудной нежности – с тоской
грядущею… А дом на Поварской –
с немыслимым и неизбежным днём,
когда я буду вспоминать о нём…

(1974)


Одно из редких для Ахмадулиной (как и для всей русской женской поэзии) стихотворений о прелестях взаимной любви и счастья.  Оно связано с появлением в жизни поэтессы театрального художника Бориса Мессерера. Эта встреча не только изменила ее судьбу, но и очень сильно повлияла на творчество.

Ахмадулина и Мессерер познакомились в 1974 году рядом с Домом кинематографистов, выгуливая собак. После нескольких таких прогулок они поняли, что интересны друг другу. На тот момент Ахмадулиной – 36 лет, у нее за плечами не только три развалившихся брака, но и множество несложившихся романов, рядом с ней две дочки и мама, огромное количество бытовых и личных проблем. Между тем период оттепели закончился, интерес к Ахмадулиной стал угасать.

Борис Мессерер – известный и уважаемый всеми театральный художник, у него есть мастерская на Поварской улице («…ночь напролёт я влюблена была – / в кого? во что? / В тот дом на Поварской, / в пространство, что зовётся мастерской / художника…‎»). На долгое время эта мастерская станет творческим пристанищем поэтессы. Мессерер сразу взял на себя роль «налаживателя» отношений между Ахмадулиной и бытом, Ахмадулиной и внешним миром, по возможности ограждая ее от неприятностей.

В результате поэтесса и ее лирическая героиня ушли от бесконечного надрыва, надлома, отчужденности. Стихи все чаще носят элегическо-описательный характер.

Смещается и основной конфликт поэзии Ахмадулиной. Теперь его основная боль и неразрешенность заключаются в самой сути бытия, в мимолетности жизни: «…но и тогда соотносила я / насущность чудной нежности – с тоской / грядущею… А дом на Поварской – / с немыслимым и неизбежным днём, / когда я буду вспоминать о нём‎».

В поэзии Ахмадулиной все чаще появляются тютчевские мотивы.

9. Ахматова была ее божеством

* * *

Я завидую ей – молодой
и худой, как рабы на галере:
горячей, чем рабыни в гареме,
возжигала зрачок золотой
и глядела, как вместе горели
две зари по-над невской водой.

Это имя, каким назвалась,
потому что сама захотела, –
нарушенье черты и предела
и востока незваная власть,
так – на северный край чистотела
вдруг – персидской сирени напасть.

Но её и моё имена
были схожи основой кромешной,
лишь однажды взглянула с усмешкой,
как метелью лицо обмела.
Что же было мне делать – посмевшей
зваться так, как назвали меня?

Я завидую ей – молодой
до печали, но до упаданья
головою в ладонь, до страданья,
я завидую ей же – седой
в час, когда не прервали свиданья
две зари по-над невской водой.

Да, как колокол, грузной, седой,
с вещим слухом, окликнутым зовом,
то ли голосом чьим-то, то ль звоном,
излучённым звездой и звездой,
с этим неописуемым зобом,
полным песни, уже неземной.

Я завидую ей – меж корней,
нищей пленнице рая и ада.
О, когда б я была так богата,
что мне прелесть оставшихся дней?
Но я знаю, какая расплата
за судьбу быть не мною, а ей.

(1974)


«Я завидую ей – молодой…‎» – одно из нескольких стихотворений Ахмадулиной, посвященных Анне Ахматовой – ее кумиру.

Уже в 1990-х Ахмадулина написала посвященный Ахматовой очерк «Всех обожаний бедствие огромно‎». В очерке она рассказала и о своей влюбленности в ахматовскую поэзию, и про свое отношение к поэтессе как к божеству, к которому даже боязно приближаться. Вместе с тем люди, далекие от литературы, часто называли Беллу Ахатовну Беллой Ахматовной – из-за схожести звуков. Поэтессу многие считали и прямой продолжательницей ахматовских традиций. К Ахмадулиной, как и к ее знаменитой предшественнице, очень рано пришли литературное признание и слава.

Поэтессы встречались несколько раз. В своих воспоминаниях Ахмадулина рассказывает, как по просьбе их общей знакомой она повезла Ахматову за город. «Не понимала: что надеть? В уме стояло воспоминание: Чехов едет к Толстому в Гаспру, думает: что надеть?.. Надела то, что под руку попалось: синие узкие брюки, оранжевый свитер…‎» Ахмадулина пишет, что хозяйка дома, из которого ей довелось забирать Ахматову, взглянула на юную поэтессу пренебрежительно и с издевкой.

По дороге машина Ахмадулиной неожиданно застыла на перекрестке и не могла сдвинуться с места. Ахматова, указывая на светофор, где менялись желтый, зеленый и красный, спросила: «Вам никакой не подходит?» Когда Ахмадулиной удалось договориться и вызвать другую машину, Ахматова сказала: «Я ничего не предпринимаю во второй раз». Больше они не встречались.

Отголоски встреч мы видим и в этом стихотворении. Здесь идет речь и про случайную схожесть имен (Ахатовна – Ахматовна), и про близость творческого пути – близость, о которой Ахмадулина мечтала. Проводится мысль и о том, что за свою величавость, за право называться великим русским поэтом и говорить не только о своих личных переживаниях, но и о судьбе народа, войне, лагерях, Ахматова заплатила сполна.

Ахматова так и осталась для Ахмадулиной божеством, постичь которое невозможно. Ахматова не ответила Ахмадулиной взаимностью.

