Афанасий Фет – певец красоты, предтеча символизма

Афанасий Афанасьевич Фет (Шеншин) (1820 – 1892) по праву считается поэтом-новатором, обогатившим не только ритмико-метрический строй русской поэзии, но раздвинувшим ее горизонты в освоении сокровенных глубин души, неуловимых движений сердца. Поэзия А. Фета становится завершающим этапом в развитии классических традиций романтической поэзии в России. Именно в творчестве Фета оказался исчерпан тот психологический романтизм, который был задан поэзией В.А. Жуковского.  Лирика А. Фета во многих своих проявлениях подготовила возникновение и развитие символизма, а многими зачинателями символистского течения (например, В.Я. Брюсова или К.Д. Бальмонта) Фет был осознан как его предтеча. 

Афанасий Фет родился в 1820 году в деревне Новоселки недалеко от города Мценска Орловской губернии. До 14 лет он носил фамилию отца, богатого помещика Афанасия Шеншина, но неожиданно выяснилось, что брак Шеншина с Шарлоттой Фет был незаконным, так как они венчались только после рождения сына, а такой брак не мог быть признан православной церковью. Это обстоятельство лишило Афанасия привилегий потомственного дворянина, и поэтому он стал носить фамилию первого мужа матери — Иоганна Фета. 

А. Фет получает домашнее образование, в 14 лет его отправляют в немецкую школу-пансионат Крюммера в эстонском Выру, после которого он в 1837 г. учится в московском пансионе М. Погодина. В 1838 г. А. Фет – студент юридического факультета Московского университета, который вскоре оставляет, продолжив обучение на историко-филологическом. Первый сборник Фета «Лирический пантеон» вышел из печати в 1840-м, он подписан инициалами «А.Ф.», Фет активно публикуется в «Москвитянине» и «Отечественных записках». 

Мысль о возвращении дворянского звания не оставляет А. Фета, и он решает поступить на военную службу, так как офицерское звание дает право на потомственное дворянство. В 1845 году он зачислен унтер-офицером в Орденский кирасирский полк. В отставку он выйдет в 1858 году в чине гвардейского штабс-ротмистра, что, однако, так и не даст ему дворянства. В 1857 году А. Фет женился на Марии Боткиной, младшей сестре В. Боткина, известного литературного критика, очеркиста и переводчика. С этого времени А. Фет все свое время посвящает заботам об имении Степановка, купленном в Мценском уезде Орловской губернии, на родине поэта. А. Фет активно публикуется все это время: в 1850, 1856, 1863 гг. выходят его сборники, он печатает свои произведения в журналах «Русский вестник», «Заря», «Литературная библиотека». 

В 1867 году А. Фет был избран на пост мирового судьи, что во многом повлияло на возвращение ему дворянских прав в 1877 году, но свои сочинения он продолжает подписывать фамилией Фет. Общественное признание приходит к Фету в последние годы: в 1884 году за перевод сочинений Горация он становится первым лауреатом полной Пушкинской премии Императорской Академии наук. В 1886 году А. Фет избран членом-корреспондентом академии наук, а в 1888 году его лично представили императору Александру III и присвоили придворное звание камергера.

Каковы эстетические идеалы Фета?

Формула «Фет – поэт чистого искусства» давно стала стереотипом, который закрепился не только в вузовских, но и в школьных учебниках по истории русской литературы. Концепция «чистого искусства» опирается на постулат о намеренном отказе художника от воплощения в произведениях «социального заказа» или вообще от сколько-нибудь выраженного внимания к общественно-политическим проблемам, и в этом смысле Фет последовательно реализует данный постулат в своей лирике.

А. Фет воплощает в своей поэзии стремление личности к красоте, и его творческое кредо именно таково. В книге «Мои воспоминания» он пишет: «Я никогда не мог понять, чтобы искусство интересовалось чем-либо помимо красоты». В этом плане и его исповедальное по своему характеру стихотворение «А. Л. Бой» (1879) можно считать программным: 

Кто скажет нам, что жить мы не умели,
Бездушные и праздные умы,
Что в нас добро и нежность не горели
И красоте не жертвовали мы? 

Полемический пафос этих строк, произнесенных от лица друзей-единомышленников, позволяет утвердить мысль о том, что поколение Фета не уйдет бесследно, оно вовсе не потерянное, поскольку служило добру и жертвовало красоте. Сам поэт жертвовал многим, надолго оставаясь известным лишь в очень узком кругу ценителей искусства.

Статьи А. Фета, посвященные проблемам искусства, обычно цитируются фрагментарно, выборочно, зачастую тенденциозно, в сопровождении разного рода комментариев. Однако эти работы, воспринятые в своей целостности, дают возможность утверждать, что Фет создал вполне оригинальную эстетическую систему на основе традиции романтической поэзии, в которой определяющим является мотив «невыразимого»:

Как беден наш язык! – Хочу и не могу. – 
Не передать того ни другу, ни врагу,
Что буйствует в груди прозрачною волною.
Напрасно вечное томление сердец,
И клонит голову маститую мудрец
Пред этой ложью роковою.

Лишь у тебя, поэт, крылатый слова звук
Хватает на лету и закрепляет вдруг
И темный бред души и трав неясный запах;
Так, для безбрежного покинув скудный дол,
Летит за облака Юпитера орел,
Сноп молнии неся мгновенный в верных лапах.
(«Как беден наш язык…», 1887) 

Разумеется, эта поэтическая декларация Фета напрямую соотносима со стихотворениями «Невыразимое» (1819) В.А. Жуковского (1819) и «Silentium» (1829 – 1830) Ф.И. Тютчева, вступая с ними творческую полемику. Если у Жуковского поэт может создать лишь несовершенный слепок с творения «природного художника», если у Тютчева категория невыразимого доведена до высшей точки своего проявления, когда творческое сознание бессильно в выражении «внутреннего человека», то у Фета поэт наделен поистине безграничной властью не только над словом, но и над миром, таким словом «уловленным». Фет воскрешает поэтическое слово, которое стоит для него выше «дивной природы» (Жуковский) и языка «мысли» (Тютчев). Только поэт способен воплотить в законченных формах «невыразимое», в чем оказываются бессильны аналитизм философии и божественная природа. Поэтому для Фета не существует категории невыразимого, а есть лишь такая тема в поэзии. В своей программной статье «О стихотворениях Ф. Тютчева» (1859) он намеренно акцентирует внимание на проблеме поэтической зоркости художника слова, и тем самым вступает в полемику с принципами суггестивного стиля Жуковского. 

Поэт, по мысли Фета, должен как можно дальше «отодвинуть от себя» свои чувства для возможно более чистого воплощения идеала. А способность воплощать свой идеал красоты, свое представление о прекрасном в поэзии, соединить его с материальной природой, с миром – это и есть то, к чему стремится Фет в своей поэзии. 

В чем особенности первых поэтических сборников Афанасия Фета?

Свой эстетический идеал – «целый мир красоты» – Фет воплощает в своем индивидуально-авторском мифе о происхождении и развитии Вселенной. Именно Красота является, по мысли поэта, демиургом Вселенной, она преображает мироздание силой, которая способна придать временному, смертному, земному качества бессмертного и вечного. Именно красота – основа мироздания, что позволяет говорить о ней не только как об эстетической, но и как об онтологической категории. Такое мировосприятие предстает вполне сформированным уже в первых поэтических сборниках Фета — «Лирическом пантеоне» (1840) и «Стихотворениях» (1850), тем более это относится к собранию  стихотворений 1856 г., которое было подготовлено к изданию при непосредственном участии И.С. Тургенева. 