До нас дошел отзыв о сборнике Ахмадулиной «Струна‎» (1962). В мемуарах Лидия Чуковская передает слова Ахматовой: «Полное разочарование. Полный провал. Стихи пахнут хорошим кофе – было бы гораздо лучше, если бы они пахли пивнухой. Стихи плоские, нигде ни единого взлета, ни во что не веришь, все выдумки. И мало того: стихи противные...»

Однако посвященное ей стихотворение Ахмадулиной «О чёрную доску стирался…» (1958) Ахматова читала Чуковской. А в 1964 году поэтесса включила Ахмадулину в план посвященной ей юбилейной телепередачи «Голоса молодых: Иосиф Бродский, В. Корнилов, Ахмадулина».

10. Всеосвещающее искусство

* * *

                     Борису Мессереру

Когда жалела я Бориса,
а он меня в больницу вёз,
стихотворение «Больница»
в глазах стояло вместо слёз.

И думалось: уж коль поэта
мы сами отпустили в смерть
и как-то вытерпели это, –
всё остальное можно снесть.

И от минуты многотрудной
как бы рассудок ни устал, –
ему одной достанет чудной
строки про перстень и футляр.

Так ею любовалась память,
как будто это мой алмаз,
готовый в черный бархат прянуть,
с меня востребуют сейчас.

Не тут-то было! Лишь от улиц
меня отъединил забор,
жизнь удивленная очнулась,
воззрилась на больничный двор.

Двор ей понравился. Не меньше
ей нравились кровать и суп,
столь вкусный, и больных насмешки
над тем, как бледен он и скуп.

Опробовав свою сохранность,
жизнь стала складывать слова
о том, что во дворе – о радость! –
два возлежат чугунных льва.

Львы одичавшие – привыкли,
что кто-то к ним щекою льнёт.
Податливые их загривки
клялись в ответном чувстве львов.

За все черты, чуть-чуть иные,
чем принято, за не вполне
разумный вид – врачи, больные –
все были ласковы ко мне.

Профессор, коей все боялись,
войдет со свитой, скажет: «Ну-с,
как ваши львы?» – и все смеялись,
что я боюсь и не смеюсь.

Все люди мне казались правы,
я вникла в судьбы, в имена,
и стук ужасной их забавы
в саду – не раздражал меня.

Я видела упадок плоти
и грубо поврежденный дух,
но помышляла о субботе,
когда родные к ним придут.

Пакеты с вредоносно-сильной
едой, объятья на скамье –
весь этот праздник некрасивый
был близок и понятен мне.

Как будто ничего вселенной
не обещала, не должна –
в алмазик бытия бесценный
вцепилась жадная душа.

Всё ярче над небесным краем
двух зорь единый пламень рос.
– Неужто всё еще играет
со львами? – слышался вопрос.

Как напоследок жизнь играла,
смотрел суровый окуляр.
Но это не опровергало
строки про перстень и футляр.

(1984)


Пока позднее творчество Ахмадулиной нам известно мало. Оно не вызвало таких читательских восторгов, как многие ее ранние стихи. С чем это связано? Не с тем ли, что соловью Ахмадулиной в золотой клетке, которой ее окружил заботливый Мессерер, не петь?

Или, может быть, ее испортила слава? Или же ее поэтический мир стал слишком далек от мира среднестатистического человека? Или не появился новый Рязанов или Таривердиев, который смог бы до мира эту поэзию правильно донести? Время покажет.

«Когда жалела я Бориса…» – одно из немногих «поздних» стихотворений Ахмадулиной, оставшихся на слуху (хотя писать она будет еще четверть века). Его любила читать и сама поэтесса. В нем переплелись главные черты поэтики Ахмадулиной и ее поздние темы.

Это стихотворение, без сомнения, – отсылка к пастернаковскому «В больнице», которое заканчивается строфой: «Кончаясь в больничной постели, / Я чувствую рук Твоих жар. / Ты держишь меня, как изделье, / И прячешь, как перстень, в футляр». Герой Пастернака, умирая, обращается к Богу.

Понятно, что главным в стихотворении для самого Пастернака был не инфаркт, из-за которого он попал в больницу, не страдания и даже не смерть человека, свидетелем которой он стал. Главным было новое видение мира и Бога. «…И от минуты многотрудной, / как бы рассудок ни устал, – / ему одной достанет чудной / строки про перстень и футляр», – пишет Ахмадулина, напоминая, что для поэта прежде всего важны приятие и удивление жизнью.

Ахмадулиной ближе философия Пастернака, для которого жизнь драгоценна сама по себе (поле, лес, дождь, рождение и смерть). Не философия Ахматовой, для которой жизнь – черновик. Не Цветаевой, для которой любое страдание или впечатление – это возможность создания нового поэтического жара.

«…Все люди мне казались правы, / я вникла в судьбы, в имена, / и стук ужасной их забавы / в саду – не раздражал меня…‎» – это строки о том, что при сужении внешнего мира, при опасности его потерять то, что казалось уродливым или малым, становится значимым и красивым.

В этом стихотворении нет уже ни «старинного слога‎», ни поэтической позы, ни экзальтации. Если раньше обычный (обыденный) мир был чужд лирической героине Ахмадулиной, то теперь он и понятен, и приятен, и интересен. В одном поэтесса верна себе: в признании превосходства творчества над жизнью, оправданности страданий, если после них остаются стихи. Для поэта-наблюдателя поэзия всегда останется высшим смыслом существования.