1840 – 1850-е годы отмечены для А. Фета интересом к жанру антологического стихотворения, который в это время переживает второе рождение в лирике А.Н. Майкова и Н.Ф. Щербины. Традиция антологической лирики – простота, пластичность художественного образа, возвышенный стиль и созерцательность чувства – вполне вписываются в те координаты, которые отличают эстетический идеал самого Фета. Антологическое стихотворение зачастую представляет собой реализацию экфрасиса, т.к. в таком произведении обычно воссозданы скульптуры и картины на темы и сюжеты из античной мифологии. Фет создает цикл «Антологические стихотворения», и в нем знаменитая «Диана» (1847) признана непревзойденным шедевром антологической поэзии. 

Поэт воспринимает статую Дианы как чудо, соединившее жизнь и смерть, динамику и статику.  Пластика описания у Фета такова, что невозможно уловить, когда мрамор вдруг оживает и так же незаметно застывает в выразительной немоте. Поэт устремлен во всех стихотворениях, входящих в этот цикл, к созданию образа красоты, которая есть творческая сила:

С корзиной, полною цветов, на голове
Из сумрака аллей она на свет ступила, —
И побежала тень за ней по мураве,
И пол-лица ей тень корзины осенила;

Но и под тению узнаешь ты как раз
Приметы южного созданья без ошибки —
По светлому зрачку неотразимых глаз,
По откровенности младенческой улыбки.
 («С корзиной, полною цветов, на голове…», 1847)

Лирический герой Фета вовсе не имеет внешней или внутренней биографии, его эмоциональное состояние всегда расплывчато, потому что его доминанта –  это преклонение перед неисчерпаемостью мира, и поэтому само произведение оказывается как бы шире повода, который его вызвал. Это обусловливает и затрудненность определения принадлежности конкретного произведения к какой-либо тематической группе лирики – пейзажной, интимной, философско-медитативной. Лирика 1840 – 1850-х гг. нарочито фрагментарна, создается впечатление оборванности сюжета стихотворения. Уже в этот период формируется еще одна художественная особенность поэзии Фета: связи образов в одном стихотворении причудливы и зачастую вовсе не подчинены логике метафорических рядов, что современники, например, оправдывали явным влиянием произведений Гейне на лирику Фета.  

Уже ранняя лирика Фета определяется не столько пластичностью образов, сколько субъективно-поэтическим настроением: поэт стремится к воссозданию поэтических моментов жизни, причем стремление это безотчетно и восторженно. Большинство фетовских произведений 1840-х годов характеризуется стремлением к сложному развитию темы, что в целом обусловливается индивидуальными ассоциациями. Поскольку плавность развития поэтической мысли нарушена, какие-то «звенья» цепи рассуждения вовсе не представлены, у читателя создается впечатление недосказанности, случайной, в известной степени ассоциативной, связи мотивов: таковы стихотворения «Облаком волнистым...» (1843); «Как идет к вам чепчик новый...» (1847); «Кот поет, глаза пpищуря...» (1842); «Я жду... Соловьиное эхо» (1842)). Основной эстетической задачей поэт мыслит воспроизведение эмоциональной атмосферы, передачу мимолетного настроения, неясных, смутных душевных движений, отдельных моментов в развитии ведущей эмоции или отношений («Keнкеты, и мрамор, и бронза...» (1847); «На двойном стекле узоры...» (1847); «Ты говоришь мне: прости...» (1847)). 

Итак, творческие поиски Фета в эти годы – это поиски в пределах сферы романтической при явном безразличии к социальным проблемам: поэта интересует действительность, но только определенная ее область – жизнь души, чувства и впечатления человека во всем многообразии их оттенков. 

Почему обычно говорят об импрессионизме поэзии А. Фета?

А. Фет на протяжении всего своего творческого пути стремится воплотить в лирическом сюжете череду мгновений, сиюминутность восприятия мира, внешнего и внутреннего, что порождает отрывочность, фрагментарность создаваемых им образов. Такая специфика организации поэтического мира, во многом сходная с техников картин художников-импрессионистов Клода Моне или Камиля Писсарро с их воздушной цвето- исветопередачей в пульсации полутонов, получила в литературоведении устойчивое наименование «импрессионизм поэзии». А. Фет – один из немногих русских поэтов, который полно и глубоко реализует в своем творчестве такую «пульсирующую» композицию, которая, в свою очередь, обусловливает и обращение поэта к безглагольному синтаксису, передающему «поток сознания» лирического героя.  Таковы, например, хрестоматийные «Шепот, робкое дыханье...» (1850), «Это утро, радость эта...» (1881). 

Смутные душевные движения, к передаче которых постоянно обращается Фет в своих стихотворениях, сопряжены у поэта с осознаваемой бессознательностью, которая описывается посредством характерных слов и выражений «не помню», «не знаю», «не пойму», «что-то», «как-то», «какие-то» и т.д. Амбивалентность внутреннего мира лирического героя Фет обозначает через совмещение контрастных состояний и чувств: «грустный вид» берез «горячку сердца холодит» («Ивы и березы», 1843, 1856); «траурный наряд» березы «радостен для взгляда» («Печальная береза...», 1842); одна рука в другой «пылает и дрожит», и другой «от этой дрожи горячо» («Люди спят; мой друг, пойдем в тенистый сад...», 1853) и т.п. 

Импрессионизм поэзии Фета – это и вполне сознательное употребление поэтом метафор и эпитетов для создания художественных образов. А. Фет стремится к воссозданию в своих произведениях целостного восприятия мира, часто отражая синестетический характер восприятия, когда пейзаж, образ или эмоция поданы через восприятие несколькими органами чувств, например: «душистый холод веет» (запах и температура); «ласки твои я расслушать хочу» (осязание и слух); «вдалеке замирает твой голос, горя...» (звук и температура); «чую звезды над собой» (осязание и зрение); «и я слышу, как сердце цветет» (слуховые и цветовые ощущения). Поэтому метафоризация в поэзии Фета становится развернутым процессом, предполагающим многоуровневые сочетания различных проявлений психики: «уноси мое сердце в звенящую даль» (зрение, звук, пространственно-двигательные ощущения); «сердца звучный пыл сиянье льет кругом» (звук, температура, свет, осязание) и т.п. Фет прибегает и к олицетворениям, усиливающим проявления импрессионизма в его поэзии: «устал и цвет небес»; «овдовевшая лазурь»; «травы в рыдании»; «румяное сердце» и др. Такое намеренное расширение возможностей различных изобразительно-выразительных средств обусловливается у Фета убеждением в несомненных преимуществах художественного познания перед научным: поэт схватывает мир в «форме животрепещущего колебания, гармонического пения», всецело и сразу, как указывает сам Фет в статье «Два письма о значении древних языков в нашем воспитании» (1867). И к природным явлениям поэт применяет наиболее часто именно такие эпитеты – «трепещущий» и «дрожащий», например:

Я пришел к тебе с приветом,
Рассказать, что солнце встало,
Что оно горячим светом
По листам затрепетало…
(«Я пришел к тебе с приветом…», 1843)

Импрессионизм поэзии Фета – это еще и особая интонационная организация стихотворений, к случаям которой можно отнести рифмовку с неожиданным сочетанием длинных и коротких, часто одностопных, стихов («Напрасно! Куда ни взгляну я...» (1852); «На лодке» (1856); «Лесом мы шли по тропинке единственной...» (1858); «Сны и тени...» (1859) и мн. др.), а также применение средств звукописи, усложняющих инструментовку стиха, например: «Нас в лодке как в люльке несло» («Над озером лебедь в тростник протянул…» (1854)). А. Фет экспериментирует со стихотворными размерами, применяя в том числе и дольник («Свеча нагорела. Портреты в тени...» (1862)). 

Тем не менее, импрессионизм поэзии Фета не препятствует восприятию ее пластичности и зримой предметности. Очень подробным становится у поэта пейзаж, когда Фет описывает не только устойчивые приметы, но и пограничные состояния природы: слегшие на полях травы, невызревшие колосья, ненужная, забытая в углу коса, унылый петуший крик, предвещающий скорую непогоду, «праздное житье»... («Дождливое лето», конец 1850-х годов). Поэт обращается не только к традиционной для русской поэзии символике птиц, но и к детализированным их описаниям. Поэтому мгновенные впечатления, оставаясь импрессионистическими по своему характеру, воплощаются в зримой образной форме, что делает фетовскую расплывчатость и неясность вполне реалистичной. 

Почему поэзия Фета фрагментарна? Что это значит?

Философская лирика преодолевает в творчестве А. Фета классические жанровые формы за счет ярко выраженной фрагментарности каждого стихотворения. Такая направленность поэзии свидетельствует о поисках поэта в сфере новых способов отражения сознания лирического героя. Именно жанр лирического фрагмента становится наиболее адекватным в воплощении философской проблематики. В то же время жанр фрагмента характеризуется у Фета своей спецификой. 

Лирический фрагмент тяготеет к циклизации, что позволяет полно реализовать в поэтическом произведении субъектность авторского сознания наряду с возможностями диалогичности и разнообразием тематики. Уже предромантизм с его тенденцией к незавершенности, реализуя потребность в новых формах выразительности, обращается к идее фрагментарности, которая в романтизме осознана в том числе и как композиционный прием, влияющий на прерывистость развития сюжета и недосказанность. Общеизвестно, что романтизм целенаправленно, в соответствии со своими эстетическими установками, разрушает жанровые каноны, что позволяет выделять канонические и неканонические жанры. Лирический фрагмент – жанр неканонический, основными категориальными чертами которого являются внутренняя соразмерность, стилистическая многомерность и специфическая жанровая направленность поэтического высказывания.

У Фета стилистическая многомерность фрагмента проявляется в совмещении двух противоположных элементов стиля – элегической манеры с ее абстрактным характером выражения мыслей и чувств и предметной конкретности, являющейся одним из способов символизации обозначенного, но наименованного чувства:

Какая ночь! Как воздух чист,
Как серебристый дремлет лист,
Как тень черна прибрежных ив,
Как безмятежно спит залив,
Как не вздохнет нигде волна,
Как тишиною грудь полна! 
(«Какая ночь! Как воздух чист…», 1857)

И поэтому лирический фрагмент может включать также элементы различных лирических жанров. Незавершенность, сконцентрированность на настоящем моменте – еще одна отличительная черта лирического фетовского фрагмента: 

Шепнуть о том, пред чем язык немеет,
Усилить бой бестрепетных сердец —
Вот чем певец лишь избранный владеет,
Вот в чем его и признак и венец!
(«Одним толчком согнать ладью живую…», 1887)

Поэт создает иллюзию внезапно нахлынувшего чувства, сиюминутности происходящего, что выражено в композиционной сжатости.
Очевидно, что у Фета философско-медитативная лирика многообразно воплощена в жанре фрагмента именно потому, что этот неканонический жанр дает возможность продемонстрировать диалектику формы – композиционную завершенность при содержательной неоконченности, двойственность стилевых доминант, сконцентрированность на сиюминутном. Отсюда глубокий поэтический смысл, обусловливаемый отстранением лирического сюжета, обобщенностью предметности с одновременным сосредоточением на вечно преходящих мгновениях, в которых и осуществляется подлинное бытие. 

Почему поздняя поэзия Фета трагична – и в какой мере?

Уже в 1860-е годы в поэзии Фета утрачивает свое главенство идея гармонии человека и природы, а художественный мир поэта приобретает оттенки трагизма, чему в некоторой степени способствуют факты биографии: личная и творческая судьба Фета складывается трудно. Над ним тяготеет печать «незаконнорождённости», родственники болеют и умирают, революционно-демократическая критика устраивает настоящую травлю против «чистого искусства», что влечет за собой отлучение Фета от «Современника», где он печатался на протяжении 1850-х гг. Мировосприятие поэта окрашивается пессимизмом, а понимание гармонии в его творчестве приобретает элегические тона, проникаясь идее о несовершенстве и мимолетности человеческой жизни: «Вечность мы, ты – миг» – так представляет теперь Фет красоту мироздания в ее отношении к земному бытию («Среди звезд», 1876):

В венцах, лучах, алмазах, как калифы,
Излишние средь жалких нужд земных,
Незыблемой мечты иероглифы,
Вы говорите: «Вечность — мы, ты — миг.
Нам нет числа. Напрасно мыслью жадной
Ты думы вечной догоняешь тень…

Тем не менее, и здесь Фет сохраняет восприятие мира как гармонии противоположных начал – жизни и смерти, временного и вечного, что привносит в проникнутые элегической грустью строки некоторую долю оптимизма:  

Мы здесь горим, чтоб в сумрак непроглядный
К тебе просился беззакатный день.
Вот почему, когда дышать так трудно,
Тебе отрадно так поднять чело
С лица земли, где всё темно и скудно,
К нам, в нашу глубь, где пышно и светло.

Полноценное существование во сне, когда душа пребывает вне времени, А. Фет утверждал и в ранний творческий период, однако именно поздняя лирика отражает сформированность идеи о том, что душа испытывает состояние ясности в эти, пусть и краткие, мгновения сна: 

За рубежом вседневного удела
Хотя на миг отрадно и светло;
Пока душа кипит в горниле тела,
Она летит, куда несет крыло.
(«Всё, всё моё, что есть и прежде было…», 1887)

Сон становится альтернативой реальности, что соотносимо с романтической концепцией двоемирия, и в этой другой реальности человек может обрести гармонию, невозможную в действительности, может видеть ушедших близких. Но и здесь в ощутимый пессимизм Фета врывается иное начало: его лирический герой не ведает ужаса и страха смерти.

Весьма редки и апокалиптические настроения в поздней лирике Фета, но, тем не менее, нельзя не отметить мотив одиночества человека посреди мертвой, «остывшей» Вселенной («Никогда», 1879), тему обманчивости гармонии в природе, за которой таится «бездонный океан» («Смерть», 1878), мучительные сомнения в целесообразности человеческой жизни: «Что ж ты? Зачем?» («Ничтожество», 1880).

Поздняя поэзия Фета – это произведения, издававшиеся отдельными выпусками с 1882 по 1890 гг., и в первом выпуске «Вечерних огней» (1882) автором дан подзаголовок, определяющий жанр стихотворений – «Думы и элегии». Лирика позднего периода, сохраняя с произведениями предшествующего периода ожидаемую преемственность, часто трагична: человек не находит ответов на свои вопросы о высших тайнах бытия — жизни и смерти, любви и страдании, «духа» и «тела», высшем и человеческом разуме. Лирический герой становится более обобщенным, даже монументальным образом, что влечет за собой изменения художественного пространства и времени. Фет обращает свой взор от предметности земного мира к вечности, к просторам Вселенной. Напевность лирики 1850-х гг. сменяется риторическими вопросами, обращениями, восклицаниями, участвующими в организации композиции стихотворений. Трагический пессимизм поэт облекает в отточенную поэтику, которой подчинена и риторичность его произведений: его лирические высказывания аргументированы, системны, что свидетельствует о попытке преодоления страха перед смертью и бессмысленностью существования («Alter ego» (1878); «А.Л. Бржеской» (1879); «Не тем, Господь могуч, непостижим...» (1879)). 
По всей видимости, пафос поздней лирики Фета определяется и тем, что в 1878 – 1880 гг. А. Фет работает над переводом фундаментального труда «Мир как воля и представление» А. Шопенгауэра, и этот перевод, кстати, признан одним из лучших. Безусловно, поздняя лирика А. Фета обращена и к вечной теме трагизма бытия человека, и к идее непостижимости мира, однако абсолютно пессимистической назвать ее нельзя: в ней все так же запечатлены доминанты, намеченные еще в раннем творчестве, – восторг бытия, противостоящий его ужасу: сознанье бессилия слов, преодолеваемое поэтом-творцом; величие природы, которая отражает мир души во всем его богатстве.